Страница 20 из 21
Традиции «коммуны» достаточно красочно описаны непосредственными действующими лицами субботних и воскресных загулов, превратившимися во второй половине тридцатых годов из завсегдатаев «празднеств» в обитателей тюремных камер. «Участники, прибыв под выходной на дачу, пьянствовали весь выходной день и ночь под следующий рабочий день, — рассказывал следователю один из „коммунаров“, Н. Клименков, 29 сентября 1938 года. — Эти пьяные оргии очень часто сопровождались драками, переходящими в общую свалку. Причинами этих драк, как правило, было то, что мужья замечали разврат своих жен с присутствующими здесь же мужчинами, выполнявшими заведенные батькой Бокием правила. Правила в этом случае были таковы. На даче все время топилась баня. По указанию Бокия после изрядной выпивки партиями направлялись в баню, где открыто занимались групповым половым развратом.
Пьянки, как правило, сопровождались доходящим до дикости хулиганством и издевательствами друг над другом: пьяным намазывали половые органы краской, горчицей. Спящих же в пьяном виде часто „хоронили“ живыми. Однажды решили похоронить, кажется, Филиппова и чуть не закопали в яму живого. Все это делалось при поповском облачении, которое специально для дачи было привезено с Соловков. Обычно двое-трое наряжались в это поповское платье, и начиналось „пьяное богослужение“.
На дачу съезжались участники „коммуны“ с женами, в том числе и женщины из проституток. Женщин спаивали, раздевали и использовали по очереди, предоставляя преимущества Бокию, к которому помещали этих женщин несколько.»
Подобный разврат приводил к тому, что на почве ревности мужей к своим женам на «дачной коммуне» было несколько самоубийств: Евстафьев — бывший начальник технического отделения — бросился под поезд, также погиб Миронов, с женой которого якобы сожительствовал Бокий, на этой почве застрелился помощник начальника 5-го отделения Баринов.
Дефицит наличных на содержание «дачной коммуны» был неизбежен. «Взносы», а это десять процентов месячного оклада, расходов не покрывали, приходилось искать выход, привлекать доходы от реализации изготавливаемых в мастерской несгораемых шкафов, средства, выделяемые на оперативные нужды. Хорошо хоть, со спиртным проблем фактически не стало, когда в «коммуну» вовлекли начальника химической лаборатории Е. Е. Гоппиуса. Ягодные настойки на спирту пользовались успехом как у мужиков, так и у женской части «коммунаров». И все это происходило в святая святых государства, творилось людьми, призванными стоять на страже безопасности страны и ее граждан. В самом что ни на есть чистилище советской власти. У руля бесовщины стояли те, кто горло драл за власть Советов, за права обездоленных, эксплуатируемых, неимущих… Те, кто числился среди ближайших соратников Ленина и Дзержинского…
Первое, что приходит в голову после прочтения такого рода свидетельств, — не может быть! Неужели Клименкова заставили сочинить все вышеописанное? Возможно, он просто оговорил честных людей по чьей-то недоброй воле, по принуждению?
Но есть свидетельство другого, кстати, уже упоминавшегося персонажа — Гоппиуса: «Каждый член „коммуны“ был обязан за „трапезой“ выпить первые пять стопок водки, после чего члену „коммуны“ предоставлялось право пить или не пить — по его усмотрению. Обязательным было также посещение общей бани мужчинами и женщинами. В этом принимали участие все члены „коммуны“, в том числе и две дочери Бокия. Это называлось в уставе „коммуны“ „культом приближения к природе“. Обязательным было и пребывание мужчин и женщин на территории дачи в голом и полуголом виде…»
Говорили, что баня окуривалась ветками высушенной белены, дурмана, белладонны, конопли. В зависимости от действия этих травяных настоев «дачники» то погружались в состояние эйфории, крайнего экстатического восторга, то доводились до ощущения жуткого ужаса. Что здесь соответствует действительности, а что является плодом фантазии — не столь важно. В конце концов, и в наши дни найдется немало заядлых любителей русской бани и коллективного ее посещения. Вряд ли стоит выяснять, кто и чем конкретно занимался в парилке, после нее. Суть в другом — зачем все это затевалось.
Ритуалы дьявольщины, сатанинства — это всегда процесс и финал. У тех людей было все для полного превращения своих пьяных оргий в классические бесовские игрища, в том числе и с жертвоприношениями. Многие участники тех вертепов перед выездом в Кучино приносили жертвы «коммуне» приведением в исполнение приговоров в отношении осужденных на смерть «врагов народа».
После нескольких достаточно темных убийств и загадочных самоубийств членов «коммуны» в Кучине стало потише: не исключено, что участники и организаторы оргий стали опасаться собственного откровенного цинизма, диких надругательств над святыми крестами, поповскими рясами, прочего богохульства. В прежние века подобное каралось сожжением на кострах. Теперь на кострах не жгли, однако и иными способами на тот свет было отправлено немало «коммунаров». То есть не естественной смертью, а, например, по приговору военного трибунала или «тройки». Они это сознавали, а потому у многих все чаще стало проявляться тревожное предчувствие неизбежности какой-то кары свыше. Во всяком случае, практически каждое очередное сборище давало повод для мрачных размышлений: постоянно приходилось констатировать исчезновение то одного, то другого вчерашнего любителя бани, члена «дачной коммуны», который, по слухам, прочно обосновался на тюремных нарах без всяких перспектив выбраться живым на свободу. Оттуда существовал только один выход — в преисподнюю. Многие затужили, крепко призадумались. Этим, наверное, и объяснялось стремление заглушить водкой никогда не покидавший «коммунаров» страх и, как в последний раз, покуражиться в пьяном угаре.
Лаврентий Берия первым делом железной рукой принялся «наводить порядок» в собственном доме, избавляться от людей, скомпрометировавших «святое дело госбезопасности». С его приходом в НКВД репрессии обрушились уже на самих чекистов. Первыми убирали организаторов репрессий и наиболее ретивых исполнителей воли свыше, которые вели сфабрикованные дела на авторитетных в прошлом деятелей и за которыми числилось больше всего сфальсифицированных материалов, пыток и избиений арестованных. Все осуществлялось под лозунгом борьбы с извращениями в работе органов. Вчерашние спецы по пыткам, истязаниям и выколачиванию «нужных» показаний превратились в козлов отпущения, обвинители — в ненужных свидетелей и организаторов преступлений.
Собственно, периодические чистки, точнее, самые настоящие расправы над сотрудниками внутри советского карательного ведомства были своего рода «традицией». Ежов перестрелял всех приближенных Ягоды, а тот еще раньше прибрал людей Дзержинского и Менжинского. Правда, при Ежове и Берии в репрессиях против своих появились существенные особенности. Прежде, во времена Менжинского — Ягоды, бывшие чекисты могли еще рассчитывать на снисхождение. Почти все осужденные сотрудники НКВД, проморгавшие убийство секретаря Ленинградского обкома партии С. М. Кирова, были отправлены на небольшие сроки в дальние лагеря, но занимали там административные должности. Служили они хоть и маленькими, но начальниками, операми по режиму, спецами, заведовали хозяйством. Да и проживали отдельно от заключенных.
С приходом в НКВД Берии все поблажки кончились. Еще когда он был замом у Ежова, начались гонения. Теперь проштрафившихся и неугодных беспощадно выгоняли из органов, судили, безжалостно карали, расстреливали. Освободившиеся места сразу же заполняли другие, не менее ретивые, жестокие, подлые и циничные. Но эти, новые, не тянули за собой бремя прошлых расправ над тысячами невиновных людей.
И тем не менее начальство сознавало: без полных раскрепощений «карающий меч пролетариата» заржавеет. От крови. Психика человека просто не в состоянии выдержать постоянное пребывание на «кухне смерти». Так называемых «врагов народа» продолжали расстреливать тысячами, как и раньше. И хотя на самом верху в НКВД были полностью осведомлены о повальном пьянстве оперативных сотрудников и их непосредственных начальников, там смотрели на все сквозь пальцы. Пить возбранялось только с людьми со стороны, дабы не выносить сор из избы.