Доставь его мертвым

Он повернулся на бок. И сразу понял, что это было ошибкой. Он оказался лицом к лицу с Ольгой. Стоило ему перевернуться, и тела их соприкоснулись. Латур дернулся, как от ожога.

— Ты не спишь? — спросила она.

— Нет, — признался он.

Он сделал было попытку отодвинуться на край постели и не смог. Коралловые соски, просвечивающие через тонкую ткань сорочки, тянули его словно магнитом. Он не мог отвести от них глаз. Под простыней угадывались соблазнительные округлости тела.

— И я не могу, — вздохнула она. И улыбнулась. — Не иначе как по той же самой причине.

Ольга всегда была на редкость практичной особой, подумал Латур.

— Может быть, хватит глупить?

Из груди у него вырвался стон, и Латур молча навалился на нее. Он ворвался в нее поспешно, даже грубо, сам стыдясь того, что капитулировал так быстро. Впрочем, он с самого начала был обречен на поражение и прекрасно это понимал.

Потом он двигался размеренно, не торопясь, медленными, ритмичными движениями, не как изголодавшийся мужчина, а как супруг, давно воспринимающий близость с женой как нечто привычное, само собой разумеющееся. Но настал момент, когда дремавшее до сих пор тело Ольги вдруг ожило. Долгая судорога пробежала по нему, и она прильнула к Латуру, страстная и нетерпеливая, как незадолго до этого он сам. Ее тело сжигал огонь неудержимого желания. Даже голос ее изменился. Забыв о привычной сдержанности, она хрипло вскрикивала и стонала, не замечая того, что порой с ее губ срываются замысловатые русские ругательства.

Обезумев от желания скорее достичь вершины наслаждения, Латур забыл обо всем и короткими, яростными толчками все глубже и глубже врывался в горячее, податливое тело. Они скатились с кровати, даже не почувствовав этого. Страсть закружила обоих в обжигающем вихре. И когда пик экстаза наступил для него, Латуру показалось, что они вместе оторвались от земли и бесконечно долго куда-то падали.

Потеряв от наслаждения голову, Ольга закричала. Это был пронзительный, жалобный крик, даже не крик, а полузадушенный вопль, стон раненого зверя. Задрожав, она вонзила ему в плечо свои мелкие, как у кошки, зубы и затихла. Латур перевел дыхание. Наконец в голове немного прояснилось, и он с удовлетворением почувствовал, как тело Ольги под ним заметно расслабилось.

Так они лежали еще долго, притихшие, истомленные, и, поглядывая украдкой на жену, Латур видел, как у нее в темноте, будто у сытой кошки, таинственным светом мерцают глаза. Казалось, она хочет что-то сказать. Или же ждет, что он что-то скажет.

Интересно, лениво подумал он, что она рассчитывает услышать? “Прости, пожалуйста”? Или “Этого больше никогда не случится”?

Будь он проклят, если скажет нечто подобное. В конце концов, не он это затеял, а она.

Ольга уперлась руками ему в грудь.

— Пусти! Жарко. — Теперь ее голос звучал почти так же, как всегда, ровно и невыразительно. Точно таким же тоном она могла бы попросить у него сигарету. — Я хочу встать. И не зажигай, пожалуйста, свет.

Латур отодвинулся и сел на постели. Потянув на себя простыню, он вытер пот со лба, промокнул влажную грудь. Ему вдруг послышалось, что из ванной доносится женский плач. Он прислушался… как будто Ольга… но с чего бы ей плакать? В конце концов, она может собой гордиться — в очередной раз доказала, что стоит ей только щелкнуть пальцами, чтобы ее раб пал к ее ногам.

Он отшвырнул прочь простыню. Ну что ж, по крайней мере одно теперь ясно: хорошенькой рыжеволосой женушке Лакосты придется поискать себе другого любовника. Надо отдать Ольге должное — уж ежели она за что берется, то делает это на совесть.

Он слышал, как жена вышла из ванной, и по донесшемуся до него шуму догадался, что она выдвинула один из ящиков шкафа. Через мгновение он услышал ее голос:

— Можешь включить свет, если хочешь.

Латур зажег стоявшую на ночном столике лампу. Даже если Ольга и плакала тайком от него, то вода уже смыла все следы слез. Сорочка, которую она сейчас натягивала через голову, была простенькой, из плотного, непрозрачного шелка. Если не считать упавших на лоб бледно-золотых прядей, она выглядела так, словно ничего не случилось.

— Надо оправить постель, — пробормотала она. Встав, Латур подошел к окну и выглянул. Еще стояла ночь. Облегчение, которое он испытал, увидев жену, растаяло, словно снег под яркими лучами солнца от звука ее невыразительного, тусклого голоса.

— Ты не ушиблась? — не поворачивая головы, поинтересовался он. — Ну… когда мы упали?

— Нет, — равнодушно ответила она. — Ничуть.

Латур не отрываясь смотрел в окно. В его нынешнем состоянии все вокруг: заросли кустов, темные силуэты деревьев на фоне угрюмого неба, даже безмятежная синева залива — все казалось ему подозрительным.

Но по какой-то ему самому неведомой причине, а может, просто потому, что спало так долго терзавшее его напряжение, ему вдруг представилась Рита. И она предстала перед ним такой, какой он увидел ее в последний раз: тоненькая фигурка, беспомощная и безмерно одинокая посреди открытой всем ветрам пустоши.

Теперь он гадал, правильно ли он поступил, когда привез ее домой, вернее, даже не домой, а в этот убогий трейлер, ставший ее временным жилищем. Может быть, было бы лучше засунуть Лакосту в одну из камер для таких, как он, а ее отвезти в какую-нибудь скромную гостиницу?

Но как ни крути, подумал Латур, тяга к женщине может любого сбить с пути истинного. Любой мужчина, даже и он сам, всего лишь животное, не более. А как же иначе? Для него не было тайной, что Ольга не любит его! И однако, стоило ему лишь коснуться ее тела, и зов плоти оказался сильнее. Он просто не мог не взять ее.

И мысли его потекли в другом направлении. Никак не меньше пятидесяти человек стали свидетелями той сцены, что разыгралась сегодня вечером перед баром “Тарпон”. Строго говоря, открыто расписавшись перед всеми в своей полной неспособности удовлетворить молодую жену и вслух усомнившись в ее верности, Лакоста, можно сказать, недвусмысленно дал понять всем и каждому в этом городе, что любой из молодых парней может попытать счастья с юной рыжеволосой красоткой.

"Ну и как она тебе?” — спросил тогда Джек Прингл.

Прингл нисколько не сомневался, что Латур неплохо провел с Ритой время. А возможно, так думал и любой мужчина из тех, что толпились возле трейлера, тем более когда все увидели, что он усаживал ее в свою машину.

Впрочем, признался он, большинство мужчин в Френч-Байю были славными ребятами. Да, они тяжко трудились от рассвета и до заката, и развлечения их были грубыми, но они всегда с готовностью платили за них. Само собой, было среди них и несколько отъявленных подонков, впрочем, как и в каждом городе.

За последние два года, что он прослужил помощником шерифа, Латур припомнил три случая криминального изнасилования. В одном из них пострадала молодая негритянка, в двух других — хорошенькие ученицы выпускного класса местной школы. К счастью, все девушки остались живы, хотя мерзавцы, напавшие на них, не ограничились одним лишь насилием. Все девушки были зверски избиты и подверглись немыслимым унижениям. Одна из них до сих пор находилась в психиатрической лечебнице.

Правда, признался себе Латур, надо было отдать должное шерифу и его людям: во всех подобных случаях и сам Белуш, и даже Том Муллен мгновенно превращались в строгих ревнителей закона.

Все они, от шерифа до последнего из его людей, работали тогда круглые сутки, забыв об отдыхе. Они сбились с ног, проверяя каждый след, даже самый незначительный. Камеры в местной тюрьме до отказа были забиты подозреваемыми. Любого, когда-либо замеченного в сексуальных домогательствах, немедленно доставляли в контору шерифа и его алиби на ту ночь, когда было совершено преступление, проверяли поминутно. И тем не менее насильника, а все были уверены, что это был один и тот же человек, так и не нашли. К несчастью, все три случая нападения произошли почти в полной темноте, а перепуганные насмерть девушки так и не смогли более или менее связно описать преступника.