Перевертыш

— За подарочек спасибо, — отозвался Волчок. — Давай, дуй на свое место и следи внимательнее, что б в обход кто не сунулся.

— Есть.

Пан подхватил полегчавшую сумку с патронами и через пару минут уже пристраивался у остатков кирпичной стены, вглядываясь в происходящее на переднем крае. Как снайпер, Пан располагался позади линии импровизированных окопов, точнее, лёжек среди развалин, занятых бойцами третьего взвода. Сразу за развалинами открывался обширный пустырь, заросший каким-то чертополохом, высохшим, но продолжающим намертво стоять, возвышаясь над землей тонкими прутиками. На едва видимом простым глазом краю пустыря едва заметно что-то шевелилось, перемещалось, слышались глухие взревывания двигателей, пощелкивали сухие винтовочные выстрелы.

Выставив в том направлении ствол своей снайперки, Пан приник к окуляру прицела.

На дальнем от него краю пустыря, постепенно опускающегося в пологой, длинный овраг, шевелились чуть приметные бронемашины знакомой по учебным таблицам формы. «Бредли» их кажется, называют», — вспомнил Пан. Среди бронемашин сидели на коленях и лежали десятки солдат в узнаваемой, но пока еще непривычной Пану форме противника. Все они находились далеко за зоной действия штурмгеверов, и хоть токаревская винтовка позволяла добить на такое расстояние, Пан решил не спешить. Тревожащий огонь в задачу снайперов никогда не входил, ну, без особого на то приказа, а открывать свою основную лежку до начала боя было бы неразумно.

Не торопясь распихивая принесенные в сумке патроны налево и направо от себя, Пан продолжал посматривать через оптику в сторону пустыря, с удивлением примечая, как это все похоже на тренировочные бои, раз-два в неделю устраиваемые в учебке, когда одна половина курсантов изображала из себя атакующую сторону, а другая «держала» оборону.

От ближних к Пану стрелковых ячеек доносились негромкие голоса солдат, тоже обустраивающихся поудобнее на битом камне и среди торчащей отовсюду металлической арматуры. Ребята легонько, беззлобно переругивались, подшучивали друг над другом, помогая расположиться товарищам понезаметнее со стороны.

Неожиданно чуть позади раздались легкие, скачущие шаги, и возле Пана, схватившегося за пистолет, появился взводный, старший сержант Успенский.

— Неплохо ты освоился, — сказал он, присаживаясь на корточки и оглядывая лежку бойца. — Запасные позиции далеко?

— Вон, там и там… ну и позади еще парочка, — показал рукой Пан, на развалины, среди которых вряд ли можно было с первого взгляда найти подготовленные запасливым новичком запасные лежки.

— Молодец, — скупо похвалил Успенский. — Учти, перед тобой ребята обстрелянные, а вот левее — новички, поглядывай туда почаще. Ну, и не трусь. В таких укрытиях воевать одно удовольствие.

— Да я и не трушу, — сказал Пан.

— Знаю, — согласился с ним старший сержант. — Все равно мандраж пробирает, первый бой или двадцать пятый… Ладно, пошел на свое место.

Пан хотел было помахать рукой вслед передвигающемуся короткими перебежками Успенскому, но потом передумал. Все равно тот не видит.

Просто так полеживать и посматривать на дальний край пустыря пришлось недолго. Минут через десять пятерка броневиков выкатила с края оврага и двинулась, постреливая, в направлении шоссе, подставляя Пану свои левые борта. Следом за броневиками двинулась и пехота, грамотно, короткими перебежками, распавшись на боевые двойки. «А их-то почти как нас учили», — подумал Пан, не сообразив, что тактика наступательного и оборонительного, на уровне взвода и роты, боя в любой стране мира практически одинакова и узнаваемость её зависит только от выучки и слаженности личного состава.

Батальонные штурмгеверы помалкивали, лишь изредка вступали в дело ручные пулеметы, не позволяющие противнику быстро и легко пересечь пустырь, но, когда броневики, быстро преодолев пустырь, приблизились на расстояние гранатометного выстрела, из трех-четырех укрытий в их сторону потянулись дымные следы от выпущенных зарядов. Броневички попытались сманеврировать, но для двух машин расстояние оказалось слишком мало, и гранаты разорвались ударившись практически в лоб. Одна машина почему-то загорелась ярким, коптящим пламенем, из ее люков начали выбрасываться на землю солдаты, вторая просто остановилась, прекратив стрелять…

Двигающиеся за броневиками солдаты ускорились. Пан приложился к оптике, выбирая себе первую боевую цель… «Офицеры, унтер-офицеры, пулеметчики и минометчики, и только уже потом, когда больше совсем делать нечего будет, рядовой состав», — как заезженная пластинка, звучал у него в голове голос инструктора. Позади второй разреженной цепочки перебегающих с места на место солдат, так же часто припадая к земле и изредка вскидываясь над пустырем, что бы оглядеться, двигался рослый, упитанный мужчина в простом полевом мундире со странной расцветкой камуфляжа и бронзовой «шпалой» на пристегнутом к плечу полевом погончике.

Пан, сопровождая движения цели через прицел, дождался, когда офицер приподнимется перед очередным броском вперед, задержал дыхание и плавно выбрал спуск…

Тут же, не выясняя результатов своего выстрела, снайпер откатился в сторону от лежки и замер, уткнувшись носом в щебенку. Полежав так с полминуты и сообразив, что за беспорядочной стрельбой, ведущейся с обеих сторон, никто не заметил его выстрела, Пан осторожно, на четвереньках, сместился на вторую лежку, и только оттуда посмотрел в сторону бывшей цели.

Офицер лежал, уткнувшись головой заросли бурьяна, и не шевелился. Но — теперь уже другой, с похожей, но более светлой полоской на погончике, о чем-то кричал солдатам. Второй офицер располагался гораздо дальше, почти у самого шоссе, и Пан приготовился потратить на него больше патронов.

Почему-то все это слишком напоминало учебу, даже посвистывающие в стороне шальные пули. И было совсем не страшно, хоть и неприятно думать о том, что кому-то ты несешь смерть, а кто-то несет её тебе Но думать о таких вещах уже было некогда, надо было делать то, чему его учили долгих полгода на «материке» и такие короткие две недели здесь…

Наверное, хорошо учили, потому как и вторую цель Пан одолел с первого же выстрела. И опять никто на это не обратил внимания, — вокруг офицера то и дело спотыкались и падали раненные и убитые солдаты, попавшие под огонь батальонных штурмгеверов.

Уцелевшие после первого гранатометного залпа броневики теперь уже старались держаться подальше и маневрировать поэнергичнее, что бы избежать очередной гранаты, а пехота, поддерживаемая их пулеметным огнем, все приближалась и приближалась к позициям батальона. И Пан пытался понять, почему же комбат не выпускает на пустырь бронетехнику, почему не работают крупнокалиберные пулеметы, как вдруг, краем глаза заметил, что справа от него, из развалин выскакивают рослые чужие солдаты, вооруженные длинными винтовками совсем незнакомого образца…

Пан успел выпустить в сторону развалин дымную, красную ракету, привлекая внимание своих товарищей и командиров на атаку с фланга, а потом просто начал стрелять, стараясь задержать продвижение вражеских солдат к своей позиции. Почти не целясь, выпуская пулю за пулей, лихорадочно перезаряжая винтовку и думая, успеет ли он выпустить полную обойму до тех пор, пока они добегут до него. Но тут же, в унисон его выстрелам, раздались хлесткие, бойкие очереди штурмгеверов из передних ячеек. Бойцы заметили атакующих с фланга…

Нападавшие залегли, беспорядочно и отчаянно отстреливаясь. О продолжении атаки они уже и не думали, очень уж кусачим оказался слаженный огонь штурмгеверов. А через пару минут возле лежки Пана с размаху приземлился на живот сам Успенский. Следом за ним вокруг Пана попадали с разбега еще четверо солдат.

— Что тут у тебя? — спокойно, будто подошел чтобы вместе покурить, спросил старший сержант.

— Вылезли оттуда в самый разгар, — сказал Пан, покрепче вцепляясь в винтовку, что бы незаметно было, как дрожат у него руки.

— Много?

— Когда выбегали, человек двадцать-тридцать было, — припомнил Пан. — Ну, а пока подошли ближе…