Страница 6 из 17
– Только ты.
– Только я… – Файоли закрыла глаза. Невидимый поцелуй застыл на губах. Несуществующий поцелуй. Он пришел из теплой памяти в ледяную мглу настоящего.
– Это безумие, – Файоли заплакала. Тихо. Без слез. Думала, что плачет, но на самом деле просто сидела на диване, закрыв глаза, и раскачивалась взад-вперед. – Безумие. – Поцелуй повторился. И еще один. И еще. Они занимались любовью на этом диване. Занимались в прошлом, но сейчас прошлое было таким же настоящим, как зима за окном. Только прошлое. Только воспоминания. Только боль, от которой нигде невозможно было скрыться. И робот. Робот с лицом Персибала, который не позволяет забыть. – Отпусти меня! – взмолилась Файоли. Лицо исчезло. Мороз, тишина, одиночество. – Нет! Не уходи! – Файоли нервно заломила руки. Это неизбежность – любить жизнь и знать, что не можешь жить. «Если бы Персибал был рядом! Нет! Персибал мертв. Но вот ведь он! Всего лишь память. Проклятый робот! Нет! Не ты! Прости меня! Прости! Прости!». В дверь постучали. Файоли заставила себя подняться и пошла открывать. Никого. Значит, она уже сходит с ума. Странно как-то. Становиться безумцем и чувствовать это. Понимать это. Кто-то сказал, что сумасшедшие не понимают, что они сумасшедшие. А если понимают? Значит, все слова – это ошибка? Заблуждение? Но почему же тогда не проходит боль? Почему лишь становится сильнее, но не настолько, чтобы терпеть ее стало невыносимо. Словно кара кого-то свыше. – Что же это?! – спросила Файоли киндрида.
– Не оставляй меня! – сказал Персибал.
– Ты умер!
– Я жив.
– Ты умер для всех!
– Кроме тебя!
– Да, – Файоли снова заплакала без слез. Всего лишь робот. Всего лишь иллюзия.
– Мы можем снова быть вместе.
– Как?!
– Стать одним целым. Здесь. В этом разуме.
– Они убили тебя!
– Я любил жизнь.
– Они убили меня!
– Еще нет.
– Я не хочу умирать!
– Знаю… – И так было каждый день.
– Как думаешь, – спросила Квое Белинджера, – кто я по жизни: змея или мышь?
– Человек, – буркнул он. Она кивнула и вышла из флайера. Белинджер смотрел, как она идет. Как раскачиваются ее бедра, вздрагивают плечи…
– Оставь ты ее, – сказал ему киндрид голосом отца.
– Уже оставил, – сказал Белинджер.
– Я же вижу, – старик-робот вздохнул.
– Что ты видишь? – спросил Белинджер.
– Все.
Квое вернулась, принеся два кофе и пакет с пончиками.
– В следующий раз идти тебе! – сказала она. Белинджер кивнул. – Что-то случилось?
– Нет. – Квое обернулась и посмотрела на двух роботов.
– Снова разговаривал с отцом?
– Угу.
– И что он сказал?
– Что Пэм хорошая девушка.
– К тому же молодая. – Квое вспомнила Кейна. – Думаю, тебе должно это льстить.
– Несомненно.
– Вот именно!
– Страсть, темперамент.
– А я о чем?!
– Вчера она сказала, что знает пару таких грязных штучек, что даже в старости я не смогу устоять перед этим.
– Вот-вот!
– Не злись.
– Не злюсь. Я просто рада.
– За меня?
– Ну, не за Пэм же!
– Вот как?
– Конечно. Как представлю ее в постели со стариком, даже жалко становится бедную девочку.
– Так я старик?!
– Не злись.
– Не злюсь. Я просто рад.
– Да ты что?!
– Конечно. Только представь, какой старухой была бы Пэм, если бы ей сейчас было тридцать семь?!
– Я не старуха!
– Я знаю.
– Знаешь?
– Ну, да. Для меня… То есть… – Белинджер замялся, взял кофе и пожаловался, что оно почти уже остыло. Квое согласно кивнула.
– И пончики.
– И пончики. – Они замолчали. Старики-киндриды на заднем сиденье, тяжело вздохнули и покачали седыми головами.
Отчет был странным. Кейн закурил и налил себе выпить. Подняв дело годичной давности, он еще раз уточнил имя исполнителя. Квое. Да. Он всегда знал это, но отчет говорил обратное. Персибал, вдова, Белинджер… У Борка всегда свое видение жизни, и гильотина может нависнуть над каждым. Даже над ним. Кейн посмотрел на своего киндрида. Знать правду и жить с этим – намного сложнее, чем состариться и умереть в неведении. Теория Прасла. Теория мыслителя. Он пытался оптимизировать этот мир, изменить его к лучшему, но вместо этого погиб от яда, разгневанной супруги, узнавшей о внебрачных детях мужа. Вот такая вот ирония. И никому ничего не объяснишь. По крайней мере, Борку уж точно. Он управляет этим миром, собирает информацию миллиардов киндридов и выносит свои приговоры. Электронный бог. Беспристрастный судья. Доктор страданий и наслаждений, счастья и печалей, любви и ненависти. Может быть, – подумал Кейн, – Борк давно спятил, но кто сможет узнать об этом, ведь мир все еще вертится?! Жизнь продолжается. Жизнь становится лучше. А значит все то, что было прежде, должно было быть, и глупо сомневаться в этом. Тысячи людей погибнут во имя жизни миллионов. Миллионы сгинут в страданиях, даровав счастье миллиардам. И так до бесконечности. Сложная математическая формула, стремящаяся к совершенству. И никакого хаоса. Никаких ошибок. И уж точно никаких сомнений… Кейн снова перечитал отчет. Вариант первый: вдова Лебон сходит с ума и убивает виновного в смерти супруга агента Белинджера. Вариант второй: агент Квое спасает агента Белинджера, и вместе они сбегают за дальние границы. Вариант третий: агент Белинджер подает в отставку и живет с девушкой по имени Пэм долго и счастливо. Кейн закурил еще одну сигарету…
– Почему ты соврала мне? – спросил он Квое вечером.
– Соврала о чем? – спросила она, усаживаясь в кресло.
– О том, кто был исполнителем в деле Лебона.
– Я не соврала, – она выдержала тяжелый взгляд Кейна. Мышь всегда отворачивается, когда врет. – Можешь просмотреть отчет моего киндрида, – сказала Квое.
– Я не всесилен.
– Значит, тебе придется поверить мне на слово.
– Дело не во мне, – признался Кейн.
– Снова отчет Борка?
– Да.
– Мне угрожает опасность?
– Может быть.
– А варианты?
– Три.
– Со мной?
– С Белинджером.
– А я?
– Только в одном из них.
– Значит, Борк решил заняться Белинджером?
– Тебя это беспокоит?
– Нет, – Квое отвернулась. Мышь всегда отворачивается, когда врет.
– Гильотина висит над каждым из нас, – сказал Кейн.
– Я стараюсь не думать об этом.
– А я иногда думаю.
– Борк слышит, – предупредила Квое, поглядывая в сторону киндридов.
– А если нет? Что если он давно усовершенствовал себя и уже может читать наши мысли?
– Тебя это пугает?
– А тебя нет?
– Может быть.
– Что ты знаешь о дальних границах?
– Не более чем о них пишут в газетах.
– И ты никогда не хотела сбежать туда?
– Это один из вариантов Борка, да?
– Может быть.
– И ты боишься, что я сбегу? – мышь стала змеей. Старой, но все еще сильной.
– Знаешь, чего я сейчас хочу? – спросил Кейн.
– Не сегодня.
– Почему?
– Потому что не сегодня. – Квое забрала у него стакан. Губы коснулись стеклянной кромки. Коньяк наполнил рот.
– Пойду, покормлю змею, – сказал Кейн.
– Пойду домой и немного посплю, – сказала Квое. Белая мышь, брошенная в террариум, зачарованно смотрела на приближавшуюся к ней змею…
Часть вторая
Глава первая
Да. Вот так вот все и бывает. Пишешь историю, планируешь судьбы, а потом появляется один персонаж, который не хочет погибнуть в лифте и все нужно начинать сначала. Потому что он меняет историю. Твою историю. И уравнение становится неверным. Его стройность рушится, и нужно срочно изменять значения переменных, дабы одна Великая Формула не потеряла свою актуальность из-за крохотной нестыковки. Видишь, как девушка сидит перед зеркалом и расчесывает волосы? Да. И вроде бы ничего не изменилось, но тот, кто должен был прийти, уже не придет. Они не займутся любовью. Не отправят своего ребенка в школу. Их жизнь никогда не случится, и вследствие этого не произойдут и сотни других жизней. Судьба меняется, и ты уже ничего не можешь вернуть в прежнее русло. Как река, которую не повернуть вспять. Остается лишь следовать по течению, переписывая уже придуманную историю. Оглядываться назад и пытаться понять, где была допущена ошибка. Понять и учесть ее в будущем. Ведь ни одна история не проходит бесследно. Это как взмах крыльев бабочки, способный породить океанские бури. Бесконечное уравнение с одним неизвестным… Видишь, как все бывает?! Никто не безупречен. Даже ты. Или Ты. «И таким образом все, кто веруют, благословенны вместе с Авраамом, который веровал. Но все те, кто полагается на соблюдение закона, – прокляты, ибо сказано в Писании: «Будь проклят всякий, кто не соблюдает все, что записано в книге закона»». Слышишь этот голос? Голос из прошлого. Вот и еще одна история. История твоего уравнения. История твоей вечности…