Гордое сердце

Но когда она их рассмотрела, они показались ей неуклюжими и огромными. Они действительно были такими или только казались, потому что она привыкла к элитарно-утонченным скульптурам Блейка? Эти же были огромны и тяжеловесны, плечи мужчины широки, женщина полногруда. Она прямо-таки слышала ехидный голос Блейка: «Безнадежный реализм, Сюзи!» Но почему они тогда кажутся живыми? Темная бронза прямо-таки излучает жизнь! Две девушки остановились возле нее и, старательно пережевывая жевательную резинку, принялись рассматривать скульптуры.

Сюзан услышала, как одна шепчет другой: «Эта женщина кажется жутко печальной, тебе не кажется?»

«Да, — ответила другая. — Я чуть было из-за нее не расплакалась».

Если бы их услышал Блейк, то он, наверняка, начал бы смеяться.

Сюзан повернулась и пошла домой. Даже не спросив, дома ли Блейк, она направилась к себе в комнату и закрыла дверь. Там она разделась, выкупалась, надела домашнее платье и прилегла на диван. Блейк распорядился установить вокруг зеркала под разными углами, в которых она многократно отражалась, становясь все меньше и меньше; комната оказалась наполненной красивыми, лениво лежащими женщинами на диванах с сатиновой обивкой кремового цвета. Сюзан лениво подняла руку. Как она у нее побелела и помягчела. У нее никогда не было таких мягких и белых рук! Она посмотрела в зеркало и увидела в нем бесчисленное множество красивых, ленивых и белых поднятых рук. Она отвернулась от всех этих женщин и погрузила лицо в ладони.

Когда Блейк вошел, она даже не шевельнулась. Он подошел к дивану и остановился, но она даже после этого не пошевелилась. Сюзан ощутила на плечах тяжесть его рук. Он старался повернуть ее к себе. Его руки были ловкими и твердыми — ей всегда было немного больно, когда он прикасался к ней.

— Да ведь ты не спишь! — воскликнул он.

Он погладил ее по голове и присел на диван. Стройные, красивые мужчины в зеркалах склонились над прекрасными женщинами.

— Что происходит? — спросил он.

Но он и не ждал ответа. Он внимательно посмотрел на нее, и его серые глаза вспыхнули.

— Боже, как ты прекрасна! — сказал он.

Мужчины в зеркалах склонились еще ниже и схватили женщин в объятия. Все мужчины были Блейками, но ни одна из женщин не была Сюзан — нет, она не узнавала этих женщин.

Ее жизнь, всегда простая и рациональная, складывалась теперь из блестящих и отрывочных фрагментов. Из кусков, которые ничто не соединяло. Они не являлись продолжением друг друга. Сюзан ходила по комнатам этого большого и просторного дома, и все же не чувствовала себя здесь дома. У нее было все. Она действительно не могла себе представить что-то, чего не имела. Блейк ее страстно любил. Она была его любимой. Джон с Марсией вернулись. Она была их матерью.

— Я наловил шесть рыб, и мы их съели, — рассказывал Джон. — Жаль, мама, что ты не приехала на них посмотреть.

— А я плавала с утра до вечера. — Марсия, загоревшая до бронзового цвета, источала умиротворение.

Джейн вернулась со множеством стеклянных банок с мармеладом и вареньем.

— Остальные я оставила дома, в погребке, — сказала она.

— Почему, Джейн? — спросила Сюзан. — Там ведь никого нет.

— Не знаю, — ответила Джейн. — Мне так пришло в голову. Я все там как следует вымыла. Там прямо небесное спокойствие.

Внезапно дом Блейка показался ей чужим.

— Как новый колодец? — спросила она.

— Изумительный. Вода вкусная и холодная.

Она уже ничего не сказала в ответ на это. Если бы Марк пил эту вкусную, холодную воду, то, возможно, и сейчас был бы жив. Но тогда она не жила бы с Блейком. Теперь она уже не могла представить себе жизни без Блейка.

Она была любовницей Блейка, а он — ее любовником.

— Надень сегодня то платье цвета темного золота, Сюзан, — сказал ей Блейк. Они шли на танцевальный вечер. — Тебе всегда следовало бы носить темно-золотой цвет, милая. Подожди, я поправлю тебе прическу. Все вернулись в город и теперь хотят узнать, на ком женился Блейк Киннэрд. Знаешь, я всегда утверждал, что никогда не женюсь, Сюзан, — ох уж эти твои проклятые прекрасные глаза!

И вот она, любовница Блейка, горделиво шла с ним под руку, благосклонно улыбаясь крутившимся вокруг Блейка веселым и красивым людям.

— Сюзан, Сюзан! — представлял он ее всем. Глаза женщин смотрели на нее с холодным любопытством, глаза мужчин — обжигали. Она смотрела на всех одинаково спокойно и говорила лишь изредка.

Она никогда не войдет в их круг — она не способна развлекаться с ними, думала Сюзан, слушая и наблюдая за происходящим. Она не понимала того, что они говорят. Но Блейк понимал. Он парировал их утонченные намеки и недомолвки. Время от времени к нему вдруг приближались женщины и мимоходом с горящими глазами швыряли в него язвительными фразами. Женские взоры растекались вокруг, словно кипящее озеро. А он преодолевал их пылкость и с улыбкой ускользал от них. Ни одной из этих великолепных женщин не удалось прикоснуться к нему. Он всегда отступал, делая вид, что не замечает протянутой к нему руки.

«Блейк умеет о себе позаботиться, — думала она. — Но ему это нравится — он немного влюблен в каждую из этих женщин». И, окруженная веселящимися, возбужденными людьми, их быстрыми вызывающими взглядами, она сосредоточенно думала, почему же Блейк женился именно на ней.

— Ты хорошо развлеклась? — спросил ее Блейк в четыре часа утра, когда они ложились спать. Он был немного навеселе; откинув ей голову, он целовал ее в шею. Она в задумчивости не проявляла никаких эмоций и продолжала пассивно лежать.

— Думаю, что да, — сказала она серьезно. — Однако же странно, что я не могу припомнить ни одного лица.

— Ты выпила лишку, — засмеялся он.

Но Сюзан в этот вечер вообще не пила. Она только наблюдала, слушала и рассуждала.

— Сюзан, иди ко мне! — приказал Блейк и она послушно вскинула руки на его плечи. Ведь она любила его и была его любимой женщиной, хотя и не знала, почему. Но и это было всего лишь фрагментом этого вечера…

Однажды ее пришел навестить Майкл. Он пришел один, и она тоже была одна. Все прекрасное и мальчишеское в нем пропало. Черты Христа исчезли, словно их никогда и не существовало. Русые волосы потемнели и развились. У него были маленькие усики и наметившееся брюшко. О Мэри он вообще не упоминал, даже не сказал, что она была с ним в Норвегии.

— Готовлюсь к выставке, — сказал он. — Все лето я не писал ничего, кроме скал, воды и обнаженной натуры, но больше всего — скал и воды. Что-то особенное появляется в мягком женском теле, когда оно распластано на влажной, черной скале, которую охватывает злобный прибой. Кажется, что он вот-вот разорвет ее, и возникает желание, чтобы он изувечил ее и уничтожил. — Мгновение он молчал. — Вот такие вещи я сейчас пишу. Человек делает то, что должен… — Он встал, подошел к окну салона и посмотрел на реку.

— Коней ты уже не рисуешь? — спросила она. — Когда-то ты так прекрасно рисовал бегущих коней. Я прямо-таки ощущала в их гривах ветер.

— Я рисовал диких лошадей у водопоя в пустыне, — сказал он. — Полотно купил старый Джозеф Харт.

— Расскажи мне о них, — попросила она.

— Ничего особенного, — сказал он нервно. — Я был на Западе и никогда еще не видел диких лошадей. Люди о них рассказывали, но я их никогда не видел. Потом как-то ночью меня одолела бессонница, я вышел из хижины и вскарабкался на небольшой песчаный холм и увидел их на склоне, их было девять, и они пили воду. Один был черный, а остальные — белые. Тот черный меня почуял. Это был их вожак. Светила луна, он поднял голову и заржал, и все они поскакали за этим черным и исчезли.

— Я прямо вижу их, — сказала Сюзан. — Ах, Майкл!

Однако он, закуривая сигарету, сменил тему:

— Интересно, как вы будете влиять друг на друга, — ведь тебе или ему придется измениться. Но я не могу себе представить, чтобы Киннэрд смог быть другим.

— Ты не женился? — спросила она.