Гордое сердце

— Нет. Я хочу быть здесь ночью, именно сегодня ночью. И хочу, чтобы дети были со мной. Тут совершенно безопасно — теперь у нас есть питьевая вода.

— Надеюсь, Сюзи, ты не собираешься вогнать себя в могилу, — взывал к ней отец. — И не собираешься похоронить себя в этом доме.

Минуту она раздумывала.

— Нет, пожалуй, нет, — сказала она наконец. — Нет, это не так, но я чувствую себя здесь лучше, чем в любом другом месте.

Джейн привела детей домой. Они поужинали в полной тишине, и Джейн помогла Сюзан уложить их в постельки.

— Можно нам поцеловать тебя на ночь и за папу? — спросил Джон голоском, исполненным любви и жалости.

— Да, — ответила Сюзан.

Их поцелуи попали ей прямо в сердце, но она не плакала. Джейн, занятая работой, плакала неустанно и тихо, отвернув лицо.

В эту первую ночь Сюзан долго, до поздней ночи, читала. Когда она выкупалась и заплела волосы в косы, как каждый вечер, она легла в постель, взяла книгу и долго читала. Внимательно, час за часом и слово за словом. Она не плакала и не могла плакать. Она переворачивала страницу за страницей, пока не устала. Затем она закрыла книгу и посмотрела на часы. Было три часа. Марк умер ровно двенадцать часов назад. Она посмотрела на его опустевшую кровать, инстинктивно встала со своей кровати и в отчаянии легла в постель Марка, устроилась во вмятине, отпечатанной его телом, и положила лицо на подушку, туда, где спал Марк. Наконец она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами.

Люди столь странны. Они полагают, что их присутствие, когда их много, может принести утешение или же, по крайней мере, отвлечь ее мысли от смерти Марка. Они толпились около нее и осторожно говорили о всякой всячине. Хэл приходил к ней каждый день и всегда говорил ей: «Если бы я мог чем-нибудь помочь, какой-нибудь работой по дому…»

— Спасибо, Хэл, — ответила она и подумала, что лучше отдать должное плачу ночью, чтобы иметь сухие глаза днем, когда наносятся визиты. — Я тебе скажу, — пообещала она.

Но в отношении таких вещей, которые имел в виду Хэл, она не ощущала какой-либо потери. Марк не очень-то много делал по дому. Сюзан не зависела от него так, как обычно бывает у женщин. Она даже и не думала об этом, все делала сама, так что Марк и не подозревал, сколько нужно всего переделать, чтобы поддерживать дом в порядке. Было проще, когда она со всем справлялась сама и таким образом быстро избавлялась от хлопот. Нет, Марка ей не хватало там, где никто не мог заменить его. Ей не хватало его, когда вечером он не приходил домой. Когда он был жив, она не осознавала, что кульминация дня для нее происходит в шесть часов, когда Марк возвращался. Теперь же, когда она знала, что он уже никогда не покажется на повороте, она терзалась от безнадежного ожидания.

— Он уже не придет, — говорила она решительно. — Я уже никогда не услышу тройного клаксона. — Но все равно около шести часов она в напряжении прислушивалась, словно могла услышать его. Затем начинал бесконечно тянуться вечер. Она находила себе дела, где только могла, и помогала Джейн укладывать детей. Вечер за вечером они весело целовали ее за Марка. Каждый поцелуй приносил ей муку, но она переносила ее, потому что этим поддерживала жизнь Марка для детей.

Каждый вечер к ней кто-нибудь приходил в гости. Люсиль оставляла Хэла дома с детьми и появлялась почти ежедневно. Она усердно рассказывала Сюзан, какие у нее были дела днем, что делают дети, что Сюзан надо делать, чтобы перестать думать о себе.

— Сюзи, могу себе представить, что тебе ни о чем не думается, но все же тебе стоило бы опять начать ходить на бридж в клуб. И девочки так говорят. Ведь есть столько вещей, которыми ты могла бы заняться, Сюзи.

— Да, есть, — ответила Сюзан неопределенно.

К коньку риги слегка прикоснулся месяц, первое полнолуние со дня смерти Марка. Они всегда вместе сидели и смотрели, как он выходит. И в холодные зимние вечера натягивали пальто и выбегали наружу, дрожали от холода и со смехом глотали холодный воздух. «Так будем делать, пока будем живы, Сюзи!» — сказал тогда Марк.

Люсиль что-то спросила у нее.

— Извини, я не слышала, что ты сказала.

— Да только то, что я все время думала, как это ты оказалась в Нью-Йорке, когда Марка скрутило, — сказала Люсиль. — Он все время повторял, что тебе отсюда никто не должен звонить, потому что это так важно.

Сюзан мгновенно увидела Марка, безнадежно больного. Как он упорно твердит, что из-за него ее нельзя вызывать.

— Я в то утро не хотела ехать, — объяснила Сюзан. — Но он настаивал. Говорил, что быстро вернется и отдохнет, когда я уеду.

— Он нам говорил, что это ужасно важно, — повторила Люсиль.

— Тогда мне казалось, что это так, — сказала Сюзан и добавила: — А сегодня даже и не стоит об этом говорить.

Люсиль на минуту замолкла. Сюзан почувствовала, что она ищет следующую тему для разговора.

— Вы все так хорошо ко мне относитесь, — сказала Сюзан нежно. — Мне уже лучше, и сегодня я, пожалуй, буду спать.

Люсиль сразу же вскочила и горячо поцеловала Сюзан в щеку.

— Ну так, спокойной ночи, Сюзи. Завтра я опять приду. Да, в одном журнале начинается новая отличная серия. Я тебе принесу.

Она хлопнула калиткой, и Сюзан услышала, как тронулась машина, когда она переключила скорость и оторвалась от тротуара. И затем, как всегда, когда кончался день, ею завладела ночь. Надо было пережить целую ночь, прежде чем придет новый день. Она сидела и наблюдала, как выходит месяц. Она могла бы пойти прилечь, но легче будет не ложиться, легче думать о Марке здесь, чем будучи запертой в пустой комнате. Она вызывала в памяти каждую черту его лица…

Раздумывая, она вспомнила голову, которую лепила, но так и не завершила. Она целые месяцы не вспоминала о ней. Но теперь в ночи она ощутила невыносимую тягу тотчас же посмотреть на нее. Сюзан хотела пальцами прикоснуться к его лицу. Она зашла в кухню за керосиновой лампой и спичками, затем пересекла маленький газон, залитый лунным светом, и пошла по направлению к темной риге.

Она зажгла лампу и поставила ее на ящик. Затем она пошла к полке, которую Марк приделал в углу риги, и пошарила на неровной доске, пока не наткнулась на голову, которая ей так хорошо была знакома. Она отнесла ее к свету, откинула холст, и в руках у нее появилось его лицо.

Она опустилась на колени, непрерывно глядя на него. Теперь лицо это было совершенно похоже на него. Смерть сделала свое. И только теперь голова была готова. Она стояла на коленях, держала его и через минуту склонила к нему свою голову, приложила свое лицо к его глиняному лицу. Она чувствовала, какое оно холодное по сравнению с ее теплым, мягким лицом; губы были недвижимы. Она завернула ее, подняла лампу, вернулась к полочке и поставила ее обратно.

Как раз в этот момент она увидела округлую форму новорожденного. И тут на нее снова упала тень смерти. Теперь, когда Марка нет в живых, у нее больше не будет детей. До сих пор это не приходило ей в голову. Она вообще не думала об этом, но ребенок, которого она вылепила из глины, напомнил ей. Сюзан мгновенно осознала, что она одна в огромной риге. Она поставила лампу на землю и стояла так, пораженная собственным одиночеством. Если бы она закричала, никто бы ее не услышал. Джейн и дети спят, и они не проснулись бы. Ее голос не дошел бы ни до кого. Никому не интересно, где она; и только Марк был бы охвачен беспокойством о ней. Он бы вообще не допустил, чтобы она одна пошла ночью в ригу. Тут мог бы оказаться какой-нибудь бродяга, вроде того, что повесился в лесу. Она осмотрелась вокруг, охваченная детским страхом. Над нею лежали длинные, угловатые тени балок. Она стояла в маленьком круге слабого света, и вокруг нее расстилались тени и черная тишина. Она хотела схватить фонарь и убежать. Но куда ей бежать? Не к кому.

«Я сумасшедшая, — думала она вслух. Ее голос отражался эхом в темноте. Она слышала, как глухо отозвалось эхо. — Мне надо что-то делать, — подумала она. — Надо что-то делать руками, иначе я точно сойду с ума».