Страница 91 из 118
Света была не святой, а уживчивой...
… Вальку спасало умение вспоминать. Лишь только она оказывалась в неловкой, каверзной, скандальной ситуации, она быстро перебирала в памяти похожие примеры - из случайно увиденного, услышанного от знакомых, от подруг, и один из них всегда подсказывал ей выход. Сама она в таких ситуациях терялась, робела и ничего путного придумать не могла.
Но память, цепкая, как птичьи когти, ее никогда не подводила.
Сейчас же эти когти словно царапали по стеклу, соскальзывая и разъезжаясь, и Валька не могла вспомнить ни одного путного примера, растерянная и обомлевшая от страха. Когда она в ответ на долгий требовательный (словно от неуверенности) звонок открыла дверь, на пороге сумеречно, зыбко, как покойница, возникла та самая женщина.
- А я к вам... Поговорить, - сказала она, не зная, что делать с руками, - то ли сложить на груди, то ли спрятать за спину, то ли выдернуть из плечевых суставов, сломать и выбросить.
Валька угодливо кивнула:
- Проходите...
- Вы, кажется, Валентина? - спросила женщина и улыбнулась с просьбой не осуждать ее за то, что она задает вопрос, ответ на который ей давным-давно известен.
- Ага... то есть да. Это мы.
- Ну вот, а я Света, - облегченно произнесла гостя. - Света с того света.
- Очень приятно...
- Что ж тут приятного! Вы ведь догадываетесь, кто я и зачем я здесь. Я жена Жорика, Георгия Анатольевича...
- Ага, - подобострастно кивнула Валька.
- ... И хочу вас просить с ним расстаться, оставить его и больше не видеться, не звонить и не преследовать.
Валька снова агакнула. Глаза Светы удивленно округлились, словно она впервые сталкивалась с таким способом выражения мыслей.
- Это я от нервозности. Или стервозности, - любезно объяснила Валька. - Простите.
Света сморщила лоб, отыскивая потерянную нить разговора.
- Так вот... я прошу...
- Я поняла. - Валька стала загибать пальцы. – Первое, - расстаться, второе, - оставить в покое, третье, - больше не преследовать и не напоминать о себе.
- Ведь у нас дочь! - взмолилась Света.
Валька мученическим усилием удержалась, чтобы не агакнуть.
- Хотите разорить гнездо, разогнать птенцов, сделать всех несчастными, а самой?..
Валька пожала плечами и тряхнула копной волос.
- Вот еще!
- Вы можете хотеть что угодно, но учтите: он на вас не женится.
- А у нас тоже может родиться. Птенчик. Тогда посмотрим!
- Дрянь! Испорченная девчонка! - Света двинулась в наступление с робостью человека, которого противник лишил счастливой возможности отступить. – Смотрите! Бог вас накажет!
- А Он не узнает. Я уже пять лет не исповедовалась.
- Какая же вы молодая и какая жестокая! Неужели вам не стыдно?!
На минуту Вальке стало не по себе, и, не в силах вспомнить, как ведут себя в таких случаях, она невольно прислушалась к слабенькому голоску внутри, стыдящему и осуждающему ее. Она ощутила смутное движение жалости и сочувствия к женщине и готова была покаяться перед нею, может быть даже по-детски расплакаться и попросить прощения. Но в это время желаемая подсказка всплыла в мозгу, и Вальке ясно представилось, что и как она должна говорить.
- Не рассчитывайте, что я такая дура, - сказала она с тем особым удовольствием, которое появляется от мысли, что ничего другого от нее не услышат. – Я с ним никогда не расстанусь. Не дождетесь!
Глава семнадцатая
ВАЛЬКИН ПОРОК
Женщин, с которыми его сводила шальная, озорная, бедовая судьба, Жорка терпел до тех пор, пока они не портили ему настроение и не приносили неприятностей. В отличие от многих дружков, он не гонялся за красотками и смазливыми, и среди его пассий встречались такие оглобли, на которые иной бы и не позарился, не польстился. Недостатки внешности - худобу, плоскую грудь, торчащие лопатки, - Жорка не считал пороком, но та несчастная, которая вольно или невольно начинала ему досаждать, навлекала на себя его гнев и попадала в немилость.
Валькой он был доволен: хоть и не красотка, но фигуристая, копна волос в завитках и верхняя губка вздернута - до самого нутра пробирает, как поцелуешь! Она не клянчила денег, не оттаскивала от дружков, не лезла в его дела, не выведывала, не допытывалась, что и как, и не трезвонила домой по пустякам. К тому же свела его с отцом Александром, и он теперь в Новой Деревне - свой человек, усердный прихожанин, зоркий сторож и бдительный дозорный: шелохнулось - встрепенется, глазами не доглядит - спиной почует. И вовремя сообщит…
Словом, в этом от Вальки явная польза. Правда, настораживало то, что она слишком горячо и пылко клялась ему в любви. Но он был не из тех простофиль, кто клюет на эту удочку, и в ответ на ее признания и заверения глуповато помаргивал, думая про себя: «Заливай, заливай. Меня не купишь. Я уже продан, упакован и жду доставки...»
То, что у женщин звалось любовью, казалось ему главной лазейкой туда, где скрывалось различие меж ними и мужчинами. Соперничать с ними в этом бесполезно, потому что настоящий мужик, как он ни старайся, ни лезь вон из кожи, ни стелись мелким бесом, никогда не догонит их в умении ткать хитрую паутину нежности и ласки. И Жорка даже уважал искусниц, у которых это особенно хорошо получалось: концы ниток спрятаны и шва не видно. Он отдавал им должное как сильному, ловкому, коварному сопернику. Но сам не забывал о бдительности (привычка вторая натура!) и был настороже, следя, чтобы паутинка не оплела его целиком.
Случись это, и он в ловушке, в мышеловке, в капкане.
Валька не была ему законной женой, и он не распознал до конца ее намерений, тайных целей и вожделений: в какую сторону у нее в мозгу колесики крутятся? Если бы она не признавалась ему в любви, не клялась, не ласкала его с таким жаром и самозабвением, он бы верил ей полностью и Валька была бы для него совсем своей, - считай, законной. Но любовь-то и вызывала в нем недоверчивость, и он всеми силами старался вышибить эту любовь из Вальки.
Нарочно бывал с нею груб, насмешлив, беспощаден. Доводил ее до слез, унижал, надеясь, что она наконец одумается. Но Валька упрямо его любила, забывая про все пинки и ссадины. «Что ты все ластишься? Что ты все льнешь?» - подозрительно спрашивал он, стараясь поймать ее на разоблачающей ошибке, обмолвке, оговорке. «Просто ты мой... мой Жорик». – «Купила ты меня, что ли?! У меня жена вон... и работа...» - «Жена тебя так не любит». – «А ты знаешь?» - «Знаю». - «А-а... Ну, знай, знай. Не пойму только, какая тебе с этого польза».
Так продолжалось, пока о Вальке не проведала Света. Не то чтобы она нагрянула на явочную квартиру и застала их вместе тепленькими, голубчиков, но ей донесли, нашептали соседи, а уж как они разнюхали, пойди догадайся! У нас везде своя агентура! И хотя у Светы не было никаких доказательств, никаких явных улик, ничто не могло выбить из ее узкого лобика уверенности в его измене, совершенном грехе.
Это больше всего злило Жорку: не пойман, а - вор. Он даже хотел привести жену к отцу Александру, чтобы тот ее наставил, образумил: отцу-то не привыкать, - сколько он разоблачил всяких ложных наветов! Но та уперлась и ни в какую: боюсь, потому что у него ряса черная. Глупая! Сам-то Жорка стал понимать, кумекать, разбираться...
На иных посмотришь, так они в своих черных рясах и впрямь кажутся мушиным роем, кружащимся над отцом Александром. И он, Жорка, среди них, хоть и не в рясе, но тоже, как злая муха...
Поэтому дома он и срывал свою злость на жене, а тот остаток, который придерживал, зная, что виновата не жена, а он сам, Жорка выплескивал на Вальку. Вот кто действительно виноват! Конечно, не она донесла жене, но она помогла ему втереться в доверие к отцу Александру, - помогла из лучших побуждений, не зная, не догадываясь, не понимая, зачем ему это нужно. Но надо понимать! И догадываться хотя бы о том, что его теперь совесть гложет, душу мытарит и стыдно в глаза отцу Александру взглянуть. Поэтому он и прячет глаза, отводит уклончиво, суетится перед ним, егозит, со смешочками потирает руки, а крикни: на воре шапка горит, первым за свою схватится. Валька-то не схватится, ее-то не гложет, ей не стыдно - вот она и виновата!.Да, виновата в том, что она Валька, Валька Гущина, работавшая дежурной в своей буровой скважине, своей адской яме, своей преисподней!