Гордое сердце

— Я хотела спросить об одной вещи, — наконец сказала Сюзан. На несколько минут они оставались одни — Кроун отправился на кухню за салатом.

— Весь внимание! — Блейк поднял тонкие черные брови и посмотрел на нее. В его голосе не появилось ни малейшего беспокойства.

— Сегодня ко мне приходила Мэри. Она сказала мне, что вы с Соней любите друг друга. Это правда, Блейк?

Теперь она действительно застала его врасплох. Блейк положил вилку и вытер губы салфеткой.

— Почему Мэри говорит тебе такое? — спросил он.

Столь же спокойным голосом она ответила:

— Это вышло наружу из-за того, каких вещей наговорила ей я. Она не пришла сплетничать. Я уверена, что она не хотела мне говорить ничего такого. Но она разозлилась на меня.

Она предполагала, что будет злиться на него, но не злилась. Лишь его взгляд был для нее непереносим.

— Ты будешь на меня обижаться? — допытывался он.

— Нет, — ответила она, — нет, не буду обижаться… но мне надо это знать. Скажи мне правду, Блейк.

Но он не мог ей это сказать определенно. Он крошил хлеб на блюдце.

— Соня. Соня, естественно, любила множество людей — такой уж у нее характер, я полагаю, что это часть ее искусства.

— Прошу тебя, Блейк, скажи мне это прямо.

— Это не так просто, Сюзан, — ответил он. — Соня, например, не имеет ничего общего к моим чувствам к тебе. Я, конечно, не отрицаю, что в чем-то она меня привлекает. Зачем отрицать? Я бы тоже мог сетовать, что нашел тебя в ателье Дэвида Барнса, но я же этого не делаю. Люди, подобные нам… то, что мы делаем, делаем по той причине, что нам это просто необходимо. У людей нашего склада большие потребности.

Она смотрела на его в абсолютном ужасе.

— Ты думал, что Дэвид Барнс и я… — начала она.

Он покачал головой и протянул руку.

— Нет, нет, Сюзан! Я вообще ничего не думал! Я видел тебя такой, какой ты была — и я остался при этом… что бы ты ни делала, ты все еще Сюзан.

От его голоса и взгляда исходило такое спокойствие, что Сюзан осеклась. Она ухватилась за мысль, высказанную им. Где-то должна быть правда, абсолютная правда.

— Ты хочешь этим сказать, что тебе необходимо… любить Соню?

— Сюзан, ты милый простачок… забудь о Соне. То, что я думаю о Соне, не имеет ничего общего с нами.

— Да нет, Блейк, имеет… что бы ты ни думал и ни чувствовал, это имеет ко мне прямое отношение, — медленно произнесла Сюзан. По крайней мере, это требовало полной ясности. Но у нее, однако, было ощущение, что она старается, ищет Блейка в потемках. Она слышала его голос, но не видела его лица.

— Сюзан! — В голосе Бейка прозвучало скрытое беспокойство. — Никогда больше об этом не говори, прошу тебя!

— Это означает, Блейк, что ты мне ничего не объяснишь?

— У меня нет ощущения, что это касается тебя, — сказал он рассудительно и холодно. Внезапно он стал похож на своего отца: бледный и холодный, не отчужденный, а только не способный воспринимать никого, кроме себя… «Ты, наверняка, уже об этом не будешь говорить, моя милая», — говорил старый мистер Киннэрд матери Блейка. А та покорно отвечала: «Конечно же, нет, Артур, не обижайся». — «Ну, и хорошо», — отвечал он. А по прошествии времени сказал своему сыну: «Я всегда был очень счастлив с твоей матерью, сын». — Но она умерла давным-давно, много лет назад, хотя и была намного младше своего супруга. Она умерла, когда Блейк был настолько мал, что вообще не помнил ее. Может быть, она уже тогда обнаружила, что ее сынок является всего лишь продолжением своего отца, мистера Киннэрда, и потому уже ничто на свете не имело цены. Не то, чтобы у Сюзан не было ничего другого… В душе она страстно причитала: «Ах, как я счастлива, что у меня есть нечто большее, чем Блейк, большее, чем любовь! Если бы у меня была только моя любовь…»

Она смотрела на него в упор. Затем совершенно неожиданно для себя сказала:

— Тебя, Блейк, мне вообще не нужно слушать. — Сюзан казалось, что ее голос исходит из какой-то статуи. — Ты же знаешь, что я не завишу от тебя, — продолжил этот голос.

— Сюзан…

— Подожди, прошу тебя. Я еще не договорила. Само собой разумеется, поступай с Соней, как тебе захочется. Но пока тебе не станет ясно настолько, чтобы ты смог дать мне точный ответ, прошу тебя, оставь меня в покое!

— Сюзан! — выкрикнул он. — Это глупо!

— Я могла бы спросить у Сони, но не хочу, — продолжала говорить она, не отрывая глаз от его лица. — Ты должен мне сказать все сам.

— Я не могу ничего сказать тебе — я этого не знаю.

— Я подожду, — ответила она.

— Ты ведешь себя по-детски и глупо ревнуешь! — бормотал он. — Сюзан, ты слишком простодушна для жизни!

— Да, я простодушна, — согласилась она. Мне нужны вещи, понятные и ясные. Моя собственная жизнь должна быть мне понятна. Я должна понимать основные вещи, которые касаются меня. Я вышла за тебя — для меня это означает, что здесь ни для кого другого места нет: Ты должен считаться с моим простодушием.

— Ты женщина, — прервал он ее.

— Даже более того, — ответила она. — Я — работающая женщина.

И при этих словах у нее перед глазами встала ее работа, которая означает свободу, уверенность, утоление всех печалей и взлет; и в то же самое мгновение она перестала бояться. Когда умер Марк, она не умерла вместе с ним. И если Блейк любит Соню, то она не умрет и теперь.

— Мэри — сумасшедшая, — сказала она вслух.

— Это точно, — согласился Блейк.

— Но не по той причине, что ты думаешь, — сказала решительно Сюзан.

Она видела вопросительный взгляд Блейка. Но тут вошел Кроун с чистыми тарелками, так что Сюзан ничего не сказала. Она только думала: «Мэри идиотка, если хочет бросить свою работу». Она продолжила прерванный ужин. Еда, сон и ясная голова — без этого работать невозможно. Она сильно любила Блейка; на мгновение он уничтожил ее своей любовью. Но печалью он ее не уничтожит. Печаль она не должна подпускать к себе, иначе у нее не будет сил для работы.

Кроун сервировал кофе на террасе, куда Блейк пришел к Сюзан. Прежде чем сесть, он приподнял ее голову за подбородок и резко поцеловал в губы. Сюзан не отстранила его, даже не отвернулась. Налив ему кофе и подав чашку, она увидела в его глазах странное выражение, слегка насмешливое и явно триумфальное.

— По крайней мере, позволяешь мне поцеловать себя.

Сюзан отвернулась.

— Как хороша сегодня река! — сказала она почти неслышно. Та действительно была великолепна. Над водой поднималась туманная дымка. Она медленно и волнообразно возносилась вверх и вскоре захватила в свои сети звезды. Эта красота привела Сюзан в трепет, и сердце ее внезапно забилось от страха, а на глаза навернулись слезы. Она вздрогнула от внутреннего плача. Блейк был очень дорог ей. Она все еще любила его. Мгновение она выжидала, не отрывая взгляда от тумана.

— Но то, что я сказала — серьезно, Блейк. — Голос ее звучал твердо.

Снова появившийся в Нью-Йорке Дэвид Барнс внимательно осмотрел семь созданных ею скульптур.

— Они совершенно новые, — сказал он. — Я не вижу в них ни следа от Франции.

— Они американские, — ответила она.

— Сомневаюсь, что вы можете знать, какие они. — И через минуту он добавил: — Блейк определенно не оказал на вас влияния.

— Да нет, оказал, — отозвалась она.

— Я не вижу его.

— Он оказал на меня влияние: я теперь в еще большей степени являюсь сама собой, — ответила она, а так как Барнс ничего не говорил и только обеими руками ерошил и без того растрепанные волосы, то она постаралась объяснить ему, что чувствует. — Я могу использовать молоток и резец намного эффективнее, чем язык, Дэвид. Я думаю, что когда мы с Блейком влюбились друг в друга, я вложила в него свою жизнь и погибла. Целый год я ничего не делала. Но затем, однако, мой отец сказал нечто такое, что заставило меня снова обрести себя — в противном случае я в один прекрасный день умерла бы, не исполнив своего предназначения в этой жизни. И если бы так случилось, то вся жизнь потеряла бы смысл. И потому я начала работать. А за работой мне необходимо было быть независимой, и чем больше я работала, тем больше я обретала прежнее расположение духа, и притом невольно, автоматически, не принуждая себя избавиться от всех мыслей о ком угодно. Это получалось само собой.