Девушки по вызову

Николай возвращался по освещенной луной тропинке, преследуемый собственной тенью. На балкон он ступил посвежевший, повеселевший.

— В лесу пахнет солями для ванны, — сообщил он. — Я поразмыслил…

— О чем?

— О том самом письме Эйнштейна. Наша конференция заведомо провальная, но мы хотя бы должны образовать комитет действия. Если придется, насильно…

— Полностью одобряю насилие.

— Надо будет обработать каждого индивидуально, начав с тех, кто и так на нашей стороне: Харриет, Тони, Уиндхем, Блад…

— Блад?!

— Он, конечно, клоун, король… извини, королева клоунов, зато он неравнодушный. В его поэзии я ничего не понимаю, у меня от нее зубная боль. Но он единственный из живых поэтов, хоть что-то смыслящий в квантовой физике и генетическом коде.

— Трижды аплодисменты Бладу.

— Валенти мне не нравится. Но он охотно пойдет на сотрудничество. Боюсь, даже излишне охотно.

— “Ужасные времена — ужасные средства”?

— Вот именно. Теперь — Хальдер. Он меня не любит, но и его интересует тема. Надеюсь, при должной дипломатичности…

— Голосую за дипломатичность.

— Бруно будет молоть языком, но сохранит нейтралитет. В конце концов, он откажется поставить свою подпись, сославшись на занятость в других организациях. Но за кулисами он может быть полезен… По другую сторону баррикады засели два непримиримых робото-маньяка, Бурш и Джон-младший, а с ними — свихнутый Петижак. В вопросах судьбы мира у нас с ним нет общего языка. Я даже не уверен, что их волнует эта тема. Всякое волнение они отвергают, как слюнявую сентиментальность. Но они нам нужны для полноты картины, чтобы нас не обвинили в односторонности.

— Хотя мы односторонни, и слава Богу!

— Конечно. Но, как мы ни ненавидим философию друг друга, экстренная ситуация — мать союзов. Они могут пойти на сотрудничество из чистого оппортунизма. А могут и не пойти. В таком случае совесть у нас будет чиста: мы сделали все возможное, и черт с ними!

— Да, черт с ними! Только кто будет заниматься дипломатическим обхаживанием молодого Джонни и Бурша? Если за это возьмешься ты, у тебя не хватит терпения.

— Не беспокойся, я придумал план. Сугубо конспиративный. Только не отвечай: “Я голосую за конспирацию!”

— Все равно я за это.

Николай изложил свой план. Для начала он переговорит с двумя-тремя ближайшими единомышленниками. Они сколотят тайный кружок и будут встречаться каждый вечер, вырабатывая план дебатов следующего дня и распределяя обязанности по обращению в свою веру оппонентов… Все это звучало по-мальчишески и несерьезно, но на международных конференциях именно так и принято действовать. Клэр была всецело “за”, хоть и не верила в успех. Ко сну она готовилась в приподнятом настроении.

Вторник

I

Второй день симпозиума начался вполне мирно. Хорас Уиндхем прочел лекцию, сопровождая изложение слайдами и гуттаперчевыми японскими улыбками. Доклад назывался “Революция в утробе”, но докладчик оговорился, что первой части следовало бы предпослать подзаголовок — “Сражение во чреве”. Ведь материнская утроба — самое опасное место из всех, где человеку приходится побывать на протяжении жизни, а время, проводимое в нем — это период наибольшей смертности: около двадцати процентов эмбрионов умирают до рождения, причем сюда еще не включены искусственные аборты.

Считается, что человеческий эмбрион — счастливое создание, однако существуют веские основания подвергнуть это представление сомнению. Появление человека на свет, в отличие от рождения животного, — болезненный и тяжелый процесс, причем у цивилизованных народов он протекает тяжелее, чем у первобытных. Появление на свет — рискованное предприятие.

А ведь риски сопровождают и пребывание во чреве. Наибольшая опасность для еще не рожденного дитя на поздних стадиях развития — кислородное голодание из-за чрезмерного сдавливания: оно чревато смертью или повреждением головного мозга. Поэтому позволительно поставить вопрос: не принесет ли уменьшение сдавливания обратного эффекта — совершенствования мозговой деятельности? Уважаемый друг и коллега Уиндхема, доктор Хейнс из Уитуотерстранда, первым высказал идею об устройстве над животом роженицы пластмассового декомпрессионного купола…

— Предложение прозвучало еще в конце пятидесятых годов, — продолжал Уиндхем. — Полагаю, вам известно, к чему это привело. Физическое и умственное развитие младенцев, подвергавшихся декомпрессии, пошло на тридцать процентов быстрее, чем у обыкновенных детей, многие из них отличались высокой одаренностью. Сообщество медиков, косо смотрящее на любые новшества, сначала игнорировало беднягу Хейнса, потом ринулось на него в атаку. В итоге только считанные частные клиники отваживаются применять этот метод, добиваясь блестящих результатов. Их услугами могут пользоваться те немногие родители, у кого хватает смелости и денег. Крупномасштабных экспериментов на государственные субсидии так и не было проведено…

Хелен Портер, сидевшая у стены, помахала голой загорелой рукой Соловьеву. Тот кивнул.

— Господин председатель, доктору Уиндхему наверняка известно, что высокий коэффициент умственных способностей этих супердетей объясняется не повышенным снабжением зародыша кислородом, а высоким IQ их мамаш…

Уиндхем захихикал.

— Расскажите это вашей бабушке! Я знал, что об этом зайдет речь, и остановлюсь на этом в дискуссии. А пока ограничусь напоминанием о судьбе злополучного доктора Семмелвайса из Будапешта, который первым применил в 1847 году антисептики в родильном отделении и за несколько недель снизил там смертность от тринадцати процентов до одного. Коллеги заявили, что это вызвано посторонними причинами, обозвали его шарлатаном и добились его увольнения. Он, в свою очередь, заклеймил их как убийц, сошел с ума и умер в смирительной рубашке…

— Случайные аналогии мало что доказывают, — отмахнулась Хелен.

— Знаю, — ответил Хорас со своим обычным хихиканьем и перешел к описанию альтернативных возможностей революционного изменения человеческой судьбы с колыбели или с материнской утробы. Он напомнил коллегам, что в конце 60-х годов доктор Заменхофф из Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе делал беременным мышам гормональные инъекции, в результате чего у крысят на 30 процентов увеличивалась масса коры головного мозга и, соответственно, IQ. Шенкин и его сотрудники добились аналогичных результатов в опытах с цыплятами, впрыскивая в куриные яйца фактор роста нервных тканей. Еще в середине 60-х годов Макконелл, Джекобсон и Юнгер получили хорошие результаты в опытах с плоскими червями и крысами: они дрессировали подопытные экземпляры, затем брали у них мозговую вытяжку и вводили ее экземплярам, не проходившим дрессировки. Последние обучались тем же приемам гораздо быстрее, чем участники контрольной группы…

На сей раз руку поднял Валенти, сверкнув золотыми запонками. Но Уиндхем уже набрал скорость, как теннисный мячик, катящийся вниз по склону.

— Знаю, знаю, — сказал он Валенти с улыбкой, предвосхищая вопрос, — эти эксперименты вызывают противоречивые отклики, половина проводивших их лабораторий получили положительные результаты, другая половина — отрицательные. Однако есть весомые основания предполагать, что биохимики в течение нескольких лет предложат способы получения животных и людей с усовершенствованным мозгом, начиная с колыбели. Я, впрочем, не стану залезать в такие дебри, как уважаемый нобелевский лауреат-химик, который, как ни в чем не бывало, рассуждает о производстве яйцеголовых гениев путем кесарева сечения, исключающего сдавливание при родах.

— Это какая-то дурацкая шутка! — проворчал Блад. Но Уиндхем поспешил его успокоить: совершенствование мозга не обязательно сопровождается увеличением размера черепной коробки. У неандертальцев черепная полость была больше, чем у современного Homo Sapiens, а у гениев, наоборот, бывают маленькие головки. Важен не размер головы, а количество нервных клеток и сложность их взаимосвязи в коре, которая имеет толщину всего в одну десятую дюйма. Однако существуют менее рискованные, чем биохимические, способы выведения животных и человека с супер-мозгом. В 60-е годы коллектив Дэвида Креха из Беркли продемонстрировал, ко всеобщему удивлению, что обучение крысят различным фокусам не только сделало их оживленнее и сообразительнее, но и привело к анатомическому усовершенствованию мозга. Этих крысят растили в этаком крысином Диснейленде; через 15 недель игр ими “пожертвовали”, пользуясь распространенным эвфемизмом. Оказалось, что кора головного мозга у них утолстилась и потяжелела, стала химически активнее и насыщеннее “проводкой”, чем у контрольной группы, выращенной в нормальных условиях.