Ты - мое дыхание

— Ты устала, что ли: глаза у тебя такие огромные и лапка дрожит? — спросил Борис, сжав ее руку в своей.

— Нет, не устала, — прошептала она едва слышно, чувствуя, как все внутри замирает от ласкового слова «лапка».

Они уже стояли на середине комнаты, и рядом покачивались Надя с Олегом, довольно тесно прижавшиеся друг к другу. Пальцы Олега скользили по Надиной шее, вроде бы просто убирая волосы и в то же время лаская. Она не могла не понимать и не чувствовать этого. Но не протестовала и не размыкала своих рук, обвивших его шею. Не будь Поля такой пьяной, она бы, конечно, подумала, что неприлично вот так пристально наблюдать за танцующей парой, отвела бы глаза деликатно и скромно, и Борису не пришлось бы, мягко взяв за подбородок, разворачивать к себе ее лицо. Впрочем, его тактичность оказалась излишней. Надя и Олег еще до окончания мелодии, недотанцевав, выскочили в коридор: то ли покурить, то ли еще за чем… И они снова остались одни, как тогда, в лифте. Знакомое ощущение волнующего, упоительного «одиночества вдвоем» возвращалось к Поле медленно, сквозь гудящий в голове хмель. И вместе с ним возвращалась скованность, такая, что не разомкнуть губ. Да она и не хотела ни о чем говорить, просто танцевала, прижавшись к Борису, и как-то туманно думала о том, что роста он оказался более высокого, чем казалось вначале: его теплое дыхание билось где-то возле ее виска.

Потом она все-таки подняла голову и спросила:

— Боря, а то, что ты пел, это откуда?.. Только не говори, что из головы, не надо смеяться надо мной…

Ей почему-то казалось сейчас первостепенно важным, чтобы он говорил очень серьезно, чтобы не шутил, не вспоминал в разговоре даже мельком ту неловкую ситуацию у нее дома. Он улыбнулся и легонько сжал ее руку:

— Ну стихи, конечно, не мои: кое-что из классиков, одно даже Олежкино… А мелодии, правда, из головы. Но ты же — профессионал, ты же не можешь не понимать, что в них-то как раз нет ничего особенного. Так, вариации на стандартные комбинации аккордов.

Поля вспомнила тревожную, щемяще-грустную мелодию песни про автобус и энергично затрясла головой:

— Нет, нестандартные! Нестандартные…

— Ну пусть — нестандартные! — с едва заметной усмешкой согласился Борис и как-то особенно нежно поддержал ее за талию во время очередного поворота. Впрочем, Поля чувствовала, что поддержка эта ей не только приятна, но и просто необходима: ноги уже отказывались слушаться, комната колыхалась перед глазами, как вино в бутылке. Она вспомнила про вино и тоскливо подумала, что не надо было пить этот последний бокал, потому что теперь она совсем пьяная и, наверное, не сможет сказать самого главного, того, что нужно сказать…

А магнитофон продолжал играть уже что-то незнакомое и быстрое, но они все еще стояли посреди комнаты, не размыкая рук. Олег и Надя пока не возвращались. И тогда Поля все-таки решилась. Она подняла голову, посмотрела Борису в глаза и, краснея, заплетающимся языком проговорила:

— Боря, а я тебя люблю…

Сказала и замерла, от страха сильно сжав пальцами его плечи. Она ждала чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. А произошло вот что: он просто улыбнулся, покачал головой и сказал:

— Ох, девочка моя, совсем пьяная…

Даже пальцев ее судорожно сжатых не расцепил, только поцеловал в висок легонько и как-то по-братски. И тогда она запротестовала, решительно, яростно, сквозь мгновенно выступившие на глазах слезы:

— Не надо так говорить, не надо! Я не пьяная! То есть я пьяная, конечно, но я все понимаю… И я на самом, на самом деле люблю тебя… И мне даже все равно, что ты сейчас ответишь! Я люблю тебя, понимаешь, люблю… Первый раз в жизни!

— Вот так сразу? — переспросил Борис все еще шутливым тоном, но уже неуверенно и тревожно. И Поля ничего не сказала, просто, привстав на цыпочки, потянулась к нему дрожащими, пересохшими губами…

Ах, какие у него оказались губы, твердые и теплые! Как надавили они мягко и требовательно на ее рот. И уже через секунду не она целовала его, он целовал ее. Целовал умело и нежно, то лишь дразня, лишь касаясь кончиком языка, то приникая к ней жадно, ненасытно и порывисто. И ладонь его жарко сминала нежный батист блузки у нее под лопаткой…

Очнулась Поля уже на диване, почему-то снова с бокалом вина в руке. Видимо, вино она схватила сама, потому что Борис, сидящий рядом, уговаривал ее поставить бокал на стол и съесть лучше яблочко. Потом была ванная с зеркалом в красной пластиковой раме, тошнота, подкатывающая к горлу, и холодная вода, льющаяся на голову. А рядом почему-то Надя, командующая ей убрать руки и не сопротивляться. Последнее, что она запомнила, были донесшиеся сквозь гудящий туман слова Бориса:

— Олег, ты — на диван, я — на раскладушку. Девчонки пусть спят в комнате родителей…

И собственный внутренний смутный протест: «Почему? Ведь я же хочу быть с ним. Я не хочу расставаться с ним. Никогда»…

Тетя Даша еще вчера вечером, сразу после ухода гостей, навела идеальный порядок, перемыла посуду, вычистила ковер, цветы в вазах расставила по всей квартире, и все же наутро у Поли было устойчивое ощущение, что что-то вокруг не так. Прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что «не так» у нее в душе. И тут же мгновенно вспомнила вчерашний разговор с Надей. Разговор о другой женщине в жизни Суханова. Нет, они не говорили о ней всерьез, просто обсуждали вероятность того, что такая женщина существует. Тем более сейчас, наутро, вероятность эта казалась Поле чрезвычайно малой, и все же…

Она зашла в ванную, достала из контейнера кубики замороженного отвара ромашки, протерла лицо и посмотрела на свое отражение в зеркале. Лицо как лицо. Кстати, вполне привлекательное даже без косметики. И махровое полотенце, обернутое вокруг головы тюрбаном, общего впечатления не портит. Наоборот, придает какой-то экзотически-восточный шарм. Поле вдруг вспомнился банальный комплимент, сделанный ей лет пять назад Олегом. Олег сказал тогда, что она похожа на Нефертити. Она, естественно, рассмеялась, но в глубине души почувствовала себя польщенной. И Борька всегда говорил, что она — красивая… Неужели он сейчас говорит это кому-то еще? Неужели к кому-то еще подходит сзади, обнимает за талию? Неужели поверх чьего-то еще плеча смотрится в зеркало? А может быть, нет? Может быть, он подходит к зеркалу один? Протирает влажной ладонью лицо и придирчиво осматривает шею: не осталось ли где-нибудь характерных синяков или следов губной помады?..

Поля резко, так что размотался один конец полотенца, мотнула головой и присела на холодный край ванны. «Дура, дура и еще раз дура! — мысленно сказала она сама себе. — Что, у тебя есть реальный повод его подозревать? Он пропадает где-то ночами? Таскается по саунам? Или, может быть, от него за версту пахнет женскими духами?» При воспоминании о духах сердце неприятно и ощутимо кольнуло. Это было всего один раз и тогда вполне сошло за шутку, но теперь… В тот вечер Борис приехал из офиса позже, чем обычно. Прошел в комнату, сел на пол рядом с креслом и положил голову к ней на колени. Поля улыбнулась, провела рукой по теплым светлым волосам и, наклонившись, поцеловала его в затылок. Необычный терпкий аромат мгновенно заставил вздрогнуть ее ноздри.

— Борька! — она выпрямилась и приподняла его лицо за подбородок. — Это почему от тебя дамскими духами пахнет?

— Какими духами? — он удивленно округлил глаза.

— Ну уж не знаю какими, запах незнакомый. Но то, что не твоей туалетной водой и не моим «Аллюром», — это уж точно. Может, это твоя Ирочка Ларская такими пользуется?

Ирочка Ларская была молодой журналисткой из «Бизнеса и финансов» и писала про Бориса статью для своей рубрики. Интервьюировала она его уже раза три и все никак не могла набрать нужное количество материала. Шуточки «про Ирочку» стали в последнее время у них традиционными.

Борис усмехнулся и покачал головой:

— Вот женщина! Не женщина — а КГБ! Так ведь и знал, что унюхаешь!