Тебе посвящается

Так неуютно...

Все тревожит.

Ты мир не можешь заменить!

Но ведь и он тебя – не может...

Виктор смолк и почти сразу услышал, как Глеб Ани­симович произнес, точно про себя: «Любопытно!» – а за­тем отчетливо и церемонно:

– Благодарю вас.

Виктор, не поднимая глаз, вернулся на свое место. Старков сильно похлопал его меж лопаток, словно рас­прямляя, после чего показал ему большой палец.

– Что же... Обменяемся мнениями о последних двух стихотворениях, с которыми нас познакомили Семенова и Громада, – сказал Глеб Анисимович. – Та-ак. Кто же у нас окажется самым отважным и сломает лед молчания?

После короткой заминки решительно встал Матвеев:

– Я, пожалуй, скажу. – Он заглянул в блокнот и вес­ко начал: – Во-первых, мне понравились стихи Люды Се­меновой. Я их слышу, по правде говоря, во второй раз. Мне их Люда показывала недавно, советовалась, посколь­ку я член литературного объединения при газете. (Миха­ил Матвеев был членом литобъединения при газете «Комсомольцы впереди», о чем к слову охотно упоминал.) Тогда у нее не ладилось с ритмом. Теперь наладилось. Теперь с этим благополучно. А было... Я думаю, Люда на меня не обидится, если я напомню, как было:

Нам в будущее все дороги открыты,

И все пути к счастью нас ведут,

О счастье шепчут колосья пшеницы,

И птицы песню счастья нам поют.

Теперь же, когда Люда поработала, стихи стали хорошие. Я считаю, их стоит передать по школьному радио и напе­чатать в спецвыпуске стенгазеты. Люда выразила то, что мы все думаем и чувствуем...

– Не все. Я лично вовсе этого не думаю, – перебил вдруг Старков.

– Интересно!.. – произнес Матвеев ошарашено и сейчас же добавил иронически: – У Старкова особое мне­ние. Ну, выскажешься потом.

– Лучше сейчас, – отозвался Старков чуть громче прежнего. У него был тон человека, преодолевающего лень. – Вот мы часто ду­маем – и педагоги с нами об этом говорят – о выбо­ре пути в жизни. Чего ж думать и выбирать, если Семенова пишет: «Все пу­ти к счастью нас ведут»?..

– «Все дороги» у ме­ня теперь... – поправила Люда Семенова.

– Ну, все дороги. Все равно. «Все дороги к сча­стью нас везут» – это, что ли, дороги вроде эскалато­ров: сами везут, и ногами передвигать не надо?

– Во-первых, не «ве­зут» а ведут, – вмешался рассерженно Матвеев. – А во-вторых, Семенова так чувствует! У поэта такое чувство. Понял, Старков?

– Понял. И пожалуйста. – Старкову, казалось, на­доело уже спорить. – Только ты же сказал, она вырази­ла то, что все мы думаем!.. – И вдруг таким голосом, ка­ким говорят о своих причудах, Женька закончил: – Ну, мне чего-то не захотелось, чтоб кто-нибудь решил, будто и я так думаю!

Он прикрыл рукой зевок и снова спокойно опустился на стул рядом с Виктором.

– Это как раз в духе Старкова, – пояснил Матвеев Глебу Анисимовичу и повернулся к залу: – А насчет сти­хов Громады скажу... В них, правда, тоже ритм соблюден, но чувства... очень странные! На самом деле: Виктору Громаде кажется, что девушка может ему заменить весь мир.

Он улыбнулся, слегка разведя руками, и Виктор увидел улыбку человека, которому это не покажется никогда.

– Весь мир, товарищи! – повторил Матвеев. – Выхо­дит, любовь может заменить ему и учебу, и общественную работу, и культурные развлечения, и дружбу, и занятия спортом.

– «Занятия спортом», а спортплощадка не оборудо­вана! – крикнул из зала парень в лыжном костюме. – Ответственный кто – физкультсектор? Так? А кому физкультсектор поручен?

– Мне, – ответил Михаил Матвеев.

– Физкультпривет! – крикнул парень в лыжном ко­стюме, и собравшиеся зашумели, а кто-то захохотал, ты­ча пальцем в сторону Матвеева.

– Тише! – Матвеев повысил голос. – Вот тоже... Как будто это поехал и взял инвентарь! Меня направляют на склад, а на складе говорят: жди. Что ли, вы не помните, как с духовыми инструментами было? Когда...

– А кто был ответственный за культпоход в Ма­лый? – перебила девочка с бантами из нейлона. Тон у нее был на редкость язвительный.

– К твоему сведению, не я! – ответил, торжествуя, Матвеев.

– Погоди, Михаил, – вмешался на этот раз Гришка Мигунов. – По-моему, турник, кольца можно сейчас безо всяких...

Виктор, холодея, слушал эту перепалку насчет инвен­таря. Он предпочел бы самые суровые слова о своих стихах.

Наконец Рома Анферов постучал карандашом по гор­лышку графина:

– Отвлеклись, ребята!

– Да, вернемся, друзья, к нашей теме, – поддержал его Глеб Анисимович. – Стало быть... – И он жестом предложил Матвееву продолжать.

– Значит, насчет стихов Громады... – вернулся к те­ме Матвеев. – Плохо то, что Виктору кажется, будто лю­бовь может ему заменить весь мир, – я уже говорил про это. Кроме того... Черт, потерял мысль. Сейчас вспом­ню... – Он потер лоб. – Ну, только что из головы вылетела! Минутку...

– Можно, я пока скажу? Я совсем коротко... – пода­ла голос Люда Семенова.

– Пожалуйста, если коротко, – кивнул Глеб Аниси­мович.

– Ребята, я считаю – такое мое личное мнение, – Люда в этот раз не поднялась на сцену, а просто вста­ла, – что нам еще рано писать о любви... ну, такой – мальчика к девочке или, наоборот, девочки к мальчику. Лучше пока что в нашем возрасте писать о дружбе. Не нужно забывать об этом прекрасном чувстве. А по окон­чании школы можно будет взяться и за стихи о любви. Такое лично мое, конечно, мнение...

И Люда Семенова, потупясь, села.

Ребята оживленно зашушукались.

– О чем вы, если не секрет? – строго осведомился Глеб Анисимович у двух девочек, сидевших к сцене бли­же других и заметней других шептавшихся. – Подели­тесь с нами.

– Это так... Не имеет отношения... – ответила, при­встав, девочка с бантами из нейлона.

– Но все-таки?

Девочка с бантами промолчала, а ее подруга ответи­ла, смущаясь:

– Она говорит, в прошлом году две девочки прямо с выпускного вечера ушли... замуж.

Эти слова вызвали бурный отклик. В зале возникли шум, движение, раздались возгласы с мест и звон пред­седательского колокольчика – словом, прозвучало одно­временно все, что только упоминается в скобках в стено­графических отчетах, кроме аплодисментов.

– Ребята, я хочу продолжить! – прокричал Михаил Матвеев, перекрывая шум. – Я не согласен, совершенно не согласен с Людой Семеновой! Люда права в том, что нам нужно много стихов о чистой дружбе. Но неправиль­но то, что вопросы любви в стихах нам не надо поднимать. Я с этим не согласен! Эти вопросы в жизни встают, если две девочки из нашей школы прямо с выпускного вечера уходят туда, куда... – Матвеев смешался, – тут об этом сказали. Стихи Громады не потому неудачные, что они про любовь, а потому, что в них грусть, тревога, какая-то робость...

– По-моему, если мальчик... или вообще человек... и тем более поэт...

Виктор узнал голос Инны Петровой. Она заговорила, не беря слова. Вдруг оказалось, что она сидит совсем ря­дом – на два ряда ближе к сцене и немного левее, чем Виктор со Старковым.

– ...и тем более поэт, – повторила Инна Петрова, – влюбился, он обязательно... непременно должен робеть... и тревожиться.

Виктор замер, вслушиваясь. Он буквально отшатнул­ся от Женьки, попытавшегося было что-то шепнуть ему на ухо, с силой сжал его локоть...

– Ведь ему неизвестно еще, взаимно ли... – негромко продолжала Инна. – Может быть, девочка... или вообще женщина... не ответит взаимностью?

Эту вскользь высказанную мысль о том, что последнее слово остается за ними, девочки встретили бурно-одобри­тельными криками:

– Правильно, Инка!.. Конечно!.. А то мальчишки воображают, будто очень нужны!..

Ободренная поддержкой, Инна обратилась к Матве­еву:

– А по-твоему, значит, мальчик всегда должен быть спокоен и уверен?

– Да. У нас это в любом деле, Петрова: «Кто хочет, тот добьется!» – ответил Михаил Матвеев. – Так мы все думаем и чувствуем... – добавил он и сейчас же с опас­кой покосился на Старкова.

Но Женька уже не следил за тем, кто что говорит. Ему было неинтересно. Он продолжал тут сидеть только из-за Виктора...