Страница 92 из 118
В ней обнаружился худший порок: она портила ему настроение, заставляла ненавидеть себя и становилась вредным рассадником досаждавших ему неприятностей.
А этого Жорка не прощал.
- Валюша, забудем ошибки молодости и давай мирно расстанемся, - сказал он с выражением лености и скуки, наперед встречавшим те отчаянные, слезные мольбы, которые ему наверняка придется выслушивать.
Она не поверила. Отшатнулась.
- Жорик, как же так?! Ты шутишь?! Шутишь?!
Он был настолько готов возмутиться ее непониманием, что возмущение вырвалось без всякого повода.
- А вот так же, вот так же! Доложили жене-то!
- Жоринька...
- Что ты заладила! Думаешь, я очень рад! Счастлив!
- Давай убежим... Попросим отца Александра - он поможет, подскажет, снимем квартиру!
- Дура...
- Да, дура, дура! - восторженно согласилась Валька, словно это давало слабенькую надежду на то, что они не расстанутся. - Ну, тогда побудем друг без друга… какое-то время, пока не утихнет.
Жорка снова хотел возмутиться, но не смог, хотя для этого был явный повод.
- Нет, Валюша, хватит мне неприятностей, - сказал он хмуро.
Глава восемнадцатая
АПОФЕОЗ ВЕЩЕЙ
Катя была уверена, что все плохое в жизни - от людей, а все хорошее - от вещей. Люди с трудом понимают друг друга, их обуревает гордыня и тщеславие, меж ними вечная борьба и скрытое соперничество, каждый стремится выгадать за чужой счет - словом, трудно, тошно, муторно. А вот с вещами человеку легко. Вещь требует лишь самого малого, - чтобы с ней любовно, бережно обращались, а взамен дарит отраду душевную, благо и счастье, покой и уют.
Открыв для себя это правило, Катя поразилась его мудрости и разволновалась так, словно не знала, куда деваться от свалившихся с неба бешеных денег, которые нужно срочно потратить. Она даже пожалела, посетовала, прикусив губу, что откровение не снизошло раньше и сорок годков она, святая наивность, простота казанская, прокуковала впустую: пойди верни!
Не вернешь жеребчиков, потому что гонялась она за химерами, пробовала устроить счастье с мужем, дочерью, матерью, заручившись одобрением и благословением отца Александра, получившего новых образцовых прихожан. Да, пробовала сцепить их всех, словно петли крючком, и узлом завязать. И что из этого вышло?
Вместо узелка - удавка...
Муж стремился не к тому, чем она его одаривала, ублажала и услаждала, а к тому, что можно было стащить украдкой, - слямзить, как говорится. По воскресеньям рвался удить, на поплавок глазеть до сонной одури, или по грибы - кусты ломать, сухие листья ворошить и под коряги заглядывать, лишь бы подальше от созданного ею рая! И кончилось тем, что исковеркал, искорежил, раскардачил и свою, и ее жизнь, от отца Александра подался к баптистам, завелась у него вдовушка, а теперь вот назад просится, да кто ж его, лешего, пустит!
Впрочем, не у нее одной - и у других те же беды и несчастья, которых Катя раньше, может, и не замечала, но сейчас посмотрела вокруг ясным взором и убедилась: те же. Люди, словно чаши весов: то одна перевешивает, то другая, а счастливого равновесия нет. Почему? А потому что не следуют мудрому правилу, не ведают, горемыки, что хорошо и что плохо.
Но есть среди них и те, кто поумней, - знают и следуют, и поэтому чаши с гирьками у них выравниваются. Что им страдать из-за домашних неурядиц, из-за мужей-рыболовов и грибников - они вместо этого лучше денег прикопят и красивую вещь, красотулечку, принцессу, игрушку елочную, купят, и жизнь им покажется счастливой, как комната, освещенная бликами хрустальных подвесок. Катя не раз замечала, как склонность к покупке вещей - стоит ей грибком проклюнуться, - преображала, перевоспитывала, и безнадежный, горький пропойца забывал о заветной рюмке, охотясь по магазинам за редкой мебелью, креслами, диванами, коврами.
Катя тоже заболела этой страстью. Вещи окружали ее тесным кольцом, и она была с ними на редкость заботливой и аккуратной, шептала, ворковала, припевала. Сиденья стульев обшила чехлами, а окна держала зашторенными, чтобы мебель не выцветала на солнце. Так почему же ей не было счастья, отец Александр?! Советчик, заступник и молитвенник вы наш, почему?! Где ее жеребчики затерялись, запропастились, завязли?! Ведь открыла же, открыла мудрое правило, а чашечки весов...
Катей овладевала мнительная догадка, что ей подсунули вещи иные, чем другим, похуже, с брачком, и Катя отчаивалась. Да, ей словно бы достались списанные и отслужившие свой срок вещи, и хотя внешне они выглядели как новенькие, Кате казалось, что неведомый похититель украл их отлетевшую с ангелами в иные миры, сокровенную сердцевинку, их душу, и они стали похожи на кем-то набальзамированные и нарумяненные мумии.
Глава девятнадцатая
КУЗЯ ПРИМКНУЛ
В ноябре восемьдесят восьмого Нина Евгеньевна была поражена узнанной новостью. Она не хотела в состоянии взвинченного возбуждения говорить о ней мужу, зная свойство Глеба Савича - он ведь актер - улавливать не столько смысл самих слов, сколько таящийся в них нервный заряд, молниевидную, змейчатую спиральку, искорку. Если поведать ему печальным голосом о радостном событии, Глеб Савич сначала огорчится и сникнет и лишь потом поймет, что надо радоваться и станет с жаром убеждать в этом жену.
Вот и на этот раз Нина Евгеньевна постаралась успокоиться и взять себя в руки, чтобы безучастно поведать мужу: Кузя примкнул. Да, именно сейчас, когда отца Александра перестали вызывать на допросы, устраивать у него обыски и он из гонимого, опального превратился во всеми почитаемого, признанного и любимого, Кузя окончательно примкнул к стану его злейших, непримиримых врагов. Он ходит в храм, где отца Александра люто ненавидят, исповедуется тамошнему священнику - отцу Мисаилу, который до этого был старшиной саперной роты, бил китов из гарпунной пушки, беспробудно пил и принимал в палатке пустые бутылки, и даже всерьез намерен жениться на его дочери. Жениться!
Нина Евгеньевна как любящая мать заранее готовила себя к женитьбе сына, постоянно думала о ней, сверяла свои помыслы с тем, что слышала от отца Александра, наблюдая, как он воспитывает собственных детей. Вдохновленная его примером, Нина Евгеньевна не стремилась участвовать в выборе Кузи, выслушивать, советовать, одобрять, порицать. Наоборот, она удерживала себя на позиции умного и трезвого стороннего наблюдателя: нет уж, милый, ты сам! Участию же надлежало проявиться тогда, когда она воспитывала в сыне свойства, необходимые для правильного выбора, возила его в Новую Деревню, приглашала на собрания их малой группы, созданной отцом Александром.
Но, словно опытный тренер и наставник горячего игрока, Нина Евгеньевна отступала на шаг, лишь только приближался момент применить теорию на практике. Она надеялась на свое усердие в воспитании, уповала на него как на некое спасительное средство, способное уберечь сына от вечных ошибок, а ее - от скверного чувства их беспомощного свидетеля. И вот оказалось, что в выборе сына ее усердное воспитание, поездки в Новую Деревню, занятия в группе сыграли самую ничтожную роль: какая-то сторонняя сила вмешалась и смела, разрушила все расчеты.
Нина Евгеньевна по натуре была кропотливый созидатель. Она отчитывалась и перед собой, и перед отцом Александром в каждом совершаемом ею усилии и в каждом из них видела смысл, от каждого ждала результата. И вот настало время сложить вместе множество мелких усилий и получить крупный результат. Но выходило, что она с ее благими упованиями не единственный созидатель результатов, есть еще более могущественный, именуемый судьбой, случайностью, жизнью, злым роком, дьяволом, наконец, и он-то не щадя ломает хрупкие постройки, с таким тщанием ею возводимые!
Невеста была вдвое старше Кузи, с ребенком, рахитичной, тонкорукой девочкой, по-монашески одевалась, смотрела в пол и устраивала у себя тихие сходки, где никто не призывал жечь синагоги и разорять еврейские кладбища, никто не призывал, никто, никто, но всегда был некто, кто с наслаждением разорил бы и сжег, при молчаливом одобрении собравшихся.