Страница 70 из 103
— Я с детства склонен к перемене мест…
«Лучше домой», — с собачьей безапелляционностью послал в ответ Джой.
— Ясен пень, — проворчал Воронков, — я бы тоже не прочь, да только где он нынче, дом-то?
«Я не знаю. Правда, не знаю», — отозвался Джой и принюхался для проформы, как бы показывая тем самым, что его возможности ограниченны и в данном случае их недостаточно для обнаружения дороги к дому.
Воронков тоже принюхался. И осмотрелся заодно. Воздух заметно пах йодистым дыханием моря. Море угадывалось где-то по левую руку у самого горизонта, каким-то особенным цветом неба и прямизной линии горизонта.
Все же остальное пространство оказалось пустыней, покрытой какими-то цветными наносами песка. Дюны были разноцветными. Длинные языки песка — желтые, как репа, красные, как морковь и цвета запекшейся крови.
— Ты что-нибудь понимаешь в дюнах, Джой? — пробормотал Воронков.
Джой не понимал ничего в дюнах, но место ему не нравилось. Не просто дежурно не нравилось, как большинство предыдущих миров, а не нравилось активно. Мощные флюиды агрессивного страха, исходившие от него, подтверждались и внешними собачьими признаками — поджатый хвост, прижатые уши, шерсть на холке дыбом. Джой и зарычал бы, но не знал источника опасности и поэтому оставался лишь в собачьем недоумении.
— Ну, ну… — покачал головой Воронков и поправил портупею, приятно отягощенную надежной массой «Мангуста», устроил поудобнее кортик. — А что это там?
«Плохое место!» — охотно передал Джой.
— Ну еще бы! — усмехнулся Воронков. — Еще хуже, чем все вокруг?
«Хуже!» — без малейшего колебания констатировал Джой.
— Толку от тебя!..
«Плохое место» представляло собой единственную постройку посреди пустыни.
Сашка решил изучить ее поближе.
Издали сооружение напоминало подушечку для булавок. При ближайшем рассмотрении оно оказалось тремя рядами колонн с остатками навеса на тех из них, что стояли прямо. Большинство колонн торчали во все стороны под разными углами, как те самые булавки, натыканные в подушечку.
Более всего «плохое место» напоминало станцию неопознанного транспорта, заброшенную в незапамятные времена. Имелось даже что-то вроде будки кассира. Вот только дороги нету никакой.
В далеком прошлом это сооружение было сориентировано по направлению от моря к заметному распадку между дюнами. Возможно, это направление и указывало на дорогу, ныне занесенную песком, но что это была за дорога, теперь уже и не определить.
Некая непонятная станция непонятного транспорта посреди пустыни недалеко от побережья. И что в этом плохого и опасного? Вроде бы ничего. Кроме того, что руины, как показывает практика, чреваты встречей со всякими деклассированными элементами типа БОМЖ, а также прочими опасностями. Но эти руины не производили впечатления обжитого места. Скорее они рождали ощущение безысходности. Совершенно невозможно представить себе, чего здесь можно дождаться. И самое главное: чего делать-то? Куда идти? До сих пор был какой-то стимул двигаться вперед, вроде того леса на горизонте. А здесь?
Сашка напрягся и, закрыв глаза, сделал несколько шагов вперед.
Открыл.
Все то же самое.
Да, «люка» здесь явно не было.
А где?
Воронков дотронулся до одной из колонн. Она была теплая, гладкая, из какого-то материала, похожего на мрамор, цвета слоновой кости с кровавыми прожилками. Повинуясь непонятному импульсу, он отдернул руку. Что-то в колоннах было неправильное. Будто бы это были конечности некоего окаменевшего живого организма. Окаменевшего, но еще сохраняющего отголоски жизни. Однако нет. Не это. И все же что-то неприятное было в этом теплом материале.
— Ты был прав, — сказал Воронков, — это очень плохое место. И нам бы убраться отсюда поскорее.
Но с этим-то и проблема. До сих пор что-то вело Воронкова вперед. Тропа, прямо как эскалатор, двигала его из мира в мир почти что сама. И получалось, что вне зависимости от того, переставляешь ты ноги или нет, а все равно движешься. От одной точки перехода к другой. Здесь же не было такого ощущения. Не было направления. Не было движения. Только пустыня, исполненная небытия и безысходности.
Сашка покрутился на месте, пытаясь почувствовать себя стрелкой компаса, и, повинуясь какому-то смутному побуждению зачем-то решил осмотреть то, что опознал как «будку кассира».
Это было маленькое кубическое здание в стороне от колоннады. Плоская крыша с выщербленными краями. Квадратное маленькое окошко чернело на фасаде. Домик выстроен из белых, истертых временем блоков, ничем не похожих на материал колонн.
«Может, нужник?» — мелькнула шкодливая мысль.
Джой, словно в подтверждение этой мысли, подбежал к белому кубу с окошком, обнюхал и пометил по-собачьи угол. Судя по всему, пес несколько успокоился.
Однако, когда Воронков приблизился к домику, Джой вдруг снова по-волчьи прижал уши и зарычал.
«Мангуст» немедленно оказался в руке. Воронков уже окончательно освоился с этим явлением. Рука сама находила пистолет, а пистолет руку в минуту подлинной или мнимой опасности.
Главное — не пытаться сознательно контролировать процесс. И специально воспроизвести эффект, в спокойной обстановке, не получалось.
— Спокуха! — послышался насмешливый голос. — Не делайте резких движений и дышите глубже.
Из-за кубического сооружения появился обладатель голоса. Это был высокий человек в долгополом вылинявшем плаще и широкополой шляпе. Не так чтобы ковбой из второразрядного вестерна, но что-то вроде того.
Из-под плаща выглядывали носки отнюдь не ковбойских, а очень даже футуристических ботинок или там сапог.
Но главным было то, что незнакомец говорил по-русски. И без акцента всякого.
Хотя что значит без акцента? У самого Воронкова был безусловно местный говор. Москвичей, рязанцев, новгородцев и сейчас не спутаешь, хотя телевидение и диктует единый стандарт речи, нивелируя и приводя к общему знаменателю.
Незнакомец говорил, как мог бы говорить диктор, актер или учитель русского языка. Не гнушаясь при этом сленговыми словечками типа «спокуха».
— Осмотрелся? — поинтересовался незнакомец. — И как тебе здесь?
— Да никак… — честно признался Воронков, не понимая еще как ему реагировать на эту встречу.
Незнакомец был здесь в пустыне абсолютно чужероден и неуместен.
Пистолет Сашка между тем не опустил, однако незнакомца это не слишком беспокоило.
— Ничего мы здесь не дождемся, — сказал тот, — поезд ушел, платформу подмели, причем так давно, что никто и не помнит. Придется идти пешком.
— Куда? — глупо поинтересовался Воронков.
Незнакомец махнул рукой в сторону распадка между холмами, где, как уже предположил Воронков, когда-то была дорога.
— Туда, — сказал он, — там еще есть станции, откуда ходит транспорт. Дотемна дойдем. Если поторопимся. Ты ствол-то опусти. Оно без надобности.
И Воронков опустил.
Ага, что-то знакомое. «Абдула, руки-то опусти…» Белое, понимаешь, солнце пустыни. Воронков непроизвольно посмотрел на небо. Какого оно цвета, солнце? И солнца не увидел на небе. Интересно…
Где-то у горизонта небо было светлее, в противоположной стороне, там, где море, сгущалась предгрозовая тьма, но светила нигде не наблюдалось. И между тем пустыня была залита светом и зноем.
«Солнце не белое, а никакое», — констатировал Воронков.
— Двинули? — полувопросительно предложил незнакомец.
— Почему бы нет? — пожал плечами Воронков, убирая пистолет.
Джой обнюхал край облезлого плаща и вопросительно посмотрел на хозяина: «Опасен не он!»
Еще одна загадка.
«Он опасен, но не для нас», — уточнил Джой, руководствуясь своей собачьей логикой.
Незнакомец между тем двинул вперед раскачивающейся какой-то, размашистой походкой. Спина у него была широченная. Что-то в нем не вязалось. Лицо, которое Воронков плохо рассмотрел под шляпой, было узким и сухим. Но по плечам размер плаща читался не меньше шестидесятого. И походка у него была такая, словно его при каждом шаге подбрасывало вперед какой-то мощной силой. Воронков едва поспевал за ним.