Остров Эллис

— Рад видеть тебя, Альбертини, — сказал он, улыбаясь.

— Заткнись, — ответил тот, игнорируя протянутую руку. — В чем дело?

Когда Паоло закрыл дверь, Майк сел.

— Выборы, — сказал он, делая затяжку. — Нам не нравится итальянский кандидат.

— Кому «нам»? Райану? О'Доннеллу?

Майк кивнул.

— Слышал, ты занимаешься шантажом некоторых владельцев салунов, — проговорил Альбертини. — Это мелочь, но мне она не нравится.

— Мы договоримся. Ты можешь убрать итальянского кандидата?

— Может быть. А что мне от этого будет?

— То, что полицейские года два будут смотреть на все, что ты делаешь, сквозь пальцы.

Раздался стук в дверь. Паоло открыл. Бармен принес стакан молока на подносе. Паоло взял поднос, закрыл дверь и поставил его на покерный стол. Альбертини сделал глоток.

— Этого мало, — сказал он.

— И десять штук.

Альбертини сделал еще глоток, затем встал.

— Я подумаю, — сказал он.

— Нам нужен скорый ответ.

— Вы получите ответ тогда, когда я буду готов его дать. Пошли, Паоло.

Они вышли из комнаты.

Майк Мерфи сделал еще одну затяжку, затем встал и кинул сигару в стакан с молоком.

Марко диктовал письмо одной из своих секретарш, когда мужчина в верблюжьем пальто вошел в здание штаб-квартиры на Джонс-стрит. Марко помнил Сандро Альбертини, но мелкий ростовщик, поднявшийся до главы криминального бизнеса Гринвич Виллидж, казалось, не вспомнил Марко. Но он узнал кандидата по листовкам и подошел прямо к нему.

Когда ему это было надо, Альбертини мог быть любезным. Он улыбнулся и протянул руку.

— Мистер Санторелли? — спросил он. — Меня зовут Сандро Альбертини. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Марко уставился на человека, который много лет назад приказал привязать его к горячему радиатору. Затем он пожал его руку.

— Почему бы и нет? Пройдемте ко мне.

Они вошли в небольшую комнату. Хотя в кабинете было тепло Альбертини не снял пальто. Марко закрыл дверь, предложил ему стул, и сам сел за стол.

— Может, вы знаете, кто я, — сказал Альбертини.

— Знаю.

— Хорошо. Тогда я перейду сразу к делу. Я бы хотел помочь вам победить на выборах.

— Почему? Потому что я итальянец?

— Вы можете быть сербо-хорватом, меня это не волнует, и даже проклятым турком. Я хочу помочь вам с голосами итальянцев, потому что ваш тесть имеет гораздо больше власти, чем Кейзи О'Доннелл, и он тратит в неделю больше денег, чем Кейзи увидит за всю свою жизнь.

— Я смотрю, вы — идеалист.

— Что?

— Ничего. Мне не нужна ваша помощь, Альбертини. Думаю, что все итальянские избиратели и так на моей стороне.

— Может — да, а может — и нет. Многое может произойти до ноября. Я могу Вам гарантироватьголоса итальянских избирателей. Давайте сформулируем это следующим образом: я буду вашим страховым обществом.

— И сколько будет стоить эта страховка?

— Двадцать пять тысяч наличными. Это сумма, которую ваш тесть платит в месяц за отопление.

— Интересно. А если я скажу нет?

— Ваши соперники сделали мне подобное предложение. Если вы скажете нет, я соглашусь на их условия.

— А какие гарантии у меня будут, что вы не возьмете мои деньги иих? Я знаю, что Билл Райан улаживает ваши дела с полицией, так что вам выгодно сохранять положение таким, какое оно есть сейчас. Я не простачок, Альбертини.

Альбертини удивился, что Марко разгадал его игру: он предполагал, что молодой кандидат — всего лишь пешка в игре Огдена, но тот старается скрывать это.

— Спросите любого в Гринвич Виллидж: мое слово — это гарантия.

Марко рассмеялся.

— Бог мой, и вы имеете наглость утверждать это. Вы ведь не помните меня, не так ли?

Он снял пиджак.

— А почему я должен вас помнить?

— Мы встречались раньше, много лет назад. Я только прибыл в Америку и пытался занять денег — и я пришел к вам. Вы ссудили мне двести долларов на покупку грузовика, а когда я разбил его, вы приказали на полчаса привязать меня к горячему радиатору.

Он закатал рукава.

— Видите эти шрамы? Это — сувениры на память. Тот радиатор — это было очень больно, Альбертини, но, даже если бы у меня не остался долг вам за тот случай, и так я не стал бы платить вам в вашей грязной игре. И я скажу вам больше: если я выиграю эти выборы, я заставлю полицейских растоптать вас вместе с вашими притонами, рэкетом, грабительскими займами — весь ваш вонючий бизнес. Вы слишком долго сосали соки из бедных итальянцев, и, если я выиграю, вашему бизнесу придет конец.

Альбертини улыбнулся.

— Хорошая речь, Санторелли — настоящая разгромная политическая речь, — он встал. — Когда я расправлюсь с вами, вы будете мечтать вновь оказаться на том радиаторе.

Он вышел из кабинета. Марко сел и позвонил своему тестю в Нью-Йорк.

— Только что приходил Сандро Альбертини, — сказал он Фиппсу. — Он пытался заставить меня заплатить ему двадцать пять тысяч долларов за голоса итальянцев. Я послал его к черту. Это было глупо?

— Нет, это было отлично, — сказал Фиппс без тени сомнения. — Тебе не нужны подонки, типа Альбертини. Но не удивлюсь, если он затеет какое-нибудь грязное дело. Думаю, тебе стоит обзавестись телохранителем.

— Я не хочу телохранителя.

— Альбертини может пойти на все.

— Знаю, но он не запугает меня.

— Это смело, Марко, но не очень разумно. Почему бы тебе, по крайней мере, не купить пистолет? Повторяю, Альбертини опасен, а тебе надо защитить себя.

Марко вспомнил радиатор.

— Хорошо, — неохотно сказал он. — Я куплю пистолет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Скажешь ты мне, наконец, что, черт возьми, происходит? — прошептал Джин. — У меня достаточно хлопот с твоими выборами, чтобы ты тут при мне еще и спятил.

Марко все еще смотрел на Джорджи. И пока она не вошла в дом Бриджит, он не заговорил.

— Это племянница Кейзи О'Доннелла.

— Брось разыгрывать меня! А она, что, слепая?

— Да.

— А какая красавица! Ты знаком с ней?

— Был когда-то.

— А почему же ты не поздоровался с ней?

Марко на мгновение закрыл глаза.

— Я бы всем сердцем желал, чтобы у меня хватило на это смелости.

Затем он открыл глаза:

— Пошли.

Оба зашагали по направлению к штаб-квартире Марко. Но мысли Марко были заняты не политикой. Он вспоминал, как целовал Джорджи в заднем ряду синематографа, как взволнованным шепотом рассказывал ей о приключениях «Алой Маски», о любви и предательстве, и о чувстве вины. Пять лет назад он пожелал денег, власти и безопасности больше, чем Джорджи.

Теперь у него были деньги и безопасность, скоро он получит власть. Но в этот момент больше всего на свете он желал взять ее за руку на заднем ряду синематографа.

У слепых обостряются другие чувства, компенсирующие потерю зрения. В течение нескольких дней Джорджи преследовало смутное ощущение, что все время за ней кто-то следует, когда она идет в библиотеку. Она отчетливо различала эти шаги у себя за спиной. На третий день она остановилась и обернулась.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросила она.

На улице были десятки прохожих, и кое-кто из них взглянул на нее с любопытством. А Марко замер и ничего не сказал, проклиная себя за то, что ведет себя, как последний идиот, при этом не имея сил заставить себя прекратить преследование.

Понимая, что его могут обвинить в том, что он пристает к женщине, он перешел на другую сторону улицы.

«Поговори с ней!», —кричало его сердце.

«Но что я смогу ей сказать?», —стучало у него в голове.

Он понимал, что чувство к Джорджи, которое вновь захлестнуло его, отнимает у него силы, необходимые для проведения предвыборной кампании, мешает ему на этом сосредоточиться. В течение трех дней он заставлял себя выкинуть ее из головы, но на четвертый день отказался от своего намерения, сказав себе, что он должен поговорить с ней, каковы бы ни были последствия. Он вышел из своей штаб-квартиры, завернул за угол на Бликер-стрит и поднялся по ступенькам маленького дома, где рядом с входом висела вывеска: