Знак судьбы

— А почему твой дядя разговаривает с ней?

Барбара пожала плечами и отвернулась от окна.

— Думаю, это не дядя говорит с ней, а она с ним. Опять же, по словам Мэри, Мурхед та еще болтушка. — Барбара улыбнулась Анне.

— Твой дядя смеется, — промолвила та, не отрывая взгляда от дороги.

Барбара пристально посмотрела на мисс Бригмор. Похоже, Анна ревнует дядю Томаса. Так-так! Однако смешно ревновать в ее годы. Сколько ей сейчас? Сорок два? Нет, сорок три… а может, сорок четыре? Анна никогда не говорила о своем возрасте, но и так понятно, что ее женский век уже миновал. Барбара тяжело вздохнула. Ей тоже захотелось вдруг стать женщиной за сорок, у которой все в прошлом — и ревность, и неудовлетворенность… и желание. Барбара снова взглянула в окно: миссис Мурхед удалялась по дороге, развязно виляя ягодицами. Как и предполагала Мэри, эта Мурхед, наверное, простолюдинка, такие обычно выполняют самую черную работу…

Внизу на дороге Томас думал о том же самом. Развязная походка у этой бабенки, виляет бедрами, как корова выменем. Да она и есть корова, вернее, телка. Эх, попадись она ему пораньше.

За последние недели он несколько раз мимоходом разговаривал с ней. Из-за плохой погоды просидев несколько дней в коттедже, Томас как-то вышел подышать свежим воздухом, и Мурхед сама остановила его и спросила с улыбкой:

— Вы ведь мистер Моллен, да? Ваш старый дом снова продан.

— Вот как, значит, продан? — Томас вскинул брови и поджал губы.

— Говорят, новый владелец из Манчестера.

— Из Манчестера? Значит, долго он здесь не задержится.

— Говорят, он родился в наших краях, во всяком случае, его дед и бабка отсюда. Его зовут Беншем. Платит он хорошо, шиллинг в день плюс харчи.

Эгги Мурхед кивнула Томасу, но ее фамильярность не вызвала у него раздражения, он уже давно перестал обижаться на то, что ему не оказывали должного уважения, соответствующего его положению. Да и какое у него сейчас положение? Поэтому он просто рассмеялся.

— Значит, тебе повезло.

— Да, повезло, — согласилась Эгги. — А мне всегда везет. И вообще, надо жить и давать жить другим. Жить столько, сколько отпущено, потому что на самом деле мы все давно умерли.

— Ох, да у тебя целая жизненная философия.

— Что?

— Правильно говоришь, мы все давно умерли.

— Вот, и я говорю об этом. — Эгги уставилась на него сверкающими немигающими глазками, губы ее медленно разомкнулись, открыв крепкие белые зубы и виляющий из стороны в сторону язычок. А затем Эгги рассмеялась, запрокинув голову, и медленно повернулась. — Пока, мистер.

Томас ответил не сразу, он наблюдал, пока она сделала несколько шагов, и только после этого крикнул:

— До свидания.

— До скорого, — бросила Эгги через плечо.

Томас двинулся по дороге, улыбаясь про себя. Ничего экземплярчик. "До скорого". Явный намек на то, что они еще увидятся. Не первой молодости, конечно, но очень бойкая. Господи, если бы он был помоложе! "Нет, нет, — Томас покачал головой, — это уже в прошлом, а прошлое давно умерло и похоронено". Сейчас ему хотелось только одного — спокойно дожить остаток своих дней, и непременно с Анной. Да, это очень важно, непременно с Анной.

Позволив себе задуматься о прошлом, Томас пришел к выводу, что Анна, пожалуй, единственная женщина, удовлетворявшая его во всех отношениях, потому что была для него любовницей, женой, даже матерью… и еще учителем. За прошедшие двадцать лет он многому научился у нее. Да, он в большом долгу перед Анной. Но почему же тогда он не женился на ней? Ведь никаких препятствий не существовало.

В глубине души Томас знал ответ на этот вопрос. Он боялся, что законный брак изменит Анну и он потеряет в ее лице любовницу и мать, а останется только жена и учительница. Подобное он уже пережил в двух предыдущих браках — женщины были для него исключительно женами. Но от первого брака Томас большего и не желал. А вот во втором понял, что это его уже не удовлетворяет. Партнершу для постели можно было раздобыть в любое время дня и ночи. А в последние годы ему стало ясно, что любовь имеет мало общего с потребностями тела, хотя, конечно, нельзя игнорировать и их. Лично он никогда и не игнорировал. Томас считал, что безбрачие — удел лишь немногих, совершенно особых мужчин, поскольку в его понимании мужчина рождался с сексуальным голодом в крови и начинал утолять этот голод с того самого момента, когда в его рот впервые попадал сосок женской груди. Сейчас Томасу было шестьдесят восемь, а он до сих пор не пресытился, напротив, в последнее время этот голод усилился, потому что Анна была не в состоянии утолить его. Уже много месяцев у него не было женщины, и, похоже, пройдет еще некоторое время, прежде чем Анна поправится.

Как-то внезапно в его жизни возникло много неприятных моментов. Томас не любил признаваться самому себе, что скучает по еженедельным визитам сына, хотя мог открыто заявлять, что скучает по обществу Констанции. Барбара хорошая девушка, но все же она не Конни. Барбара добрая, и Анна обязана ей жизнью, поскольку девушка уже много недель ухаживает за ней.

Вызывало раздражение и еще кое-что. Причиной тому была Мэри, вернее, ее вредность. Томас давно понял, что служанка пьет вино не только во время своих визитов к тетушке — где-то у нее имелся тайник. Сначала Томас намекал, потом открыто, правда наедине, попросил Мэри принести и ему бутылочку вина, на что получил твердый отказ: "Нет. Что скажет мисс Бригмор?" Мужчине захотелось рявкнуть: "Да я тебе голову оторву, если ты ослушаешься", однако ушли в далекое прошлое те дни, когда он мог вести себя со слугами подобным образом. Он понимал, что уже много лет в долгу у Мэри.

Выяснил Томас и еще кое-что, отчего его раздражение по отношению к Мэри усилилось. Оказывается, от тетушки она возвращалась не с пустыми руками. На днях, спускаясь ночью в свой кабинет, чтобы набить трубку табаком, Томас заметил свет на кухне. Заглянув туда, он увидел, что Мэри сидит на стуле перед печкой, задрав юбки выше колен, и греет ноги. Она дремала и голова ее покачивалась из стороны в сторону. На столе стоял пустой стакан. Подойдя к столу, Томас взял стакан, понюхал его, и в этот момент Мэри проснулась.

— Ох, хозяин! — вскрикнула она испуганно.

— "Ох, хозяин", — повторил он, медленно качая головой. — Эй, где у тебя бутылка? Где ты ее прячешь? Тащи сюда.

— Нет, хозяин, ничего я не прячу, — пробормотала Мэри. — Да разве бы я посмела принести в дом бутылку? Ни за что, а то бы мисс Бригмор расстроилась. У меня насморк, для этого случая и держала глоточек.

— Мэри, у тебя где-то спрятана бутылка. Говори, где она?

Мэри уставилась на хозяина. Она увидела перед собой большого, толстого старика с двойным подбородком и совершенно седой головой, однако глаза у него остались молодыми, в них светились живые искорки, которые могла погасить только смерть. С присущим ей сочувствием Мэри поняла, чего стоит этому когда-то гордому мужчине просить у нее вина. Ведь во время болезни мисс Бригмор не могла ездить в город за продуктами, да и каждая лишняя монета сейчас требовалась для покупки дополнительного угля и хоть чего-нибудь вкусненького для улучшения аппетита больной. А после замужества Констанции их доход уменьшился на четверть. Поэтому Мэри пожалела хозяина.

— Ладно, сидите здесь. Но за мной не ходите, я вернусь через минуту.

Вернулась Мэри через пять минут, она принесла полстакана какой-то неочищенной жидкости, настолько крепкой, что Томас едва не обжег горло, когда пил ее. Однако выпивка помогла ему провалиться в сон и хорошенько выспаться.

И это все, что ему удалось получить от нее — всего полстакана. По ночам Томас стал спускаться на кухню, надеясь снова застать там Мэри, греющую ноги. Однако служанка вела себя уже гораздо хитрее, — вечерами она раньше всех удалялась спать к себе на чердак.

У Томаса даже вошло в привычку наблюдать за ней где только можно, пытаясь выяснить местонахождение ее тайника. Понимая, что тайник находится вне дома, Томас обыскал от пола до потолка все дворовые постройки. У него закралось подозрение, что Мэри прячет бутылку в сарае, поэтому он перерыл ящики с картофелем, луком, морковью, залез даже в яму с репой. Иногда ему так сильно хотелось выпить, что он буквально умолял служанку: