Слепые жернова

— Я хочу с тобой поговорить. — Пол сказал это спокойно и холодно.

— Так говори. Выкладывай!

Джон смотрел на сына и ждал. Устав ждать, он прикрикнул:

— Ну, что ты тянешь? Кажется, ты хотел…

— Я хочу стать священником.

В комнате повисла тишина, от какой лопаются барабанные перепонки. Ее не могли нарушить ни детские крики с улицы, ни мужской голос, звавший сына, ни младенческий плач.

— Повтори, — попросил Джон безразличным тоном.

— Ты слышал, что я сказал.

— Кажется, слышал. Мне показалось, ты сказал: «Я хочу стать священником». Я не ослышался?

— Да, я сказал именно это.

Джон опустил голову на грудь, шея его напряглась и покраснела.

— Значит, мы желаем стать… Слушай, ты в своем уме?

— Да.

— Священником? Не пастором, не викарием, а именно священником?

— Да, так я сказал.

— Католическим священником?

— Католическим священником.

— Ты что, ждешь, чтобы я рассвирепел и ударил тебя?

— Можешь делать, что хочешь, это ничего не изменит.

— Не изменит, говоришь? Убирайся! — Джон описал рукой полукруг, указав на дверь, однако стоило Полу шагнуть в указанном направлении, как он преградил ему путь с криком: — Господи, что я говорю? Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу от тебя разумных речей. Священник! Он собрался стать священником… Только через мой окровавленный труп! Сядь-ка. — Он указал на стул. — Давай сядем и во всем разберемся.

Юноша с кажущимся спокойствием шагнул к стулу, сел на самый край и замер в ожидании. Джон, возвышаясь над ним, приказал:

— Начинай! С каких это пор у тебя появилась мысль заделаться святым отцом? — Его голос был полон презрения.

Пол поднял белое лицо.

— Со дня убийства тетей Сарой ее отца.

Такого ответа Джон не ожидал. Он расправил плечи и вскинул голову. Нахмурив брови, он озадаченно спросил:

— Какая же тут связь? Что-то я не вижу связи.

— Не видишь?

— Представь себе.

— Я слышал, что сказал ей отец перед тем, как она его ударила.

— Но ты же говорил… Ты говорил, что ничего не слышал. В суде ты показал, что ничего не расслышал, кроме неясных голосов.

— Я сам знаю, что сказал в суде. — Пол вытянул руку, словно намереваясь оттолкнуть отца, поднялся и отошел на несколько шагов, чтобы, установив желаемую дистанцию, продолжить: — Старик сказал, что мы с Кэтлин резвимся, как пара влюбленных, тогда как нам не следует этого делать, потому что… Потому что у нас один отец — ты.

Снова установилась невыносимая тишина. Через некоторое время Джон шепотом переспросил:

— Кто я? — Он схватился рукой за подбородок и, словно с трудом выходя из забытья, повторил: — Кто я? Боже правый! — Он откинул ногой стул, который с треском врезался в каминную решетку. — Так и сказал? В таком случае, позволь мне тебя заверить, сын мой: клянусь перед Богом, что это подлая ложь. Слышишь? — Он перешел на крик: — Ложь!

— Слышу. Но я слышал и другое: как старик напомнил тете Саре о той новогодней ночи, когда на пустыре была зачата Кэтлин. А день рождения Кэтлин — четвертое октября.

У Джона был такой вид, словно ему отвесили звонкую оплеуху, от которой любой человек менее богатырского сложения оказался бы на полу. Он слегка покачивался и водил ладонью по лицу, непрерывно моргая. Ему было трудно обрести дар речи; когда же он заговорил, то в его голосе прозвучали умоляющие нотки:

— Пол… Послушай, Пол, мальчик мой, это неправда. Да, мы с твоей тетей действительно стояли там в ту новогоднюю ночь, стояли и говорили. Говорили, потому что… Господи! Какое это имеет теперь значение? Я любил Сару, но между нами никогда ничего не было. Верь мне, я говорю чистую правду. Тетя Сара — очень хорошая женщина.

— Если между вами ничего не было, зачем ей было позволять своему отцу годами ее шантажировать?

— Шантажировать? — Сведенные до того брови Джона взлетели на лоб. — Что ты говоришь? Ты в своем уме?

— В своем, в своем, ты отлично это знаешь. Она много лет откупалась от него, чтобы он держал язык за зубами насчет той ночи.

— Помоги мне, Христос!

Джон отвернулся от сына, поднял опрокинутый стул и рухнул на него, схватившись за сиденье обеими руками, словно опасаясь свалиться. В голове у него царила полная неразбериха, хотя разрозненные детали прожитых лет, которые раньше никак не складывались в целостную картину, теперь представали в новом свете: нервное расстройство Сары, ее отчужденность, страх остаться с ним наедине… Ее столько лет запугивали, и из-за чего! Боже, Боже!

— Пол! — Он потянулся к сыну дрожащей рукой, губы зашевелились, складывая слова, способные убедить Пола в его невиновности, но, прозвучав, эти слова оказались малоубедительными, а в тоне не слышалось уверенности, ибо Джон был слишком ошеломлен. — Между тетей Сарой и мной никогда ничего не было. Эта свинья, наверное, подслушала тот наш ночной разговор и потом терзала ее! Сара любила Дэвида, твоего дядю. Он был для нее единственным мужчиной, она ни на кого не желала смотреть, кроме Дэвида. Потому, наверное, и откупалась от этого подонка, что не хотела его ранить, волновать… Но, Боже, через что ей пришлось пройти! — В его голосе появилась суровость. — Ты должен был не молчать, а все мне рассказать. Этим ты бы ей обязательно помог!

— Какая же это помощь, если бы все решили, что у вас была связь и что ты — отец Кэтлин? Разве ей это помогло бы? — Голос Пола звучал осуждающе.

Джон удрученно покачал головой.

— Наверное, ты прав. Но, Пол… — Он подался вперед. — Ты обязан мне верить. Твой долг — немедленно восстановить отношения с Кэтлин.

Пол долго сидел, уперев взгляд в крышку стола, прежде чем ответить:

— С этим покончено. Мы с ней все равно были как брат и сестра. Нас воспитали в излишней близости.

— На самом деле вы никакие не брат и сестра. Вы могли бы пожениться.

— Нет! — Голос Пола прозвучал на этот раз так резко, что его уже нельзя было отличить от голоса Джона. Они словно поменялись ролями: юноша занял сильную позицию, позиция его отца была слаба. — Этому не бывать! Теперь я знаю, что избрал тот самый путь, которым всегда хотел пойти. Меня всегда влекла католическая церковь.

— Боже мой! Что ты городишь? Лучше молчи. — Джон опять уронил голову и подпер лоб рукой.

— Нет, я должен все сказать сейчас. Через шесть дней я ухожу в армию. Я получил от отца Бейли самый предварительный инструктаж. Он рассказал мне о препятствиях, которые мне предстоит преодолеть. Ты не единственный, кто захочет вставлять мне палки в колеса. Мне предстоит убедить всех в серьезности своих намерений. У меня состоится встреча с епископом Маккормиком. Отец Бейли сказал, что не устроит мне ее до тех пор, пока я не расскажу все тебе.

— Как мило с его стороны! — Джон уже закусил удила. — У меня найдется для этого отца Бейли пара ласковых слов, в частности, насчет того, что ты пока еще не можешь распоряжаться собой. По-моему, до того, как тебе исполнится двадцать один год, решения за тебя принимаю я.

— Это мне хорошо известно, мы касались и этого. Ты можешь добиться судебного постановления, запрещающего мне принимать сан. Можешь не дать мне перейти в католичество, пока я несовершеннолетний. Но мне исполнится двадцать один год еще до окончания воинской службы, а до тех пор ни ты, ни еще кто-то не в силах запретить мне читать и набираться ума. Я использую это время на подготовку…

— Ради Бога! Лучше замолчи. Умолкни, пока я не поднял на тебя руку! Кстати… — Джон помолчал. — Что-то я не усматриваю в твоей схеме университета.

— Я не пойду учиться в Оксфорд. Я получу диплом в другом месте — в Ашоу-колледже под Дарэмом.

Джон вскочил. Он по-прежнему был как во сне, но изданный им вопль свидетельствовал о том, что к нему возвращается обычная форма.

— Ашоу-колледж? Проклятие! Лучше тебе сгореть в аду, чем такое учудить! Ты свихнулся! Из-за всех этих бед у тебя помутилось в голове. А что касается этих хитрецов священников, то я еще доберусь до них. Они узнают, что такое мой язык… и кулак. — Он погрозил Полу кулаком. — Учти, я бы предпочел видеть тебя покойником, лишь бы не священником. А теперь уходи отсюда.