Слепые жернова

— Сейчас все уладилось?

— Внешне — да. Но знаешь, Филис, мне почему-то кажется, что она никогда меня не простит. Мне приходится проявлять осторожность. Когда Дэвид перестал у них появляться, к нам стали заглядывать Дэн, Джон, даже их отец; даже сейчас, когда все позади — повторяю, только внешне, — они не отказываются от этой привычки. Мне это нравится. — Она улыбнулась. — Это такая прелесть, когда они все соберутся! Дэн — молодец, из-за него мы смеемся до упаду. Но тут начался другой ужас — она нам стучит… Наш кухонный камин соприкасается с камином в их гостиной, вот она и услышала вчера вечером наш смех и давай стучать по решетке. Ох, и рассердился же мистер Хетерингтон! Никогда не видела его таким раздосадованным! Как-то вечером он спросил меня: «Сара, можно мне покурить?» Прямо так взял и спросил. Знаешь, где ему приходится курить?

— В туалете, наверное!

— Нет, там она не позволяет. В сарае во дворе! В доме она не разрешает. Поэтому Дэвид и Дэн вообще не курят. Джон курит — у себя дома. Когда мистер Хетерингтон задал мне свой вопрос, я ответила: «Конечно, зачем спрашивать?» А он и говорит: «Я не стану превращать это в привычку, так, разок-другой…» Я чуть не разревелась. Он хороший, теперь он нравится мне больше, чем сначала. Сперва этот его глазной тик действовал мне на нервы, но теперь я не обращаю на него внимания.

— Она и отец Али — два сапога пара. Он тоже пытался зажать меня в кулак. Но я сразу намекнула ему, докуда я готова поддаваться, а где начну сопротивляться. У него там пансион, вот он и возомнил, что приобрел в моем лице бесплатную рабочую силу. Ничего, я быстро ему показала, что он просчитался. Мерзкий субъект! Но у Али есть замысел… Знаешь, что мы надумали? Открыть магазин! Как бы я хотела, чтобы не было вот этого!.. — Она похлопала себя по животу.

— Я совсем забыла про это! — спохватилась Сара. — Немудрено — ведь ничего не заметно! Как ты себя чувствуешь?

— Сейчас нормально. А сперва было паршиво.

— Так ты говоришь о магазине? Что за магазин? Вот было бы здорово!

— Не столько магазин, сколько кафетерий. Дело денежное, даже если ограничиться чаем и булочками. Надо же людям есть! Столько вокруг безработных с верфей, что страшно делается! Тут еще хуже, чем было у нас, а ведь и у нас был тихий ужас, видит Бог! Вот почему, — увлеченно продолжала она, — мне хочется иметь кафетерий. Еда — самое главное в жизни! Достаточно хоть раз увидеть это стадо голодных — и ты поймешь, как важно…

Паром уткнулся в причал Норт-Шилдс. Филис умолкла и в первый раз беспомощно покосилась на Сару.

— Что нам теперь делать? Тебе уже пора возвращаться?

— Нет, я свободна часов до пяти. Давай пройдемся, выпьем где-нибудь чаю.

— С удовольствием!

Не обращая внимания на декабрьский сумрак и неприглядность улиц, они принялись увлеченно болтать. Когда им попалось кафе, то, несмотря на то, что место показалось слишком шикарным, они робко прошли внутрь и, хихикая, принялись лакомиться крекерами и булочками, аккуратно поднимая элегантные чашечки. Их можно было принять за девчонок, впервые вырвавшихся на свободу.

Только когда паром снова был на полпути к Саут-Шилдс, они смолкли. Стоя плечом к плечу, они смотрели на приближающийся берег и слабый свет немногочисленных фонарей.

— Слушай, — сказала Филис, роясь в сумочке, — передай матери вот это на Рождество.

Она подала Саре две фунтовые банкноты.

— Так много?! — Сара всплеснула руками. — Разве ты можешь это себе позволить?

— Ничего, разберемся.

Можно было подумать, что это говорит женщина, умеющая выбивать из мужчин деньги, привыкшая обыскивать их карманы и требовать получку. Но к Филис все это не относилось. Саре она по-прежнему казалась девчонкой, маленькой куколкой, не знакомой с жизнью.

— Она будет тебе очень признательна, Филис.

— Не забудь ее предупредить, что это лично для нее. Я подохну, если он наложит на мои денежки свою грязную лапу. Знаешь, сколько Али выделяет мне в неделю на хозяйство и всякие мелочи, потому что едим мы обычно внизу, с постояльцами?

Сара покачала головой.

— Три фунта. Он сказал, что, когда у нас будет кафетерий, он удвоит сумму.

— Три фунта!

Сара не поверила своим ушам. Три фунта на мелочи! Весь недельный заработок Дэвида равнялся двум фунтам семнадцати шиллингам, и даже это казалось ей чудом.

— Да ты счастливица! — сказала она сестре.

В темноте Филис отвернулась от нее к ограждению и ответила чужим голосом:

— Да, я счастлива. И у меня все в порядке. Все в полном порядке! — Казалось, она убеждала в этом саму себя. — Одно невыносимо… — Она обернулась, схватила Сару за руку и хрипло продолжила: — Я чувствую себя животным, настоящей свиньей! Али так добр! Он гораздо лучше многих. Но… у меня внутри все переворачивается, когда мы с ним идет по Кинг-стрит или по рынку. В нашем квартале все нормально, там на нас не обращают внимания, потому что там есть белые девушки, кроме меня. Некоторые из них — уличные девки, но есть и порядочные. Одна родом из Хай-Джарроу. Словом, все в порядке. Но на Кинг-стрит мне хочется крикнуть всем тем, кто на меня таращится: «Пожалейте лучше самих себя!» Помнишь Ховардзов с Баксем-стрит, помнишь, какой разразился скандал несколько лет назад, когда их девчонка родила — то ли от своего братца, то ли от папаши, она и сама точно не знала? Так вот, мне всегда было очень ее жаль, я с ней заговаривала, когда встречала. Так можешь себе представить, что выкинула эта стерва? Мы недавно встретились с ней на рынке, я было обратилась к ней, а она не пожелала мне ответить, словно я — пустое место! Я чуть не огрела ее корзинкой. Ох, и взбесилась же я!

— Филис, Филис! Вполне возможно, тебе это показалось.

От сочувствия у Сары в глазах появились слезы.

— Перестань! Такое не кажется. Остальные тоже говорили мне, что через все это прошли. Только большинству никто не запрещает бывать у родных… О Сара! — Она крепко сжала сестре руки. — Как бы мне хотелось жить близко от тебя или рядом, чтобы я могла к тебе забегать…

Сара корчилась от душевной муки. Ей очень хотелось от всего сердца сказать сестре: «За чем же дело стало? Приходи, когда тебе захочется. Сама знаешь, с какой радостью тебя встретят». Если бы она говорила за одну себя, то в этом не было бы ни малейшей фальши. Лично она даже предложила бы ей привести с собой ее араба — у нее пока не получалось даже подумать о нем как о муже Филис. Однако приходилось учитывать также Дэвида. И даже не его — Дэвид всегда говорил, что каждый должен поступать так, как ему хочется. Скажем, ему захотелось на ней жениться — и он это сделал. Нет, помехой был не Дэвид, а его мать. Сара отлично понимала, какую обиду ей нанесла. В глубине души она чувствовала себя виноватой. Получалось, что она навязалась этой семье; миссис Хетерингтон только укрепляла это впечатление. Сейчас она дополнительно усугубит проблему, если пригласит сестру к себе в дом. Если бы мать Дэвида не жила в соседнем доме, Сара еще что-нибудь придумала бы, а так пригласить Филис к себе было все равно что пригласить ее в гостиную к Хетерингтонам. Нет, этого она не могла себе позволить, как бы ей ни хотелось. Она схватила Филис за руку и сказала:

— Поверь, мы обязательно будем видеться, это войдет у нас в привычку. В конце концов я возьму к себе мать. Что ты на это скажешь?

— Я была бы только «за». Знаешь, Сара, если захочешь, можешь сама меня навестить. У меня наверху две миленькие комнатки. Ты удивишься, чего у меня только нет! Только ни в коем случае не появляйся в пятницу! — Можно было подумать, что Сара уже согласилась. — У них пятница — все равно что наше воскресенье. Ты не поверишь, куда там твоим католикам с их религиозностью! Они в подметки не годятся народу Али! Его отец — крупная шишка в ихней церкви не церкви… Они же мусульмане. Весь день молятся, просто глазам своим не веришь, и в то же время этот старый черт, папаша Али, обирает своих соплеменников до нитки. — Она пихнула Сару локтем. — Смешно, да? До нитки! Меня они тоже хотят превратить в мусульманку.