Гордое сердце

— Не сходи с ума, Блейк! Неужели тебе это так важно?

— Я ведь знаю, что я прав! — кричал он.

Она думала, что Блейк об этом никогда не забудет. Всю неделю он был хмур, потерял аппетит и интерес к работе. А затем в один прекрасный день, когда ее ожидание стало невыносимым, она получила письмо из Парижа. Салон отверг ее «Коленопреклоненную».

— Пусть катятся к черту, как это они могли позволить себе подобное? — заявил Блейк, злорадно улыбнувшись.

— Видимо, она не достаточно хороша для них, — сказала Сюзан спокойно и сложила письмо. Она отреклась от «Коленопреклоненной», которую начинала делать, когда влюбилась в Блейка.

— Неужели тебя это не огорчает? — с интересом спросил он.

— Конечно, огорчает, но меня уже ничто не может остановить. К тому же, — добавила она, — у меня складывается впечатление, что я уже рассталась с «Коленопреклоненной».

— Ну, — сказал он, — по всей вероятности, тут замешана еще и политика. Ты иностранка, а французы отнюдь не космополиты. И кроме того, ты женщина, Сюзан. Тебе не стоит ожидать…

— Чего? — невозмутимо спросила она.

— Точного такого же отношения, как к мужчине, — договорил он и впервые за последние несколько дней засмеялся. — Не обращай внимания на это, Сюзан, — сказал он необычайно нежно. С удивлением она отметила, что его что-то обрадовало. Она даже не старалась понять, что.

Наступила весна, и Сюзан поняла, что никогда прежде ей не удавалось полностью прочувствовать весну. В сельской местности она проявлялась постепенно. Снег таял, превращаясь в несущиеся мутные потоки, зеленели веточки вербы, из-под мертвой прошлогодней листвы побивались свежие побеги, и капризные мартовские ветры гоняли зиму с места на место. Но здесь, в Нью-Йорке, в один прекрасный день зима сменилась весной. Сюзан ежедневно ходила в ателье, и ей уже были известны имена многих обитателей того квартала. Управляющего домом, мужчину с грязным лицом, звали Динни Кинг; его жена миссис Кинг однажды зашла навестить Сюзан, держа в каждой руке по ребенку. Она уселась на стул и долго смотрела в пустоту, пока Сюзан работала. Уже уходя, она высказалась: «Да, говорю я Динни, хорошо, что у вас есть время на такие штучки. Я бы со своими заботами такое не одолела бы».

Сюзан уже знала Ларри, Питера и Джеймса; Смайки изредка разговаривал с ней и называл ей имена других детей, указывая на них маленьким грязным пальчиком.

— Вон те — Конниганы, у которых отец помер. Их зовут Минти и Джим. Джимми был в исправительном доме. А вон тот — это Иззи — мы с ним играем не каждый день, а только когда хотим, понимаешь?

— А его это не обижает? — спросила Сюзан.

— Ему надо радоваться и этому, — сказал презрительно Смайки. Когда Смайки был один, он всегда был невероятно заносчив.

Она узнавала о жизни этих людей по выкрикам, раздающимся из окон, по глухим ударам и плачу, по докторам и священникам, приходившим и уходившим. Однажды утром она увидела лежавшую на тротуаре женщину со странно раскинутыми руками и ногами; полицейский криками отгонял толпу.

— Это старая миссис Брукс с последнего этажа, — проинформировал ее оказавшийся рядом Микки Кинг. — Она всегда говорила, что в один прекрасный день выпрыгнет сверху, ну вот так и сделала. Мой папа шибко на нее обозлился, ну а что теперь с нее возьмешь, она же мертвая!

Был такой прекрасный день, весенний и ликующий, что эта седоволосая старая женщина его попросту не вынесла.

— Могла бы я чем-нибудь помочь? — просила Сюзан у полицейского.

— Увы, нет, мадам, разве что, если бы увели этих чертенят. Это выглядит, прямо как спектакль, сыгранный только для них.

— Пойдемте все со мной, — сказала она, — я угощу вас мороженым.

Она вывела их из толпы, пересчитала и заплатила официанту за мороженое для всех. Когда она вернулась, тротуар уже был чист. Полицейский продолжал свой обход, и люди ходили туда-сюда и наступали на место, где недавно лежало тело несчастной миссис Брукс.

Спрятанная в суете этого квартала, Сюзан, не прерываясь, продолжала работу, не спеша, но и не откладывая ее, методично погружаясь в мрамор. Утром она выходила из дома на весеннее солнце, а возвращалась из ателье светлым весенним вечером. Иногда внезапный порыв ветра, ударявший в окно, заставлял ее на минутку поднять голову, так как все звуки улицы исчезали в шуме дождя вплоть до того момента, как появлялось солнце. Дети, дождавшиеся его появления, выскакивали из домов и с веселыми криками отправлялись в путешествия по ручьям и исчезающим лужам.

День за днем она без устали отсекала и стесывала мраморную твердь, в иные моменты откалывая большие куски, а иногда прикасаясь к мрамору мягко, словно кистью рисуя линию губ и век, или же рельеф колена и щиколотки. В самом начале лета она завершила свою «Черную Америку».

В этот день, закончив уборку, Делия еще раз остановилась у статуи и громко расхохоталась.

— Я бы померла от стыда, если бы я действительно так выглядела! — заявила она. — Мне страсть как полегчало, когда вы сказали, что вы это делаете по собственному воображению! — Она запнулась, серьезная и огромная. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, что я неприличная женщина, золотце!

— Да никому и в голову не придет, что это вы, Делия, — согласилась Сюзан.

— Ну, конечно, не придет, вот мне и полегчало!

Сюзан уже было ясно, что огромная черная фигура является одной из множества других, которые последуют за ней, она не знала только, сколько их будет. Мимо нее проходили целые процессии лиц и фигур. Ежедневно она замечала, по крайней мере, одну, которая прямо-таки просилась в мрамор. Из всех она выбрала супружескую пару — шведов, владельцев маленького ресторанчика. Они обходились без помощника: вместе готовили еду, вместе мыли посуду и обслуживали маленькие столики с черно-белыми клеенчатыми скатертями. В старые времена они бы, пожалуй, вели кочевую жизнь, странствуя по пустыням на воловьей упряжке. Однажды Сюзан зашла в их ресторан и, сидя за накрытым столом с домашними закусками, спросила у хозяйки:

— Вы позволили бы мне, естественно, это относится и к вашему супругу, посидеть здесь и порисовать вас за работой?

— Конечно, — сердечно отозвалась шведка, — ведь от этого, пожалуй, больно не будет, что скажешь, Гэс?

— Да ради Бога, — прохрипел тот, балансируя горой посуды.

Сюзан ходила туда целых четырнадцать дней, день за днем наблюдала, рисовала и слушала их разговоры. В последний день она порвала все рисунки и начала работу с итальянским мрамором. Эту композицию она назвала «Северная Америка». У мужчины и женщины, одетых в народную шведскую одежду времен переселения, были высокие, стройные фигуры и волевые лица, подставленные резкому северному ветру. Они олицетворяли дух и волю своей нации.

Однажды, когда на улице стало слишком жарко, пришел Смайки. Присев на стул, мальчик рассматривал голову мужчины, над которой работала Сюзан.

— Это, случаем, не Гэс? Похож на него, только этот чуток побольше.

Она кивнула, продолжая отсекать твердые пластинки.

Блейк относился к ней все так же мило. Пожалуй, они не были так близки друг другу, как раньше, но все же некоторым образом они были еще ближе. Когда они не виделись целый день, то вечером развлекались столь живо, как никогда до этого, когда весь день они проводили вместе. В те дни, когда они совместно проживали каждое мгновение, им было уже не о чем говорить. Один в совершенстве знал другого, так что они общались скорее прикосновениями, чем словами. Но слово является наиболее определенным средством общения. Сюзан не чувствовала себя теперь прирученной или же, точнее, — не очень. Но, может быть, ей надо постараться не приходить домой слишком поздно?

Однажды она вернулась вечером, ноги ее болели от долгого стояния, а руки занемели; но на усталость она не обращали внимания. У нее ведь великолепное тело. Какое-то время назад она излишне похудела, но теперь снова обрела силу и вернулась в прежнюю форму. Сюзан взбежала наверх, выкупалась, надела старое мягкое, длинное платье красновато-коричневого оттенка и пошла к Блейку. Блейк, пожалуй, немного изменил свое отношение к ней, она не будет обращать на это внимания. Теперь он уже не приходит к ней в ее комнату, как только она вернется, не наполняет ей ванну, не причесывает ее и даже не подбирает ей платья на вечер. В соответствии со старыми традициями он ждал ее внизу в гостиной. Наклонившись к нему, Сюзан хотела его поцеловать, но он ограничился небрежным и быстрым поцелуем. Но даже и на это она не будет обращать внимания. Он увлеченно читал книжку о югославской скульптуре. Сюзан устало опустилась рядом с ним и вложила руку в его ладонь. Так они сидели молча, пока Кроун не объявил, что ужин на столе. Она не будет изводить себя мыслями о Блейке. Она знала, что стоит ей сдаться ему, как он тотчас подчинит ее себе и из своего дикого упрямства будет претендовать на ее непрестанное внимание. Да, они немного охладели друг к другу, но ей приходится выбирать между победой и поражением…