Страница 3 из 49
Литература для наших героев — одновременно область невозможного и область должного. «В эмиграции писателей больше, чем можно было бы ожидать» [16], — замечает (кажется, не без иронии) Джон Глэд, автор нескольких книг о русской эмигрантской литературе. Вопрос о том, что такое литература в эмиграции, что означает здесь желание стать «русским писателем», откуда берутся литераторы, которым как будто бы не для чего и не для кого писать, — звучит наивно, однако он может быть задан как вопрос о культурном статусе литературы вообще и национальной литературы в частности. Попытка «войти в историю русской литературы» и одновременно из нее выпасть едва ли не больше говорит о том, чем была и, возможно, осталась русская литература, нежели о ее незамеченном, невидимом, отсутствующем поколении. Василий Яновский, один из тех, кто активно манифестировал собственную принадлежность «молодому», а затем и «незамеченному» поколению, в середине 50-х на страницах нью-йоркской газеты провозгласил: «Самим своим появлением… молодые писатели отрицали все материалистические основы эстетики, не могущей, как уверяют, развиваться из ничего» [17]. Выясняя, как и когда знаки поражения, невостребованности, незамеченности начинают проступать сквозь поколенческие манифесты, мы так или иначе будем сталкиваться с литературой, декларативно сделанной «из ничего». Это и есть конечная цель наших изысканий — ценности, на которые опирается столь шаткий конструкт, а возможно, и ценности, которые вытесняются, не замечаются, не называются, помечаются словом «ничто».
Таким образом, отобрать необходимый для наших задач инструментарий позволят несколько проблемных блоков. Один из них задается проблемой «поколения» как особой формы групповой идентичности, особого режима социализации, особого способа структурировать историю, особой мифологии. Эта проблема — отправная точка нашего исследования, и о ней мы поговорим подробнее, чем об остальных.
Истоки исследовательского взгляда на поколение как на рамку культурной, исторической, социальной, а не онтологической или биологической общности обычно связывают с Дильтеем и его интерпретацией немецкого романтизма, но основы «теории поколений» — довольно разработанной на сегодняшний день области социологических, историко-культурных, антропологических изысканий — закладываются после Первой мировой войны, как раз в актуальные для нас годы. «Поколения» вызывают интерес во Франции — в 1920-м вышел пространный труд последователя дюркгеймовских традиций Франсуа Мантре [18]; в Испании — немногим позднее Мантре свой вариант «метода поколений в истории» предложил Ортега-и-Гассет [19]; наконец, в Германии публикуется очерк Карла Мангейма [20], наметивший отправные точки современных социологических подходов к «проблеме поколений». В те же годы понятие поколения обсуждается и в России, в кругу теоретиков ОПОЯЗа: инструментальные возможности поколенческой терминологии живо интересуют Эйхенбаума, Шкловского и вызывают иронию Тынянова [21].
Эта волна внимания к понятию поколения прежде всего лишает его прозрачности. «Поколение» перестает казаться удобным измерительным прибором, привязанным к определенной системе дат, обладающим отчетливыми границами и однородной структурой. В этом смысле Февр призывает вообще «отбросить» риторику «поколений» [22], наиболее радикально выражая общие сомнения исследователей школы «Анналов» в инструментальной надежности поколенческих конструкций. Предпочитая проблематизировать эту тему, Ортега уточняет, что принадлежность к поколению определяется не только совпадением возраста, «места в историческом времени», но и «места в пространстве», причем возраст должен вычисляться не «математически», а именно «исторически» [23]. Используя язык социологии, Мангейм тоже описывает поколенческую общность как определенное «место», «положение», «нишу» в культуре или, точнее, в социальной системе [24]. При этом он не ограничивается указанием на единство культурного, исторического опыта и вводит еще одну категорию — «общей судьбы», «общего ответа на вызовы». С признанием, что поколения возникают (или — что важно — не возникают) в результате социальных действий, поколенческая риторика утрачивает ту онтологическую основательность, с которой Франсуа Мантре рассуждает о генерациях животных и насекомых, но приобретает большую четкость и верифицируемость.
В дальнейшем испанские, немецкие и в особенности французские традиции поколенческих исследований продолжают интенсивно развиваться; в 1950–1970-х годах формируется довольно влиятельная англоязычная школа. В то же время складывается и поддерживается общее коммуникативное поле, с общими ресурсами цитирования, что собственно и позволяет (со значительной долей условности) говорить о «теории поколений» в единственном числе [25]. В последние годы появляются трактовки «проблемы поколений» на русском языке — с позиций истории культуры [26], истории литературы [27], истории идей [28], социологии [29].
Во всех этих исследованиях так или иначе определяются рамки, при помощи которых удается сузить, конкретизировать размытую «проблему поколений». Одна из таких рамок связана с особенно занимавшей Мантре темой «выразителей поколения», элиты, способной предстательствовать за всех остальных. Иными словами, речь идет о поколенческой дифференциации внутри отдельных институтов, о коллективных «движениях», «течениях», «школах», которые по тем или иным причинам приобретают статус поколенческих и обычно обладают полномочиями формировать образы, мифологию «поколения в целом». Особенно активно пишется история политических поколений, но у литературных поколений тоже есть некоторая историография [30].
Другая исследовательская рамка (как правило, она дополняет первую, но может использоваться и независимо от нее) задается при помощи тех или иных хронологических координат, указывающих на определенные «исторические события», «повороты», «вехи», «декады». Здесь важно, какой этап поколенческого сюжета отмечает ключевая дата, что именно выбирается за основание общности: это может быть год рождения («сыны века», «ЬаЬу-boomers», «дети перестройки»), или некий особый, общий культурный опыт («поколение 1914 года»), или же момент «реализации» поколения, время, когда поколение «проявляет себя» («люди 1930-х годов», «шестидесятники»). Понятно, что во всех трех случаях конструируются принципиально различные модели поколенческой идентичности. К нашей теме имеет непосредственное отношение подробная монография Роберта Уола, посвященная мифологиям «поколения 1914 года» в разных европейских странах и прежде всего во Франции [31].
Наконец, наиболее важная для нас рамка в каком-то смысле совпадает с самыми традиционными границами «поколения» и в то же время имеет непосредственное отношение к понятию современности — принадлежность к «поколению» здесь прежде всего подразумевает определенный возрастной статус. В этом контексте «поколения» исследуются как феномен «нового времени», «современного», «модернизированного» общества, трансформировавший представления о неизменном и непрерывном чередовании жизненных стадий, возрастных периодов. «Современный» образ поколения (как он складывается к концу XIX века) включает в себя представления о разных «стадиях жизни», но доминирующее значение приобретает «молодость».
16
Глэд Дж. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. М.: Книжная палата, 1991. С. 281.
17
Яновский В. Мимо незамеченного поколения // Новое русское слово. 1955. 2 окт. С.2.
18
Mentré F. Les générations sociales. Paris: Bossard. 1920.
19
Ortega у Gasset J. El tema de nuestro tiempo. Madrid: Revista de Occidente, 1923; Ortega у Gasset J. En torno a Galileo: esquema de las crisis. Curso dado en 1933 en la Cátedra Valdecillas, de la Universidad Central. Madrid: Revista de Occidente, 1956. На русском: Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Он же. Что такое философия? / Пер. с исп. под ред. М. А. Кисселя. М.: Наука, 1991. С. 3–50; Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея // Избранные труды / Пер. с исп. А. М. Руткевича. М.: Весь мир, 1997. С. 233–403.
20
Ma
21
Об этом: Чудакова М. О. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1986. С. 109–131.
22
Цит. по: Нора П. Поколение как место памяти / Пер. Г. Дашевского. Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С.55.
23
Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея // Избранные труды. М., 1997. С. 261–263.
24
Мангейм К. Проблема поколений // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 18.
25
Подробные исторические и историографические обзоры «проблемы поколений», анализ наиболее востребованных исследовательских языков см.: SpitzerA.B. The historical problem of generations // American Historical Review. 1973. N. 78. P. 1353–1385; Jaeger H. Generations in history, reflections on a controversial concept // History and Theory. 1978. № 2. P. 273–292; Attias-Donfut C. Sociologie des générations. Paris: Press Universitaires de France, 1988; Савельева И. М., Полетаев А. В. Смена поколений // Они же. История и время. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 360–371; Дубин Б. В. Поколение: социологические границы понятия // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 11–15.
26
Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 360–371.
27
Чудакова М. О. Заметки о поколениях в советской России // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 73–91.
28
Зенкин С. Н. «Поколение»: опыт деконструкции понятия // Материалы международной конференции «Смена поколений в социокультурной динамике XX века». 28–30 июня 2004, Москва. (В печати).
29
Левада Ю. А. Поколения XX века: Возможности исследования // Мониторинг общественного мнения. 2001. № 5. С. 7–14; Он же. Заметки о «проблеме поколения» // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 9–11; Дубин Б. В. Социальный статус, культурный капитал, ценностный выбор: Межпоколенческая репродукция и разрыв поколений // Мониторинг общественного мнения. 1995. № 1. С. 12–16; Он же. Поколение: социологические границы понятия // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 2. С. 11–15.
30
Petersen J. Die literarischen Generationen. Berlin: Junker und Dü
31
Wohl R. The Generation of 1914. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1979.