Роковой бал

Да поможет мне Господь, во что же я влипла! Боюсь даже вспоминать, как была сердита Ее Величество! Правда, благодаря тому, что она меня отослала, я могу все записать.

Начну с того места, на котором остановилась. Мои соседки-вертихвостки Мэри и леди Сара вернулись поздно, часов в десять. Проиграв весь вечер в карты, они еще долго обсуждали, кто из них неправильно сдавал. Олуэн, горничная, помогла им раздеться. Потом они почистили зубы, легли в свои кровати и выпили разбавленного вина — для крепкого сна, — не прекращая болтать о картах. Кажется, обе они проиграли миссис Чемперноун.

Горничная Олуэн то развешивала их наряды, то чистила, то разглаживала, и так без конца. Мне жутко хотелось ее прогнать, но, наконец, она ушла сама. Вертихвостки уже давно храпели.

Я с нетерпением ждала, пока наступит полночь, и сменится караул в личных покоях королевы. Услышав, как стражники прошли мимо, я выскользнула из кровати, оставив полог задернутым, и стянула с себя ночную рубашку — шерстяные чулки я сбросила уже давно.

Потом прошмыгнула в коридор, вздрагивая от любого шороха и прячась в дверном проеме даже от кошки, прошествовавшей мимо с мышью в зубах.

Сначала надо было пролезть в окно в личный сад королевы. Это мне удалось. Потом надо было пробраться в Большой сад. Ворота были заперты, но я знала, что стражник прячет ключ под камень рядом с воротами, чтобы не потерять. У мусорных куч меня уже поджидали Элли и Мазу.

Элли была в мальчишеской одежде. Ее ей подарила одна прачка, сын которой в прошлом году умер от чумы (я аж вздрогнула, когда она все это рассказала!). Элли припасла комплект и для меня, но я отказалась. Для нее это не опасно: Элли-то переболела чумой в детстве и осталась жива, так что второй раз уже не заразится. А мне лучше не рисковать!

Мазу пожал плечами.

— Это даже лучше! Если нас поймают, миледи, они сразу поймут, что вы — фрейлина королевы!

Но меня это расстроило, потому что какой интерес в приключениях без переодевания?!

— Ну ладно, раз так, — вздохнула я.

А что мне еще оставалось? Хотя перелезать через стену Большого сада в юбке было ужас как неудобно!

Мы перебрались через мусорные кучи, через обвитые сухими стеблями старые подпорки для бобов, и нашли в стене выбоины, но которым было удобно забираться наверх.

Мазу перекинул через стену веревку, и мы оказались по другую сторону Большого сада.

Двор по эту сторону стены окружали дома, в которых жили юные придворные джентльмены. В кустах ежевики валялись пивные бутылки, сломанные роговые кружки, трубки, столы, разбитая лютня, полдюжины стульев, видимо, поучаствовавших в драке, на гвозде, торчавшем из стены, болтался клок чьей-то нижней юбки.

Мы пробрались через мусор и, продравшись сквозь заросли (Мазу что-то сердито бормотал на своем языке, цепляясь за колючки), оказались на аллее, которая вела к нависавшей в темноте мрачной громаде Вестминстерского Аббатства. Потом, скользнув в калитку, направились к часовне Святой Маргариты, где лежало тело сэра Джеральда.

Мазу бесшумно побежал вперед выяснить, спят ли стражники лорда Уорси.

— Да наверняка! — прошептала шедшая вслед за мной Элли. — Они как раз поджидали лорда Уорси с ужина, когда я предложила сбегать в погреб, наполнить их фляжки. Бренди с опиумом — ну не славный ли напиток?

Элли хихикнула.

Появился Мазу, сверкнув зубами в темноте.

— Спят, как дети!

Мы осторожно пробрались мимо стражников — они так мило прикорнули на скамейке, прислонившись друг к другу, — и открыли тяжелую деревянную дверь в часовню.

Рядом с телом, завернутым в саван, горело шесть толстых черных свечей. Стол был накрыт дорогим полотном. Несомненно, ожидался и искусно сделанный гроб, но пока его не было.

Было очень холодно и страшно. Через старинные витражные окна светила луна, отбрасывая на саван голубые и желтые тени. В часовне стоял ужасный запах.

Элли вздрогнула и перекрестилась, а Мазу стиснул амулет, который он всегда носит на шее, и что-то пробормотал на своем языке.

Я сглотнула, шагнула вперед и с бьющимся сердцем приблизилась к трупу. Вонь и впрямь была ужасная, хуже, чем от ночного горшка. И к ней примешивался еще один запах — неприятный и горький, который бил прямо в ноздри. Странно, но от этого запаха мне захотелось плакать, хотя я не могла понять, почему. Конечно, это грустно, когда кто-нибудь умирает, но нельзя сказать, чтобы я уж очень любила сэра Джеральда!

Он лежал на спине — нож они, конечно, вынули. Я задержала дыхание и откинула саван с его лица.

На веках сэра Джеральда лежали монетки. Я убрала их. Глаза у него были наполовину открыты и напоминали желе. Я поднесла свечу поближе, но никакого отражения убийцы в них не увидела. Надо было еще взглянуть на рану, но мне совершенно не хотелось трогать тело, чтобы не навлечь на себя проклятья.

С одной стороны, дух сэра Джеральда должен бы быть доволен, что мы ищем его убийцу, но с другом — сэр Джеральд и при жизни не был большим добряком, так чего ожидать от привидения? И тут в углах его рта я заметила легкий желтый налет.

Я удивленно заморгала, а сердце мое забилось часто-часто. Такой же желтый налет был на губах у мамы, когда она умерла. Теперь я вспомнила и этот горький запах — так пахло у ее гроба. Это был горетрав.

Я застыла на мгновение, пытаясь разобраться. Безумие, конечно, но что, если сэр Джеральд уже был отравлен горетравом, когда его пырнули ножом? Это вполне объясняет отсутствие крови, не так ли? Рана не кровоточила, потому что он был уже мертв!

Вдруг снаружи послышались шаги и голоса. Мы застыли, уставившись друг на друга. Крыльцо заскрипело, потом раздался чей-то сердитый голос. Дверь распахнулась. Кто-то вошел в часовню.

Меня так затошнило, что чуть не вырвало, а ноги подогнулись, как у тряпичной куклы. Элли прижала руки ко рту. Мазу посерел.

Их здорово выпорют, если обнаружат здесь, особенно Мазу. Господи всемилостивый, да они их обоих запорют до смерти! И уволят с королевской службы! И тогда им придется голодать, что бы там Мазу и не говорил о Парижском Саде. А вот если здесь застанут меня…

— Прячьтесь, — прошептала я. — Я все улажу!

Ребята секунду помешкали, потом шустро скользнули под скамейку. Было слышно, как они там устраивались.

Я осталась там, где и стояла, — рядом с телом сэра Джеральда — и начала хныкать. Обычно мне трудно заплакать (не то, что леди Саре и Мэри, они вечно ревут, когда им что-то нужно!), но как только я представила, что всех нас выпорют, а королева отошлет меня от Двора (что еще хуже), слезы появились сами собой. Я им помогала, шмыгая носом, всхлипывая и больно прищипывая кожу над переносицей.

В часовню вошли стражники во главе с лордом Уорси. Вид у них был очень суровый. Но, как я и надеялась, при виде меня, ревущей над телом сэра Джеральда, они застыли в проходе как вкопанные.

Лорд Уорси приблизился, взволнованно и чуточку недоверчиво бормоча:

— Ну, ну, миледи… Отчего же вы не попросили разрешения попрощаться? И зачем пришли сюда ночью? Было бы более разумно появиться днем, в сопровождении… как вам подобает…

— Я… Я хотела побыть с ним наедине, — я сглотнула, стараясь вложить в эту сцену весь свой актерский талант. — Не хотела, чтобы другие указывали на меня своими носовыми платками…

— Но как вы сюда попали? Вам кто-то помог? — голос лорда Уорси прозвучал недовольно.

— Нет, нет! — воскликнула я, замирая при мысли, что он велит осмотреть часовню. — Я пришла сама, хотя и было очень страшно…

Уставившись на тело сэра Джеральда, лорд Уорси молчал. Я стояла рядом, думая, что он мог бы быть со мной и помягче. Он же мой опекун, в конце концов!