Террористка Иванова

— Только попробуй!

Нина покачала головой и вышла из комнаты.

— Свинья ты, — сказал Пилюгин и тоже вышел.

Ни один мускул не дрогнул на лице девчонки — она смотрела на экран телевизора.

На столе на тарелочках были разложены красная рыба, ветчина, нарезанная кусочками селедка с луком, паштет, пирожные в вазе, пачки с разными соками. И стояла початая бутылка водки.

Витька быстро и жадно ел и все время окидывал стол быстрыми глазками — чего бы еще съесть. Полина и Валерий смотрели друг на друга. Валерий курил.

— Ну, наелся? — спросила Полина.

— Нет еще… — ответил Витька, продолжая жевать.

— Ты чайку выпей, Витёк, чайку, — посоветовал Валерий. — А то жуешь всухую.

— Тебя что же, дед не кормил совсем? — спросила Полина.

— Да ну его. У него одно варенье… наготовил ужас сколько, а сам съесть не может. Вот он меня и кормил. И телевизор смотреть не давал.

Валерий рассмеялся, а Полина нахмурилась:

— А у Пилюгина хорошо было?

— Хорошо… только там маленький Мишка все время плакал, и они вокруг него все суетились. И я тоже… — с набитым ртом отвечал Витька.

— Какой Мишка? — спросила Полина.

— Ну, у него жена померла во время родов. А маленький Мишка живой остался… вот теперь они его воспитывают. И еще тетка из Питера помогать приехала.

— Как померла? — оторопела Полина. — Что ты мелешь, Витька?

— Очень просто. Как наш папа умер, так и она померла… только во время родов… — Витька продолжал сосредоточенно поглощать вкусную ветчину.

— Ох, боже мой… — Полина испуганно смотрела на сына. — Когда же это случилось?

— Когда ты в тюрьме сидела. Дядя Миша даже плакал.

— Плакал?

— Ну да! Я сам ночью видел, — подтвердил Витька.

— Как я понимаю, речь идет о том самом дяде, которого мама хотела расстрелять? — весело спросил Валерий.

— Он самый, — жуя, отвечал Витька. — Он хороший дядька.

— Согласен, — улыбнулся Валерий. — Раз мама его не расстреляла, значит, на сто процентов хороший. Так выпьем за хорошего дядю!

— У человека такое несчастье, а ты все шутишь, — с укором сказала Полина.

— Сочувствую, — кивнул Валерий. — А тебе этот человек столько счастья принес… и что очень существенно — сколько счастья он тебе еще принесет, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Тебя это не касается, понятно? — вспылила Полина.

— Хотел бы, но… касается… очень даже касается, — серьезно ответил Валерий и повторил шепотом. — Так касается, что заднице горячо!

— Ага, боишься? Наконец-то ты забоялся. А я все ждала, когда же ты об этом серьезно заговоришь?

— Думаешь, раньше я об этом говорил несерьезно? — Валерий выпил, закусывать не стал, закурил сигарету.

— Раньше я в твоем голосе не слышала угрозы, а теперь слышу. А как же любовь? Или больше не любишь?

— Любовь? — вскинул голову Витька. — Он тебя любит? Это что-то новенькое!

Полина и Валерий рассмеялись.

— А дядя Миша тоже в тебя влюблен, — Витька, ободренный смехом взрослых, совсем расхрабрился.

— Что-о?! — у Полины даже лицо вытянулось.

— Вот это действительно что-то новенькое, — улыбнулся Валерий.

— Ты, по-моему, ветчины переел, Витька, — сказала Полина. — А ну, марш спать!

— А что тут такого? Мне Галка сказала, что ей отец говорил: «Витькина мама создана для любви…» Не веришь, что ли? Думаешь, вру? Да больно надо! Можешь сама у нее спросить!

— Марш спать, я сказала! — смеясь, повторила Полина.

Витька встал из-за стола, побрел с кухни. Валерий снова закурил, с самым серьезным видом глядя на фотографию покойного мужа Полины, перетянутую траурной лентой. Полина выпила свою рюмку.

— Тебе, по-моему, тоже пора отчаливать, Валера.

— Уверена?

— Абсолютно. Я устала и хочу спать.

Валерий молча встал, медленно прошел в прихожую, сдернул с вешалки куртку.

— Мы еще увидимся?

— Наверное… — она пожала плечами. — Только стоит ли?

— Может, и не стоит. Но, думаю, судьба сведет.

— Будем надеяться на лучшее, — улыбнулась Полина. — Тем более что впереди мне ничего хорошего не светит.

Полина зашла в химчистку, где работала. Приемщица, пожилая худая женщина, явно скучала.

— Здравствуй, Клава, — сказала Полина, подходя к стойке.

— Здравствуй… — Клава чуть покосилась в ее сторону и тут же вскочила. — Ой, Поля, это ты? Господи, сказали же, что в тюрьме сидишь.

— Выпустили под подписку. До суда.

— Ой, как же это? За что? — вытаращила глаза Клава.

— А ты что, газет не читала? Почти везде писали, — усмехнулась Полина. — Хозяин у себя?

— Только что приехал…

Полина обогнула стойку, остановилась в начале коридора, постучала в дверь и тут же, не дожидаясь ответа, вошла. Хозяин, статный мужчина лет тридцати, в белой рубашке, увидев ее, отложил мобильный телефон и недобрыми глазами уставился на нее.

— Здравствуйте, Юрий Николаевич. Меня выпустили под подписку о невыезде, так что я могу приступить к работе, — сказала Полина.

— Нет, не можешь ты приступить к работе, Полина Ивановна.

— Почему?

— Потому что ты уволена, разве не ясно? У меня двенадцать человек с судимостями работают. Но — с нормальными судимостями. А вот террористок мне совсем не надо. Это для меня уже перебор… — Юрий Николаевич прикурил, со злостью бросил на стол зажигалку. — Все, Полина Ивановна, разговор закончен. Не надо меня уговаривать, на жалость давить — я решений своих не меняю.

— Да провались ты… козел! — Полина вышла и с силой грохнула дверью.

Тулегенов и Тимонин бродили по рынку, останавливались у разных павильонов. Вот они набрели на большой киоск, где продавались пиротехнические средства — петарды, фейерверки, ракеты. Здесь все пестрело разноцветными обертками из фольги, картона и пластика. Опера брали «игрушки», внимательно рассматривали — на всех стояло клеймо: «Мэйд ин Чайна».

— Что-нибудь посоветовать? — спросил продавец, парень лет двадцати пяти, в джинсах и красном свитере. — Поступили новые петарды — сила взрыва в два раза мощнее и в небе расцветают китайскими зонтиками, — он протянул Тулегенову толстую цветную трубу. — Хорошо смотрится на пленэре. На берегу реки или, например, если запустить в горах, над обрывом. Потрясающее зрелище…

Тулегенов взял трубу, повертел ее в руках, спросил:

— Тоже китайское производство?

— Так у нас весь товар оттуда, — развел руками продавец.

— И документы есть? — спросил Тимонин.

Ответить продавец не успел, потому что лейтенант сунул ему под нос раскрытое удостоверение.

— Ну-ка, покажи накладные на весь товар. Что глазенки вытаращил? Давай по-быстрому.

Парень с растерянным видом ушел в закуток в глубине ларька, скоро вышел оттуда с кипой накладных, испещренных синими печатями, положил на прилавок.

— Таможенные документы у хозяина спрашивайте.

— Спросим, дорогой, спросим, — ответил Тимонин, забирая бумаги.

Они не видели, что в отдалении, у ларька, торговавшего видеодисками, стоял Валерий Чистов в надвинутой на глаза бейсболке. Он делал вид, что рассматривает обложки, исподволь наблюдая за Тулегеновым и Тимониным.

Полина сидела на лавочке у могилы мужа и курила, задумчиво смотря на его лицо, улыбающееся с фотографий. И тихо говорила:

— Прости меня, Саша. Я не жалею о том, что сделала, хотя теперь понимаю, как была не права. Мне не страшно того, что будет со мной дальше — ну, тюрьма, и черт с ней, с тюрьмой. Мне страшно за Витьку. На Ивана Витальевича надежда плохая. Витька его не любит и жить с ним не хочет… Ты прав, конечно, раньше надо было об этом думать, но правду говорят — бабий ум короткий. Я вот думала, этот Пилюгин — мент поганый без чести и совести, а он оказался очень даже хорошим человеком… В общем, куда ни кинь — кругом я одна виновата, Сашенька. Если б ты знал, как мне трудно и одиноко без тебя… теперь вот и работы нету, и жить совсем не на что…