Пайола

– Тут некоторые места в твоих показаниях не совпадают с показаниями мистера Коннорса. Это касается твоей беседы с убитой. – Он заглянул в мои показания. – Например, ты тут говоришь... – И он прочитал мою беседу с Мейбл в той форме вопросов и ответов, как я ее продиктовал:

"Тогда я ее спросил, такое ли предложение она сделала Джеку Келли. Коннорс перестал играть и сказал: "Не рассказывай этому парню слишком много, Мейбл. Иначе нас обоих убьют".

Тогда женщина сказала: "А мне все равно. Я так себя стыжусь, что даже в зеркало посмотреться не могу. Думаешь, мне легко такому человеку, как Келли, сделать подобное предложение?"

Коннорс: Нет, но...

Мейбл: Что "но"?

Коннорс: Ведь мы должны есть.

Мейбл: Тогда сделай Келли подобное предложение от себя лично".

Хэнсон взглянул на меня:

– Не считаешь, что ты здесь что-нибудь исказил?

Я ответил, что разговор с ними передан почти дословно.

– Ложь! Ложь! – вскричал Коннорс. – Мейбл никогда не пошла бы на это! Да и я никогда не потребовал бы от нее такого!

Хэнсон, не обращая на него внимания, продолжал читать:

"У вас сейчас есть контракт, миссис Коннорс?

Мейбл: Да, с "Блюзберд".

Алоха: И, значит, Амато попросил вас сделать это предложение Джеку Келли, чтобы тот, в свою очередь, протащил пластинку вашего супруга?

Мейбл: Он меня не просил, он приказал. Он сказал, что вложил много денег в дерьмовые пластинки и хотел вернуть хотя бы производственные издержки".

Коннорс вскочил на ноги. Сержант Кейс снова усадил его на место.

– Ложь! – истерическим голосом вскричал Коннорс. – Все ложь! Мистер Амато не имеет никакого отношения к смерти Мейбл! Кто-то хотел убить мистера Алоха, а попал случайно в мою жену!

Он весь дрожал от волнения.

Я взглянул на Хэнсона и спросил:

– Вы позволите?

Я быстро приподнял левый рукав рубашки Коннорса и, оглядев его руку, догадался, почему он дрожит, почему допускает, чтобы жена поддерживала его всеми средствами. На руке – полдюжины свежих следов от инъекций.

– Я уже это видел, когда его привели сюда, – сказал Хэнсон. – Для его же собственной безопасности я задержу его в полиции как наркомана. – Он сделал знак сержанту. – Отведите его, пожалуйста, наверх, Бен. Только пройдите другим ходом и попросите к нему врача. По моим расчетам, в ближайшее время ему понадобится доза наркотиков.

Когда Коннорса увели, я хотел подняться, но Хэнсон покачал головой.

– Не торопись, Джонни. Я хочу поговорить еще с кое-какими людьми. Никогда еще я не видел вместе столько невинных ягнят. Можно подумать, что я только сейчас придумал слово "Пайола".

Первого он попросил войти Келли. Делец "звезда" начисто отрицал разговор со мной и то, что предложила ему убитая. И поклялся, что никогда не был продажным человеком. Потом он с жаром стал доказывать, что арест его незаконен, поскольку он не имеет никакого отношения к смерти этой женщины, и что он и его радиостудия выдвинут против полиции Лос-Анджелеса обвинения в нарушении правовых норм.

– Если вы это сделаете, Келли, – спокойно ответствовал Хэнсон, – вам придется пережить неожиданные неприятности. Мы постараемся основательно подпортить вашу репутацию и докажем, что мы правы. Мы даже можем склонить родителей одной шестнадцатилетней девочки написать против вас донос. Вы знаете, что полагается за изнасилование несовершеннолетних?

Келли сразу замолк, словно ему в рот засунули долгоиграющую пластинку.

– Так что советую надо всем подумать, – выдержал паузу Хэнсон и отпустил его движением руки.

Теперь в кабинет вошла группа девушек. Они мало что могли показать, кроме того, что их услугами временами пользовались обе фирмы – и "Стартайм" и "Блюзберд". Главным образом, при вечеринках, которые устраивались в честь радиостудий и музыкальных концернов. Убитая, правда, тоже часто бывала на подобных вечеринках, но только в качестве певицы.

Постепенно я начал понимать, к чему подбирался Хэнсон своими вопросами. Еще до того, как его люди поймают убийцу, он хотел лишить защиту возможности охарактеризовать убитую, как аморальную женщину. Ему важно было доказать, что если она и шла на аморальные поступки, то только под нажимом со стороны.

Следующей была рыжеволосая соседка Мейбл. Выяснилось, что она работала продавщицей в одном крупном универмаге и во время преступления оказалась дома, будучи больна гриппом. До того как раздались выстрелы, она ничего не видела и не слышала. А потом она встала с постели и, когда открыла дверь, Мейбл уже лежала на полу. Она попыталась ей помочь, но та уже была мертва.

Ее знакомство с убитой было поверхностным. Она, конечно, знала, что и Мейбл и ее мужу было очень тяжело в материальном отношении. О самом Коннорсе она была невысокого мнения, так как Мейбл неоднократно плакалась, что супруг ее "опять пытается пробить пластинку".

– Что вы отвечали ей на это? – спросил Хэнсон. – Она ведь объясняла, какой ценой должна "пробивать" пластинки мужа?

– Я ей говорила, что она просто сумасшедшая и что она должна бросить мужа. – И рыжеволосая девушка добавила в гневе: – Другое дело, когда в кровать ложишься с любимым человеком. Даже если ты и не замужем за ним. Но я могу поклясться, что меня никто не смог бы заставить лечь в постель с нелюбимым человеком только ради того, чтобы принести известность своему супругу. Я бы скорее убила такого подлеца.

Так как ее волосы от природы были чуть ли не кроваво-красными, слова ее прозвучали довольно убедительно.

Она словно прочитала мои мысли.

– Да, у меня естественный цвет волос. А вы в качестве кого выступаете в этом деле?

Я объяснил ей, что собираю доказательства мошенничества и коррупции в деле по производству пластинок.

– И вы не видели человека, который произвел выстрел? – спросил я ее.

– К сожалению, нет. Я услышала выстрелы, открыла дверь и увидела, что Мейбл уже лежит на полу.

– Она когда-нибудь упоминала имя Амато? – спросил Хэнсон.

– Я знала, что она и ее муж подписали контракт с Амато.

Хэнсон все выискивал стрелу, которой мог поразить фирму "Блюзберд".

– Скажите, мисс...

– Гордон, – подсказала она.

– Скажите мне, мисс Гордон, умершая вам никогда не говорила, что Амато лично поручал ей, как говорится, "пробить пластинку"?

– Говорила, но не прямо.

Хэнсон опустил плечи.

– Большое спасибо. Если вы еще пройдете с нашей сотрудницей и подпишете там протокол, то мы вам будем очень благодарны.

– Охотно, – ответила она.

Хэнсон распорядился ввести битников и музыканта, играющего на ударнике. Их связь с этим делом была незначительной. Музыкант небольшое время играл Комбо-Коннорса, а битники могли показать, что владелец "Голдон Четон" хотел заменить соло на тромбоне, которое исполнялось Мулденом, игрой на рояле, и играть должен был Коннорс.

Одна из девушек-битников сказала:

– Коннорс был, если так можно выразиться, усталым воином. Он не создавал в ресторане настроения. Наоборот, навевал уныние на посетителей. Играл он на рояле скучные вещи, написанные уже давно какими-то почтенными, но допотопными композиторами.

Лысый парень с бородой объяснил:

– Шопена, Брамса и им подобных...

– И нельзя сказать, чтобы Коннорс был плох, – попытался защитить его ударник. – Раньше он умел волновать людей. Но с тех пор, как не он сидит на лошади, а лошадь на нем, он словно зажат между двумя мирами.

– А что вы можете сказать о его жене? – спросил Хэнсон у одной из неумных девиц. – Она тоже работала вместе с ним в "Голден Четон"?

Та фыркнула.

– Она была еще скучнее, чем он. Типичный буржуазный стиль. "Прошу тебя, разбуди меня, дорогая мама, рано утром, я хочу посмотреть восход солнца".

Другой битник, с длинными волосами, добавил:

– Певичка она была весьма посредственная. И к тому же считала себя выше клиентов. – И добавил с глубоким удовлетворением: – Но однажды она чисто взяла одну очень высокую ноту. Это случилось, когда в заведении появились мальчики Амато и избили ее и ее мужа за то, что они выступали в ресторане Хаммера.