Желания

Тренди прочитал подпись. Как и раньше, в ней были одни намеки. Имя Анны Лувуа не называлось. Впрочем, в следующих номерах Командор был запечатлен на коктейлях и пати в компании других юных женщин, скороспелых актрис, становившихся звездами на один сезон. Затем появились новые женщины, еще более юные и ослепительные.

Тренди закрыл глаза и навалился на стол. Как и в день приезда у него ушла почва из-под ног.

— Закрывай журналы, сказал он Беренисе. — Пора уходить.

Тренди указал в сторону коридора, где раздавались неторопливые шаги Нюманса. Берениса, похоже, их не услышала.

— Да он просто купается в женщинах, — наконец сказала она, запахнув на груди манто. — И он никогда не фотографируется на солнце, на пляже, в купальном костюме!

Это была истинная правда.

— … Можно подумать, у него нет тела. Или он что-то скрывает. Пятна, крылья. Крылья летучей мыши…

Подобно Нюмансу, Берениса произносила слова, словно пела песню, невозможно было с ней спорить. Она рассмеялась, но вдруг стала серьезной. Задумчиво побарабанила пальцами по фотографии Ирис, единственной, на которой жених с невестой были запечатлены в кругу друзей, и вздохнула:

— Бедный Командор.

— Бедный Командор?

Тренди был потрясен до глубины души. Сочетание двух этих слов возмутило его. Это звучало как непристойность.

Берениса продолжала рассматривать снимок, теперь указывая пальцем на певицу:

— Она была красивой, эта девушка. И у нее были красивые платья…

Но Тренди больше не видел Ирис. Он смотрел на удрученное лицо молодого Командора и удивлялся, как не заметил этого раньше. Ирис подалась навстречу фотографу, выставив декольте. Было лето, светило яркое солнце. Командор хотел было последовать ее примеру и тоже принять какую-нибудь забавную позу, но в последний момент его левая рука шевельнулась, словно он попытался одним прыжком выскочить из кадра, но его придержал какой-то молодой человек в огромных очках, с немного расплывчатым лицом, похоже, тоже боявшийся солнца. Лицо Командора было измученным, он страдал, это было ясно, он терзался, его раздирали противоречивые чувства. И дело было не только в том, что он боялся солнечного света, это было глубже, яростнее, словно в нем боролись некие силы, сталкивавшиеся на протяжении долгого времени.

Появился Нюманс.

— Надо уходить, — сказал он. — Уже поздно.

Берениса продолжала рассматривать фото в журнале.

— Дом просто ужасный, — заметила она. — И никогда не показывают, как он выглядит сзади. Какой он с другой стороны? Ты его видел?

Тренди никогда об этом не думал. «Дезирада» существовала для него только с фасада, словно некая театральная декорация, где он выглядел чужаком. И куда на свою беду он захотел проникнуть. Он чувствовал, что больше никогда не будет прежним. Он даже не знает больше, чего ищет. Другую сторону самого себя, быть может. Как неизвестный фасад этого дома, с которого все и началось.

— А что они сообщают о смерти этой певицы? — спросил Нюманс. — Ты уже нашел?

— Почти ничего. Я искал в ежедневных изданиях — то же самое. Ничего, кроме того, что рассказал мне Корнелл. Нечто вроде некролога, везде одинакового.

Тренди раскрыл один журнал и показал Нюмансу маленькое сообщение в траурной рамке, помещенное следом за кратким перечнем событий в мире. Оно было более чем лаконичным. Куда пропали лиризм и пылкие метафоры, которыми несколькими месяцами раньше осыпала пресса удивительный голос «Соловья с островов»? Не упоминалось ни о свадьбе, ни о свадебном путешествии, ни о Командоре, ни даже об обстоятельствах гибели. Только указывалось, что смерть произошла в результате несчастного случая: «На Рокаибо, одном из Зондских островов, родине певицы» И все.

Тренди взял пальто. Аккуратный Нюманс как обычно отправился расставлять журналы по полкам. На длинном столе осталось только несколько журналов более позднего времени. Как и в журналах, обнаруженных Тренди в мастерской Юдит, он увидел в них Дракена, Сириуса, Леонара, а еще Барберини, Эффруа, Альфаса и, наконец, Констанцию фон Крузенбург.

— Она мне не нравится, — заявила Берениса.

— Это оперная певица, — сказал Тренди.

— Знаю. Весь мир знает. Весь мир ее обожает. Кроме меня.

— Но ее голос…

— Мне все равно.

— Ты ошибаешься. Я слышал ее. Она…

— Знаю, божественна. Но я бы предпочла услышать другой голос, — перебила его Берениса.

— Какой?

— Первой женщины.

Тренди надолго замолчал. Непрерывная болтовня Беренисы и ее категоричные утверждения окончательно сбили его с толку.

— Вероятно, есть ее записи, — пробормотал он наконец.

Но Берениса его не слушала. Ее указательный палец скользил по другой фотографии.

— А вот это лицо кого-то мне напоминает… — Вероятно, Берениса была немного близорука, потому что склонилась пониже. — Ну, конечно, я его знаю… Это Скрип-Скрип.

Ничего не понимая, Тренди взглянул на фотографию. Берениса показывала на Дракена.

— Да, это Скрип-Скрип. Думаю, он музыкант. Все время приходит на меня посмотреть. Приходит всегда очень поздно, на второе выступление, в час ночи. Он имеет право заходить за кулисы и часто заглядывает ко мне в гримерку. Мы подолгу разговариваем. Он меня ни о чем не спрашивает и никогда ничего себе не позволяет. Он мне нравится. Он ходил уже в «Наслаждения». А теперь вслед за мной перешел в «Нефталис». Но какой же он болтун! Потому я и прозвала его Скрип-Скрип.

Тренди захотелось показать ей один из первых журналов, но он вспомнил, что их уже убрали. Вернулся Нюманс. Он взял последние журналы и отнес их на место. Теперь все было в порядке. Прошлое и его призраки вернулись спать на полки, скрыв свои тайны между страницами.

— Это Дракен, — сказал Тренди. — Вот он-то и знает, какой голос был у Ирис Ван Браак.

— Видишь, — заметила Берениса, — ты тоже хотел бы его услышать.

— Ну нет! Это уже прошлое. Она умерла. А со смертью больше ничего не остается. Или очень мало… Когда что-то остается, это даже хуже.

— Ты ошибаешься. Люди не умирают. Они просто уходят.

— Ты говоришь со мной как с ребенком.

— Нет. Но ты слишком много думаешь, и тебе от этого становится плохо. Мысли-змеи. Зловредные существа. Ты должен их прогнать.

Тренди пожал плечами и повернулся к ней спиной.

— Приходи в «Нефталис», — предложила Берениса. — Спросим Скрип-Скрипа, не сохранилось ли у него пластинок того времени. Я знаю, как его разговорить. Я даже уверена, что он даст мне послушать ту певицу.

— Я уже сказал тебе…

— Ну да, ну да. И все-таки приходи. Как только он у нас появится, я тебя позову.

— Нет. Ни за что на свете.

— Это смешно. Ты чего-то боишься?

Тренди намотал на шею шарф.

— Ты слишком гордый, — сказала Берениса. — Гордость — это тоже болезнь.

— Почему тоже?

— Потому что ты считаешь себя влюбленным, что делает тебя больным. Влюбленным в ту девушку, там… Нужно, чтобы ты исцелился. Чтобы ты научился любить по-другому.

— Это все, что ты узнала о жизни, танцуя голой на столах и слушая абракадабру Нюманса?

— Я настоящая волшебница, — спокойно ответила Берениса. — Я могу тебя исцелить. Я позову тебя. Поговорим со Скрип-Скрипом.

Вернулся Нюманс. В молчании они двинулись по коридорам и анфиладам залов. Берениса взяла Нюманса под руку. Когда метис запирал на ключ служебный вход, через который проникал в библиотеку ночью, Берениса повернулась к Тренди. Их взгляды встретились.

— Приходи, — прошептала она. — И Нюманса приводи. Даже если это будет сложно.

Ее глаза сверкали. И как она умела убеждать! В этом, вероятно, и заключалась ее магия. И Тренди сделал знак, что согласен.

Глава 18

Берениса очень гордилась, что танцует в «Нефталис». В последнее время открылось множество разнообразных заведений, но большой зал, в котором она выступала, располагался не под землей. Это был огромный сад, разбитый на крыше стеклянного здания, какие можно увидеть повсюду в крупных городах. В этом, возможно, и была причина его успеха — его стеклянная крыша располагалась близко к небу, к звездам, ярко светящим в холодные, прозрачные зимние ночи. Но эта зима заморозила, похоже, даже созвездия.