Гордое сердце

Они ужинали одни. Сюзан тихо сидела и слушала его рассказ о том, что ему удалось сделать за день. Затем они пошли наверх, и Сюзан очень внимательно осмотрела его работы и сразу же поняла, что он замыслил и что ему удалось. Он работал с невероятной выносливостью. Это был не ее стиль, но она воспринимала красоту длинных, стройных линий, скошенных глаз и разлетающихся бровей, красоту стилизованных лиц, которые он так любил и с таким совершенством мог вызывать из небытия.

— В них красота математики, выраженная человеческой внешностью, — сказала она, и его порадовала ее похвала. — Ты ухватил нечто существенно большее, — добавила она пылко, не только из-за того, что любила Блейка, но и потому что верила в то, что говорит.

Это уже снова происходило зимой, когда Блейк сделал Марсию в гипсе и когда создал статую Сони Приваловой, русской балерины, вызвавшей повсюду бурное восхищение. Он работал очень быстро. Через месяц он завершил работу над Марсией. Высокая и хрупкая, со склоненной головой и ровными, коротко остриженными волосами, падающими на узкое личико, со сложенными руками. Это была Марсия, сотканная из противоречий, с худым, почти кошачьим тельцем.

Марсия уже тогда не хотела учиться ничему, кроме танца, а когда на Рождество она встретилась с Соней, то начала ежедневно клянчить у Сюзан: «Не надо мне больше ходить в школу. Отдай меня учиться танцевать, мамочка, по-настоящему танцевать, как Соня!»

— Соня глупая, — сказал Джон ледяным тоном. — Она и читать не очень-то умеет — то есть, я еще не видел, чтобы она читала книжку.

— Я тоже не люблю читать книги, — сказала Марсия и подразнила его. — Книги — как мертвецы. Ах, мамочка, ну разреши мне танцевать, прошу тебя!

— Этому ребенку следовало бы серьезно учиться танцевать, — сказала Соня Сюзан. Она приходила теперь часто, потому что выступала не более трех раз в неделю. Кроме того, Блейк создавал ее в своей пресловутой терракоте, с которой не могла сравниться никакая другая обожженная глина. Соня завороженно следила за порхающими руками Блейка. Его ателье притягивало ее.

Впервые случилось так, что Сюзан законченная работа Блейка не понравилась. Она стояла перед распростертой терракотовой фигурой Сони и молчала. Блейк ждал, он был уверен в ее похвале.

— Не восхитительна ли я! Ну что за прелесть! — пылко выкрикивала Соня.

Она сидела на большом диване Блейка, подтянув колени к подбородку, мускулистое, сильное тело ее было обтянуто коротким платьем из белого сатина.

— Блейк, вы гений! Я нравлюсь сама себе такой, какой вы меня сделали!

Но Сюзан сказала озабоченно:

— Что-то в ней не так.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Блейк.

На мгновение она забыла, что они супруги, что они все еще любят друг друга. Она забыла, что она жена и что она обращается к мужу. Она видела всего лишь статую, которая не выражала сущности Сони. Блейк наложил на Соню печать собственного стиля. Он не смог укротить себя настолько, чтобы увидеть ее такой, какой она была в действительности. Впервые его обманул инстинкт при выборе материала. В этот момент она осознала, что Блейк в своем творчестве никогда не достигнет большего. Какой бы сюжет он ни выбирал, он всегда сделает его в своей манере, иначе он не справится с ним.

— Мне не кажется, что к ней подходит глина, Блейк, — сказала Сюзан. Она пригляделась к Соне. — Посмотри на форму ее головы и на ее тело. Она явно принадлежит к тому типу, который надо резать в камне. Я часто об этом думала. И танец у нее глиптический — я хочу этим сказать, что можно было бы создать серию ее фигур в мраморе или в другом камне, но довольно твердом, может быть, в хептонвудском. Она не такая хрупкая, какой ты ее представил — она массивная — отсюда и мощь ее танца. Ты же, наоборот, сделал ее эфирной, чтобы глина выдержала ее, но даже и в этом случае она недостаточно прочна. Она просто не далась тебе.

Сразу же Сюзан стало ясно, что она взбесила его.

— Ты настолько отупела от тесания своего камня, что уже ничего другого не понимаешь, — ядовито сказал он. — Кроме того, от меня ничто не ускользает.

— Но ведь мне твои вещи нравятся, Блейк! — запротестовала она.

— Вот это — лучшее из того, что я когда-либо сделал.

— Марсия лучше, — ответила Сюзан.

Она могла льстить ему, уступать и угодничать, но как только речь заходила о творчестве, Сюзан становилась бескомпромиссной. В творчестве человек всегда должен быть честным. Соня смотрела на них странным взглядом; светлые, слегка раскосые глаза на ее скуластом смуглом лице так и светились.

— Вы в ней не узнаете Соню? — резко спросила она Сюзан.

— Нет. Она не говорит вашим голосом. Я слышу, как статуя говорит, когда в ней бьется жизнь. Но эта — всего лишь статуя. Она немая.

— Но я все равно предложу ее Академии, — сказал Блейк.

— Блейк, почему ты на меня злишься? — допытывалась Сюзан, заглядывая ему в глаза.

— Я не злюсь, — ответил он и улыбнулся Соне. — Ты меня только развлекла. Сюзан увидела, что он в упор смотрит на Соню, хотя ярость еще не покинула его. И внезапно ярость обуяла и ее.

— Соня, вы будете мне позировать? — спросила она не дрогнувшим голосом. — Я сделаю вас в мраморе и покажу Блейку, что я имею в виду.

— И вы тоже! — воскликнула Соня и рассмеялась громко и открыто. — А почему бы и нет? Это будет забавно!

— Все. Уходим! — внезапно заявил Блейк. — Я уже больше не могу находиться в этом доме.

Они зашли в бар, куда теперь Блейка часто тянуло. Она наблюдала за ним. Как красиво танцует он с Соней! Сюзан сидела, подперев голову руками и как сторонний наблюдатель восхищалась их красотой и наслаждалась ею. Когда он вернулся и вопросительно посмотрел на нее, приглашая на танец, она покачала головой и улыбнулась.

— Я бы лучше посмотрела, как танцуете вы, — сказала она.

— Но ведь вы не хотите этого! — вырвалось у Сони. Она смотрела на Сюзан широко раскрытыми, изумленными глазами.

— Нет, — сказал Блейк, — она хочет. Этого у Сюзан не отнимешь. Она слишком простодушна для вранья. Ты ведь нисколько не лукавишь, правда, Сюзан?

Он уже не злился, и Сюзан была рада. Ведь она и действительно не была хитрой. Ее мозг не работал столь изощренно, быстро и легко, как у Блейка и его друзей. Ее мышление таинственно исходило из глубины ее естества, и только по прошествии какого-то времени она могла выразить свою мысль, облекая ее в слова. Сюзан улыбнулась Блейку.

— Потанцуйте еще, — попросила она его. — Вы оба такие красивые.

Он засмеялся и встал.

— Ах, Сюзан, моя образцовая жена! Пойдемте, Соня!

Они танцевали. Откуда-то сверху упал круг белого света и нашел их в танцующей толпе. Люди узнали Соню, и Блейк был горд, что они видят его с ней. Лицо его было словно высечено из камня, на нем застыло холодное и надменное выражение. Казалось, он никого не видел и ничего не чувствовал, но Сюзан знала, что как раз из-за того, что он все видит, он натягивает маску равнодушия и прикрывает глаза. Оркестр заиграл тихую, плавную мелодию. Только для них. Все остальные замерли, глядя на эту красивую пару. Сюзан рисовала карандашом, одолженным у официанта, быстрыми, уверенными штрихами Соню, какой она должна была родиться в мраморе. Таким было начало «Танцующей русской» — следующей из ее американской серии.

Когда они вернулись домой, Сюзан первой вошла в гостиную и в дверях с удивлением оглянулась. Она увидела, как в темном холле Блейк прижал к себе Соню и поцеловал ее быстро и жестко. Сюзан отвернулась и быстро пошла к камину. Мгновенно они оказались рядом с ней в комнате, весело посмеиваясь.

— Позвони, чтобы принесли что-нибудь выпить, — попросил ее Блейк. Сюзан не ощущала тепла, хотя Кроун сложил высокую горку поленьев, из которой вырывались высокие языки пламени… Блейк и Соня! Они даже не были возбуждены этим поцелуем. Это означало лишь то, что он не был первым.

— Да, конечно, — сказала она рассеянно. Она присела на край дивана и протянула руки к огню. Ей было холодно. Кроун принес виски и содовую. Так как Сюзан никогда не пила, то в третий стакан он не налил.