Перевертыш

Через сорок минут капитан зарулил к крыльцу губернаторского дворца и объявил о конце поездки. Он провел гостей через насторожившийся и хмурый внутренний пост охраны, по широкой мраморной лестнице, по коридору и короткому аппендиксу, довел до своего кабинета и остановил в приемной.

— Товарищи, если у вас есть желание покушать, то Настя, моя секретарша, проводит вас в столовую, — предложил капитан.

Настя, приготовившаяся к встрече по-своему, сияла минимумом косметики, модной на «материке» прической, чистеньким штурмкомбом, парочкой орденов и пятью медалями.

— Боевой народ тут в особом отделе работает, — восхитился Октябрьский, приветливо улыбаясь Насте. — Думаю, что мои спутники не откажутся перекусить, верно товарищи? А я пока переговорил бы с вами, товарищ Мишин…

Настя вышла из-за своего барьерчика, что бы проводить телохранителя, доктора и фройлен Марту в столовую, и снова восхитила личного представителя, теперь уже своей тросточкой.

— Ого! наш человек, — сказал он, придвигая свою палку к настиной. — Надеюсь, это ненадолго…

— Врачи говорят, еще месяца на два, не больше, — ответила Настя.

— Выздоравливайте, — серьезно сказал Октябрьский, поклонившись девушке, и тут же повернулся к Мишину.

— Прошу, — распахнул дверь своего кабинета капитан.

В кабинете, как по мановению волшебной палочки, Октябрьский преобразился. Из веселого и слегка утомленного перелетом живчика он превратился в серьезного, усталого и делового функционера. С трудом усевшись на стул возле письменного стола капитана, Егор Алексеевич пригласил и Мишина:

— Присаживайтесь, товарищ капитан. Закуривайте, вы, как я вижу, курите. И примите мои верительные грамоты…

Он вытащил из внутреннего кармана куртки изрядно помятый, незапечатанный конверт и протянул его капитану.

На личном бланке «первого человека», его же, знакомым Мишину, почерком было написано: «Тов. Мишину П.С. Предъявитель сего, т. Октябрьский, и сопровождающие его лица: ст. лейтенант Управления Охраны Прошин, доктор Четвертого ГУ Минздрава Соболев и Марта Кох, представитель ГТП Германии, — обладает всеми полномочиями от ГКО, Совмина, Верх. Совета, каковыми обладаю я. Прошу содействовать ему во всем при решении вопросов по теме «Мартышка». Дата, вчерашнее число, время, видимо, буквально перед вылетом из Москвы.

— А причем тут гостапо? — спросил больше всего удивленный этим фактом, а не полномочиями Октябрьского, капитан.

— Марта здесь выполняет функции как бы офицера связи, — пояснил Егор Алексеевич. — Никаких иных заданий она не имеет, а будет просто помогать мне и вам при решении некоторых вопросов. Кстати, я знаком с ней почти десять лет. Не стоит перед ней захлопывать дверцы сейфов, но и предъявлять секретные, не относящиеся к делу, бумаги — тоже не стоит. Вообщем, воспринимайте её, как товарища из смежной организации…

— А по-русски-то она… — вспомнил, что не слышал пока от Марты не единого слова, капитан.

— Понимает очень хорошо, а вот разговаривает с жутким акцентом, — сухо улыбнулся Октябрьский. — Проблем с языком не возникнет. А теперь, мой основной документ…

Из другого кармана он извлек чуть пожелтевшую бумажку, запаянную в прозрачную пленку. «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 25 августа 1939 года». Подпись синим, скромным карандашом, при виде которой капитан Мишин рефлекторно встал.

— Н-да, есть, есть у Хозяина чувство юмора, и всегда было, — покачал головой, садитесь, мол, Октябрьский, намекая, что фраза в документе один к одному переписана из «Трех мушкетеров». — Сами понимаете, что документ бессрочный, и я его не показываю всем подряд. Для участковых милиционеров и областных чекистов у меня существуют другие «корочки».

Капитан протянул обратно гостю сногсшибательный мандат, вытер неожиданно набежавший на лоб пот и сказал:

— Получается, что дело здесь, у нас, гораздо серьезнее, чем я мог и предполагать?

Октябрьский, пряча обратно в карман подписанную Самим бумагу, кивнул:

— Да, серьезнее. Потому со мной не только телохранитель, но и врач. Вы, товарищ Мишин, бумагу из Москвы о моих полномочиях, подшейте себе, что бы при случае оправдание было, а то знаю я ваших, скорых до расправы…

Капитан сел и аккуратно переложил со стола в сейф документ, подписанный «первым человеком».

— Теперь давайте о делах? — решив, что Мишин уже пришел в себя после мандата, подписанного синим карандашом, сказал Октябрьский. — Анализы крови, о которых вас просили, надеюсь, собрали?

— Так точно, вот только врач, что их брал, предупредил, что через шесть часов они не годны будут…

— Это ему не годны, болячки всякие определять, — отмахнулся Октябрьский, — а нам очень даже годны. В местном госпитале хорошая лаборатория?

— Не знаю, не специалист, — вздохнул Мишин. — Но врачи не жалуются.

— Отлично, сейчас доктор наш отобедает, загоним его туда, вот только, товарищ Мишин, охрана нужна из надежных, но, как бы сказать, не особо посвященных в дело людей…

— Возьму из батальона, — без колебаний ответил капитан. — Штурмовиков, воевавших.

— Черт возьми, просто великолепно, — согласился Октябрьский. — Предупредите бойцов, чтоб не слушали, о чем говорит доктор Соболев, ну или сразу же забывали, что услышат. Специалист он, конечно, великолепный, и с секретностью знаком не понаслышке, но все-таки — не оперативник, может и ляпнуть что-нибудь в процессе работы не нужное. Кстати, где вы храните образцы?

— Здесь, в морозильнике, — капитан показал на стоящий в уголке комнаты скромный метровой высоты морозильничек местного производства. — Побоялся в сейф ставить, решил, что на холоде лучше, а тут почти в каждом доме такие аппараты…

— Давно вы дома не были, товарищ Мишин, — улыбнулся Октябрьский. — Сейчас и в Москве почти в каждой квартире такие есть, только получше, побольше размерами. А то, что в холоде образцы держали, наверное, правильно, я хоть и тоже не специалист, но так же бы поступил. Тогда вы свяжитесь с госпиталем, что бы там проблем и задержек не возникло, вызовите бойцов для охраны, а я пока покурю…

Пока Мишин названивал главврачу госпиталя, пока связывался с комбатом Сергеевым, личный представитель успел выкурить не одну, а две длинных, с фильтром, сигареты из желтой пачки с верблюдом, которые капитан впервые увидел только здесь, за океаном.

— Замечательно, что через полчаса все будет готово, — кивнул Октябрьский, давая знать капитану, что понял суть его разговоров. — Нам сейчас активного времени пара-тройка часов осталась…

Наткнувшись на недоуменный взгляд Мишина, Егор Алексеевич рассмеялся и пояснил:

— Нет-нет, совсем не то, что вы подумали. Просто в Москве сейчас уже вечер, а мы после перелета уставшие, так что через пару часов будем вялые, как осенние мухи. Придется перерыв делать, если не хотим за бумагами уснуть. Теперь следующий вопрос. Кто близко и конкретно знаком с делом из наших людей? И в какой степени?

— Я знаком, — начал с себя капитан. — Моя секретарша, она фиксирует все документы, регистрировала и отчеты по этому делу, но, думаю, не вчитывалась в них. Врач, который брал вчера ночью анализы крови. Тут совсем плохое дело…

— В чем это дело плохое? — поинтересовался Октябрьский.

— Сейчас покажу…

Капитан достал из холодильничка пробирку наполненную голубой жидкостью и протянул её Егору Алексеевичу.

— Её кровь, — кратко пояснил Мишин и тут же подробно рассказал о поведении лейтенанта медицинской службы вчера ночью.

— Вот ведь незадача, — Октябрьский покрутил в пальцах стеклянный сосуд, поглядел содержимое на просвет. — Кровь оказывается у нее голубая, а вы её «Мартышкой»… тут бы больше «Графиня» или «Баронесса» подошло бы… А врача надо изолировать, по крайней мере, на то время, пока мы здесь. Но изолировать негласно, послать куда-нибудь в командировку, а там и подержать под арестом, типа домашнего, но чтоб не строго. Сделаете?

— Так точно, — кивнул Мишин и продолжил: — Вместе с врачом все это видел наш главный тюремщик, старший лейтенант госбезопасности Воробьев Виктор Иванович, кое-что могли заметить и дежурные надзиратели, но вряд ли что-то серьезное, из чего можно сделать выводы.