Страница 21 из 22
Спустя годы я поняла, что все меня раздражало потому, что я была не готова к такой жизни, не сталкивалась и по причине неприятия Витюти, не хотела воспринимать ее такой, какой она была и какой жили все окружающие вокруг, включая жен и детей.
Я их жизни не то что не понимала, а ее тогда не воспринимала решительно!
Началась хандра. Мне нечем было заняться. Я настолько обленилась, что перестала даже что-то себе готовить. Ограничивалась бутербродами, кофе и чаем. Я, наверное, умерла бы там голодной смертью, если бы меня не навестила моя первая попутчица, Нинка, с которой я вместе приехала.
Обычно, я валялась в постели, что — то читала, иногда без всякого интереса накладывала на себя ручки, но это не выходило по нормальному, так как все время за дверью я слышала звуки жизни нашего общежития. Правда, однажды завелась от того, что за стеной, ночью услышала звуки не только плача маленького ребенка, но и потом, те самые, любовные звуки. Я даже припала ухом к стене, слушала эту музыку совокупления в тоске и зависти. А потом сама себя отлюбила и даже стонала. Как я потом догадалась. Это по тому, что на следующий день я столкнулась со счастливой моей партнершей, той, что за стеной была, и она на меня как-то странно так посмотрела.
И в тот день, когда ко мне постучали, я недовольная спросила, пускать к себе никого не хотела, а ей открыла. Нинка, была с подругой и вся просто цвела, пришла меня благодарить за то, что она наконец-то залетела, а по ее словам, она забеременела. Дело в том, что пока мы с ней добирались и ехали, она все о себе рассказала и особенно сокрушалась по поводу того, что уже год жила с мужем и все никак не могла забеременеть. Я расспросила ее и быстро рассчитала для нее дни наиболее благоприятные для оплодотворения. И еще дала парочку полезных советов. Сказалась моя практика и хорошая учеба. А я ей дала советы, тетки, врача, из родильного отделения, где мы практику проходили и где она меня заприметила. Даже уговаривала к ним на работу поступать. Так, что мои рекомендации сработали.
Я была рада за нее и за себя. Хоть на что-то сгодилась. Но оказывается, не только ей, а и другим нужна была моя консультация. И вскоре ко мне стали приходить, сначала ее знакомые, а потом и вовсе посторонние женщины. У всех были проблемы и довольно разные. Сказывалась их служба, с долгими перерывами и без мужей, да и погодные условия, которые всех тут губили. Снег, ночная тьма полгода, ветры. Я, как могла, помогала. Бескорыстно, конечно, но в благодарности за помощь мне тетки стали таскать выпечку, пельмени, блинчики и еще, черт знает что. Так, что я зажила и ожила.
Не принятая нормально в дамское общество офицерш, а даже более того, прозванная медсистриской, я связалась с такими же, как и я, офицершами, вернее, офицерскими подстилками, как их в гарнизоне все называли. Они, как и я, приезжали к мужьям только тогда, когда им что-то было надо материальное. Потому и встречали их с моря, чтобы потом, ублажить и выманить побольше денег. По сути, я дальше всех их пошла, так как ни разу за полгода к мужу не приезжала. Он сам мне все время пересылал деньги. А те, другие, офицерши, те ждали и рады были им, своим морякам, даже без денег. Но уж этого я не могла принять никак. А так, как я таковой не стала и не желала становиться, то меня очень скоро раскусили и вытолкали к подстилкам. Тут-то я и пригрелась.
Мне с ними было намного проще общаться, и по духу мы были одинаковые. Но проблемы бабские, как, ни странно, были и у них. Я стала задумываться. Сказывалась отличные знания и желание все самой разузнать, разобраться. Вспомните, что говорила Лариска? Я же в душе была не офицерша, а пацанка! Это же в ее духе. И я стала кое-что понимать, догадываться о причинах. Но об этом позже, а сейчас расскажу, как я загуляла и наепи-пилась.
Подстилки, есть подстилки и в скором времени я стала, как все они. Меня приглашали, и я шла на свиданку, как они называли свои бабские посиделки. Они собирались, несколько человек, трепались, пили, курили и рассказывали в пьяном угаре о своих любовных похождениях, которых по большей части не было, а они их либо от кого-то слышали, либо придумывали. Я их очень часто, тут же подлавливала на обмане и они даже стали меня стесняться, рассказывать. Вместо того они стали больше пить, топили в алкоголе свою не устроенность и неприятие такой жизни, как и я.
Этот случай со мной произошел на такой же свиданке. Мы втроем сидели, выпили и болтали, когда пришла еще одна дама с кавалером. Тем самым, капитан-лейтенантом Антипиным. Бабы сразу же оживились. Сказывалась практика. И так получилось, что он сел рядом и уже до конца вечера все ухаживал то за ними, а больше за мной. Не всем это понравилось. Перед концовкой, когда вышла пописать, меня в коридоре попыталась прижать дама, что пришла с ним.
— Ты, что? Отвали, от него. Поняла? Я его привела, и я с ним уйду!
— А то, что? Что будет?
— А то, что ты сама себя епи-пить будешь сегодня, поняла? Не видать тебе, как собственное очко, его торпедного аппарата!
— А ты, что же? Уже залегла на него? Он тебя, что уже бомбит?
— А то не твое дело, медсистриска! Губы свои подотри, а не то я …
Не стала я ждать и так ей под дыхала дала, что она сразу же согнулась в три погибели и заныла.
— Ты, что? Дура! Чего ты дерешься?
А я, толи от тоски, толи от ее унижений, а может и от выпитого, схватила ее за хвост, потянула и говорю.
— Вихляй, от него и забудь. Сама себя епи-пи. Ты поняла? — И уже сообразив, что теперь мне не отвертеться, и все надо доводить до конца, иначе нельзя, бабы не поймут, говорю.
— Сегодня я буду стрелять и все торпеды мои. А ты обойдешься! Ты поняла, сучка!
А потом? Потом на меня посыпались эти самые бомбы и торпеды и начались мои с ним срочные погружения для его торпедной атаки.
Вот лежу и все это вспоминаю, спать мне после его торпедных атак и бомб глубинных. Ой, и глубинных же! Спать после бомбежки моей лодочки совсем не хочется, к тому же за окном все время светло, весна и приближается полярное лето.
Глава 18. Как надо Родину защищать
Пока не пришел с моря Витютя, я еще немного погуляла. Попадала под чьи-то случайные торпедные атаки, да глубинные бомбежки. Ничего, так. Старались морячки! И не только, кстати, офицеры. Но и другие любители нашлись, помогла скандальная волна, что тогда в общежитии поднялась. Облегчила им доступ к моей лодочке.
Потом мы все-таки встретились, наконец. Почему так, да по тому, что Витютя оказался очень хороший специалист, как оказалось, и его все время перебрасывали с одной лодки на другую. Он сутками там возился и вскоре весь дивизион сдал какие-то там задачи, на отлично. И вот же эта флотская служба! Его бы так и дальше пинали, да унижали, если бы я, в один прекрасный момент, не встряхнулась и за него не заступилась.
Ведь он, как я потом узнала, что-то такое, сначала на своей лодке так отремонтировал и настроил, что они отстрелялись на отлично и его командир и старпом, муж той самой скандальной сучки, по благодарности от командующего флотом получили. А потом, тот старпом, ушел учиться и на повышение пошел, со своей заносчивой офицершей. А моего Витютю, потоптали еще, потыкали носом — на виду у всех и вместо благодарности и спасибо, нахамили ему и выговор влепили, за его плохое руководство людьми и подчиненными.
Я об этом узнала. Мне его друзья рассказали. Оказывается, его очень уважали, все те, с кем он служил, и они его, как могли, подбадривали, но молчали. Спаивали, конечно же, за его труды, на каждой лодке, но никто не заступился. Тоже мне друзья! Его бы так и заклевали. Я как узнала, так мне его так стало жалко и за него обидно, и я ему сказала. Что этого я так не оставлю и со всеми там разберусь. Пусть я плохая офицерша буду, и спать с его начальством не буду, да угождать, может ему, всю карьеру сломаю выходками своими, а его в обиду не дам. Не справедливо это!
Пошла, записалась на прием к начальству и не только его доброе имя восстановила, но и как следует, им хвост начистила, за то, что они к женщинам, офицершам, не по-человечески относятся.