Тебе посвящается

Девочки, которые учились у Ксении Николаевны дав­но, окружали ее имя почтительным ореолом. Между про­чим, они рассказывали, что Ксении Николаевне предла­гали несколько раз преподавать в институте, но она отка­зывалась, не желая оставлять школу. Рассказывали, как она строга, и любили вспоминать подробности этой не­обыкновенной строгости. Со слов девочек Валерий усвоил, что у Ксении Николаевны не бывает любимчиков; что она не ставит пятерок отличнику, «чтоб не испортить табель», как говорят иногда. Ответ решает для нее все, а не сосед­ние оценки в дневнике. И как раз по этой причине она без колебаний ставит пятерку в дневник, где на фоне троек эта пятерка кажется загадочной и диковинной.

Валерий радовался, слыша о Ксении Николаевне тако­го рода истории. Они были ему по душе. Ему только не приходило в голову, что строгие замечания, суровую и точную оценку знаний может заслужить и он сам.

И вот после того как он ответил слабо, несколькими громоздкими фразами из учебника, которых не прослоил даже своими словами, Валерий ждал, что скажет Ксения Николаевна, что поставит. Она не может сказать ничего хорошего, да, пожалуй, снисходительность была бы для него и вовсе невыносима...

Ксения Николаевна сказала:

– Вы знаете кое-что, но отвечаете беспомощно. Не владеете материалом, хотя, я вижу, читали.

Она поставила ему тройку и, возвращая дневник, без­жалостно заметила:

– Если б в ходу были плюсы и минусы, я бы вам по­ставила с минусом.

У Валерия на душе – гадко, он чувствует себя недо­стойным даже обращения на «вы». Вернувшись за парту, он не смотрит на Лену.

Перед тем как вызвать следующего ученика, Ксения Николаевна еще раз обращается к нему.

– Вам придется много работать в этой четверти, – го­ворит она, – потому что во второй я буду требовать от вас только отличных ответов. Вы в состоянии их давать.

На последнем уроке он, по выражению Кавалерчика, «схлопотал еще трояк». Но это его мало тронуло. Уже ни­что не могло отвлечь Валерия от мысли о первой встре­че с пионерами, до которой оставался какой-нибудь час.

«Главное, – размышлял он, – ребятам должно быть интересно. Один скучный сбор – и я пропал. Сегодня я с ними коротко, чего воду-то лить... Может, просто спро­сить: какие у кого стремления?»

...У двери 5-го «Б» Валерия остановил Игорь.

– Твои на месте, в полном составе, – сказал он. – Сей­час приступишь к воспитательной работе. Ты, Валер, вот что: поимей в виду одну вещь... Хорошо б, если получит­ся, выведать, кто к мальцам присосался. После откровенностей Ляпунова, задавалы этого, нужно все же доис­каться.

Валерий энергично кивнул: правильно.

– Ты почуял, кстати, – продолжал Гайдуков, – что он для фасона все это... Перед девчатами покрасоваться. А нам с тобой стал бы он говорить, жди! Так что опять, выходит, слава девчатам!

Валерий подумал, что у них с Игорем часто совпадают впечатления.

Когда Ляпунов, понизив голос, поверял им секреты, ему тоже казалось, что тот красуется. И удивляло, что Ляпунов с одинаковой гордостью рассказывал обо всем: о том, что отец дает ему денег вволю, о том, что «тип» предлагал ему примкнуть к темной компании, и о том, что он от этого отказался.

– Счастливо! – бросил Гайдуков сосредоточенно мол­чавшему Валерию.

Из учительской вышла классная руководительница 5-го «Б», которой предстояло познакомить пионеров с но­вым вожатым.

Классная руководительница представила Валерия и ушла.

– Теперь я буду вашим вожатым, – глядя в стол, ска­зал Валерий, хотя это было уже известно ребятам. – Да­вайте решим, какими делами вы будете заниматься, и на­метим план на первую четверть, – проговорил он так медленно, точно изъяснялся на чужом языке и про себя согласовывал слова в роде, числе и падеже.

Ребята, не отвечая, о чем-то шептались. И Валерий ощутил, что, кажется, все сорвалось и пропало. С ним слу­чались такие «заскоки», если он что-либо неудачно начи­нал. Стоило ему, отлично помня урок, в начале ответа не­нароком ошибиться и увидеть недовольное лицо учителя, как он начинал мямлить и, тоскливо сознавая, что все гу­бит, уже не мог себя переломить. Если учитель не сетовал ободрительно: «Ну, что ты бубнишь, Саблин, ведь знаешь же материал!» – Валерий после обреченного бормотания «засыпался».

И сейчас он был на пороге провала и мечтал лишь о том, чтоб встреча прошла хоть как-нибудь, хоть по-обыч­ному, только б гладко...

Валерий с усилием поднял глаза на ребят и сразу при­метил несколько знакомых лиц. Это были мальчики, кото­рые при нем и при Игоре перелезали через забор. Они смотрели на него с любопытством, и вообще никто пока не роптал и даже, кажется, не скучал.

– Акробатикой тут у вас многие увлекаются, я знаю. Наблюдал один раз. Ну, а еще чем?.. Или больше ни­чем? – спросил он, радуясь, что вопрос прозвучал как ни в чем не бывало, даже весело, и глупое оцепенение сбро­шено.

Дальше все пошло вроде бы так гладко, как он мечтал, а может быть, и лучше.

Быстро уговорились пойти в Третьяковскую галерею, взяв в провожатые «художника получше» из шефствую­щего над школой Союза художников. Пригласить прово­жатого надоумил худенький мальчик, по фамилии Хме­лик, не поверивший при знакомстве у забора, что Валерий с Игорем – достаточно крепкая защита от поджидающих в переулке хулиганов.

Без фуражки Хмелик был еще менее мужествен, он казался таким маленьким и беззащитно-домашним, что Валерий, забывая, что перед ним пятиклассник, умилялся связности его речи.

Потом все прямо-таки загорелись идеей совершить зи­мой лыжную вылазку, а летом – недельный шлюпочный поход, подобный тому, в котором Валерий участвовал сам, еще пионером. Некоторые ребята заявили, что тотчас всту­пят в школьный географический кружок, потому что имен­но кружок будет готовить походы по воде и по суше.

Под конец порешили непременно ходить сообща на все детские и юношеские фильмы и затем обсуждать их. А причастный к акробатике крепыш Геннадий Конев (ко­гда перелезали через забор, он подставлял товарищам плечи) предложил смотреть все вообще хорошие фильмы, хотя бы и взрослые, потому что «из-за какого-нибудь по­целуя на мировую картину не попадешь и жди, когда шестнадцать стукнет».

Словом, похоже было на то, что общий язык с ребята­ми нашелся сам собой, даже искать не пришлось.

– Так. А кто у вас члены совета отряда? – поинтере­совался Валерий, собираясь затем выполнить совет Иго­ря и прямо спросить у них, кто из старшеклассников оби­рает младших.

Поднялось несколько мальчиков и девочек, в том чис­ле Хмелик и Конев.

– Ну, а кто же из вас председатель совета?

Разглядывая членов совета, Валерий подумал, что уди­вительнее всего было бы, если б председателем оказался Хмелик.

С последних парт, где по трое сидели мальчишки, до­несся не шепоток, а, скорее, какой-то шорох. После корот­кой паузы ребята стали отвечать вразнобой:

– А его сегодня нет...

– А он домой ушел...

– Он заболел...

– Не заболел, а с лестницы свалился.

– Да на истории был еще...

– А на арифметике – нет...

– Он с лестницы свалился, – повторили с задней парты.

– Говорит, что свалился, – сказал Хмелик, словно по­правляя.

– Не «говорит», а об ступеньку расшибся! – грубо отозвались с задней парты.

– Может, председатель на арифметике оставаться не хотел? И оттого у него хворь появилась... – предположил Валерий, чувствуя, что тут что-то не так.

– Что вы, Лаптев ведь отличник! – возразили хором девочки – наверное, пораженные, что кому-то могут быть неизвестны успехи председателя в ученье. – Он ни капельки не боится, когда его вызывают.

– Значит, на последней перемене Лаптев упал, раз­бился и ушел домой, – сказал Валерий. – А его проводил кто-нибудь?

Встал мальчишка с задней парты и принялся объяс­нять со старательностью троечника, который силится рас­суждать, как велят на уроке, и в усердии вслух сам себе задает вопросы:

– Лаптев разбился на последней переменке. Теперь: как получилось, что он из школы пошел один? Это получилось ввиду того, что у него ноги целые. Он сбегал в учи­тельскую и отпросился. Теперь: откуда мы взяли, что Лап­тев разбился? У него из носа кровь текла. Он упал лицом об пол.