Страница 34 из 80
Никто не встретился им по дороге — только изредка в саду слышались смех и торопливые, почти бегом, шаги.
— Вот еще кто-то никак не угомонится, — заметила Бидди. — Хоть бы уж он поскорее поймал ее — тогда есть надежда, что мы сможем спокойно поспать.
Девушки захихикали.
Когда впереди показалась задняя стена домика, Бидди сказала:
— Ну вот, мы и пришли. Спасибо, девуля. И спокойной ночи… или, вернее, доброе утро.
— Спокойной ночи, Бидди… Спокойной ночи, Кэти. Спокойной ночи, Пег. Спокойной ночи, Фэнни.
— Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли, — шепотом попрощались с ней женщины.
Проводив их взглядом, Тилли повернулась и пошла назад, по направлению к кипарисам.
Из сада больше не доносилось ни звука. Тилли прошла уже почти всю дорожку, когда тишину ночи прорезал смех, заставивший ее вздрогнуть и застыть на месте: вздрогнуть от неожиданности, а застыть на месте оттого, что она узнала этот смех. И поняла, что пройдя еще несколько шагов, она окажется лицом к лицу с человеком, которому принадлежит этот голос, и его спутником — или спутницей. Поэтому Тилли бесшумно отступила в тень высокого кипариса, и снова вздрогнула — люди, шедшие по аллее, тоже остановились, и теперь смех прозвучал почти над самым ее ухом.
Потом раздался женский голос:
— Знаете что? Вы пьяны, Мэтью Сопвит, вы пьяны.
А затем — хриплый смех и голос Мэтью:
— Да и вы не отстаете от меня, мисс Беннетт, ни на дюйм не отстаете.
Смех Алисии Беннетт слился с его смехом, и по тому, как он звучал, Тилли показалось, что они стоят в обнимку.
Вновь послышался голос Алисии Беннетт:
— Отчего вы так рассердились? Скажите честно, отчего вы так рассердились на меня?
— Я не рассердился.
— Нет, рассердились! И все из-за того, что я хотела подняться в детскую.
— Я же сказал, туда нельзя. Там живут.
— Живут?! Кто живет — экономка? С каких это пор нельзя входить в комнату к экономке? Да к прислуге можно входить в любое время суток! Я догадываюсь в чем тут дело: вы не хотели, чтобы я видела ребенка, ведь так? Что с ним такое — что, у него две головы? Две головы? Или он ненормальный? Я один раз видела такого, его держали в клетке.
— Не говорите глупостей! Это вы ненормальная. Мне наплевать, увидели бы вы его или нет. Его может видеть кто угодно. Хватит, забудьте об этом. Пойдемте.
— Нет, послушайте, постойте. Я хочу знать кое-что. Почему вы держите… эту… в качестве экономки?
— А почему бы ей не быть моей экономкой?
— О, вы сами знаете не хуже, чем я…
— Слушайте, Алисия, я не хочу обсуждать эту тему с вами. Пойдемте, мне хочется выпить.
— Да об этом говорит уже все графство!
Наступила пауза.
— О чем это говорит все графство?
Вопрос был задан таким тоном, что Тилли невольно зажала себе рот рукой.
— Вы сами отлично знаете: сперва любовница вашего отца, теперь ваша экономка… Мой папенька любит повторять: «Хочешь развлекаться на стороне — развлекайся, но уж если твои развлечения дали плоды, держи их тоже на стороне».
Наступила еще одна пауза — дольше первой, затем Мэтью низким хриплым голосом нетрезвого человека, проговорил:
— Верно, ваш папенька точно знает, о чем говорит, ведь он на своем веку немало поразвлекался на стороне, правда, Алисия? Он развлекается на всех своих четырех фермах, да и в других местах тоже, как я понимаю. У меня только один единокровный брат, а у вас их, пожалуй, столько, что хватит на целый работный дом: как раз туда и идут эти девушки, которых ваш драгоценный папенька наградил животом. Я правильно говорю?
— Это совсем не интересно, — теперь голос Алисии Беннетт звучал зло, она так и хлестала словами, — я не нахожу в этом ничего забавного. Вы ведете себя просто по-свински.
— Это только потому, моя дорогая Алисия, что вы ведете себя, как дешевая потаскушка.
— Дешевая потаскушка? Я?! О!.. — Она коротко хохотнула и закончила визгливо-саркастическим тоном: — О, ради Бога, простите меня, Мэтью, за то, что я посмела плохо отозваться о шлюхе вашего отца. Я…
Послышался звук крепкой пощечины и протяжное: «А…а-ах!» Потом сквозь чащу ветвей опять голос Алисии Беннетт — звенящий, надменный:
— Вам не следовало этого делать, Мэтью Сопвит. Это была не просто пощечина — это был настоящий удар. Вы первый мужчина, который осмелился поднять руку на меня. Вы пожалеете об этом. Запомните мои слова.
Тилли словно вросла в землю. Она слышала быстрые удаляющиеся шаги, но не смела тронуться с места. Она чувствовала — Мэтью все еще стоит там, где его оставила Алисия Беннетт. Вдруг ствол кипариса прямо перед ней задрожал и затрясся, и Тилли едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Это Мэтью тряс дерево, и его руки находились всего лишь на расстоянии вытянутой руки от ее лица. И когда, словно обращаясь к ней, он то ли взвыл, то ли простонал: «Боже Всемогущий!» — она крепко зажмурилась и зажала себе рот так, что ей стало больно.
Наконец Тилли услышала, что Мэтью отошел от дерева, и почти перестала дышать, лихорадочно прикидывая: «А вдруг сейчас, дойдя до конца аллеи, он свернет сюда?» А когда он сделал именно это, она взмолилась про себя: «О Господи, пусть он не заметит меня!»
Мэтью поравнялся с ней; голова его была низко опущена, и подбородок почти упирался в грудь, а шел он не так, как ходят пьяные, а так, как ходят очень старые люди.
Только когда его шаги окончательно затихли вдали, Тилли осмелилась выйти из кипарисовой тени.
Она не бросилась бежать к дому: ее била крупная дрожь и она шла медленно. Ей не давал покоя один вопрос, который уже много раз она задавала себе на протяжении жизни: «Неужели это опять начинается?»
Глава 3
На следующий день, перед обедом, в доме уже все было как всегда — во всяком случае, что касается чистоты и порядка. Однако вся прислуга находилась в состоянии некой нервозности. Кэти, Пег, Фэнни и Бетти хором ворчали по поводу беспорядка, оставленного нанятыми на праздничный вечер слугами. Бидди ни с кем не могла говорить спокойно. Мужчины сумели лечь спать только тогда, когда последняя лошадь была выведена из стойла: это случилось уже почти в четыре часа утра. А сам хозяин по словам Артура, похоже, не ложился вовсе, потому что около семи часов утра он был уже полностью одет и сидел на коне, которого сам и оседлал.
Единственный, кто был вполне доволен и счастлив — это Джон. Тилли увидела его в час дня въезжающим в ворота, он возвращался с шахты, куда заезжал ненадолго. Юноша остановил коня и, глядя сверху вниз на Тилли, спросил:
— Решила п…прогуляться, Троттер?
— Я иду к себе.
— О, это д…д…да…далеко. П…почему ты не взяла д…двуколку?
— Я хочу пройтись пешком.
— П…понятно. Мне т…тоже утром захотелось выбраться к…куда-нибудь после в…вчерашнего. Все прошло ч…чудесно, правда, Тр…Троттер?
— Да, Джон, просто замечательно.
— П…последние гости уехали, к…когда уже рассвело. А я…я проспал д…допоздна. Потом Артур с…сказал, что М…Мэтью уже с семи утра на ногах и даже у…успел уехать. Я сейчас е…ездил к нему. Он зол к…как черт. По-моему, на самом д…деле он небольшой охотник до разных п…п…праздников. За то вовремя, что он прожил в А…Америке, его вкусы сильно и…изменились. А ты знала, что он р…рассержен, Троттер?
— Нет.
— Видно, ч…что-то его сильно расстроило. И…или кто-то. Я с…спросил, приедет ли он обедать, а он: «Нет, я с…собираюсь в Ньюкасл». — Наклонившись в седле, Джон усмехнулся: — П…похоже, он п…п…перемолвился словечком с леди Алисией, а?
Тилли пришлось откашляться, чтобы произнести:
— Да, похоже.
— Н…ну, пока, Тро…Троттер. Приятной тебе п…прогулки.
Джон тронул коня, а Тилли пошла по дороге. Джон был влюблен, и весь мир представал перед ним в розовом свете.
Но его брат был не единственным, кто не смог оставаться дома в этот день: Тилли тоже с самого утра хотелось выбраться из Мэнора. А вот сейчас, чем меньше ей оставалось идти до своего домика, тем больше ей хотелось снова жить там. Вдвоем: она и ее сын.