Страница 68 из 103
В последний момент он выбросил назад правую руку и оперся на пульт. Под самую ладонь попал некий торчащий из пульта пластиковый грибок ядовито-зеленого цвета.
Грибок вжался в панель пульта.
И тут же что-то загрохотало, залязгало и заурчало.
Подняв руку, он посмотрел, на что же такое нажал.
Это была безусловно большая ГЛАВНАЯ, если так можно выразиться, кнопка.
— Хорошо, что не красная, — глупо улыбнувшись, пробормотал он.
Но красных кнопок на пульте вовсе не было.
Может, в этом мире роль КРАСНОЙ КНОПКИ выполняет зеленая?
Бронированные жалюзи, закрывавшие наклонную стену, раздвинулись и поползли вверх, приняв горизонтальное положение.
За ними скрывалось исполинское окно, за которым открылся огромный сумеречный ангар.
Какие-то механизмы, в которых угадывались манипуляторы, свисали с потолка ангара.
Воронков подошел к стеклу.
— И что они тут держали? — проговорил он.
Ангар, освещенный лишь едва-едва, уходил в бесконечность и темноту.
Происшедшее несколько отрезвило Воронкова. Мрачные перспективы ангара, снабженного титанической техникой, всколыхнули самые мрачные предчувствия.
— Они что-то держали здесь… — глубокомысленно пробормотал он, — и то, что они держали здесь, как это говорится в американских ужастиках… оно вырвалось из-под контроля. И оно… Оно может быть еще здесь!
Сашка и сам не мог бы сказать, верит ли он в то, что говорит. Но драматизм ситуации, которую он сам себе живописал, обладал пленительностью настоящей трагедии. И от этого охватывала сладкая жуть.
— Когда ОНО вырвалось, то его пытались заблокировать, — продолжал Воронков, — а я разблокировал…
И тут в его затуманенном мозгу возникла информационная суперпозиция.
— Пойдем, Джой, — сказал Сашка, — дверь была заблокирована, а я разблокировал.
Вот тут Джой не возражал, вот тут он был согласен.
Прихватив фляжку и шатаясь, Воронков вновь прошел вдоль пультов до торцевой двери, взялся за золотую ручку и сказал:
— Вуаля!
То, что получилось вслед за этим, действительно больше всего походило на некое безобразное «вуаля!», так что лучше не скажешь.
Воронков открыл дверь и потерял опору под ногами…
Не выпал в дверь, выпал вовсе.
Дверь и бункер исчезли.
Вместо них — сумерки и снежный склон, по которому Сашка покатился в молчании суровом, потому что заорать, как это бывает в кино, ни от восторга, ни от ужаса, ни от неожиданности, ни от чего бы то ни было он не додумался.
Врезавшись в голый зимний кустарник, он затормозил.
Сверху на него сверзился Джой.
— Зашибись! — искренне сказал Сашка, поднимаясь.
Он теперь даже не был уверен, открыл ли дверь или только собирался это сделать.
Фляжка все еще была в руке. Зажим, как на колпачках авторучек, только соответствующего размера, на ее тыльной стороне он вдел в подошедшее по размеру гнездо на талии шинели. Проверил, надежно ли сидит. Надежно. Так же он прикрепил к шинели зажимом и кортик, который на штанах мешался.
«Это другое место!» — недовольно транслировал Джой.
— Сам вижу, — помотал головой Сашка, — а приземляться на меня было обязательно?
Джой не понял.
«Здесь еще холоднее!» — заметил пес, не терявший практического отношения к вещам.
Да, в ночном зимнем лесу было еще холоднее, чем в горном бункере. Луна наполняла голый лиственный-лес призрачным сиянием. Невысокий холм, с которого скатился Воронков, был покрыт чахлым кустарником и увенчан черными зубчатыми елями.
Но холод здесь другой. Воздух плотнее и казался даже сладковатым после разреженного горного. Все равно, без шинели здесь пришлось бы совсем туго. Сашка поднял воротник.
Приходилось констатировать, что это воистину другое место. Вот только какое? Лес на этот раз, словно для разнообразия, слишком уж ординарный. Нормальной высоты деревья с черной корой, которые Сашка не брался бы опознать и днем, могли быть и липами, и вязами, и кленами. Кто их без листьев-то разберет. Не березы — точно, и не тополя. А конкретнее не скажешь. После больших и очень больших деревьев обычные — казались невысокими.
Какой-то уж очень простой лес.
Почему-то вспомнились семейные выезды за город, в такой же вот лес за грибами, на погромыхивающем мотоцикле «Урал» с коляской. Когда Сашка был еще маленький, сидел в коляске, закутанный по подбородок в брезентовый чехол, и захлебывался набегающим воздухом, когда отец наддавал газку по шоссе… Болезненно яркое детское воспоминание. Куда потом делся этот мотоцикл? Потом в семье появилась машина, а что стало с мотоциклом? Сашка этого не запомнил...
Залитый лунным светом зимний лес вполне мог быть тем самым, в котором в детстве Сашка нашел огромный белый гриб. Какой-то неправдоподобно здоровенный. По дороге домой сразу заехали в фотоателье и с этим грибом его — Сашку — сфотографировали. Фотка где-то осталась в одном из желтых конвертов, в которых он хранил теперь семейный архив.
Слеза навернулась. Нервы, размягченные алкоголем, шалили…
Но разум выделил главное — ничего не нашего, иного в лесу вот так навскидку не наблюдалось.
А что? За время путешествий по мирам иным вполне мог и снег выпасть. Погода нынче и не такие фокусы выдает.
Но нет…
Сколько бы ни плутал Воронков вдали от родных пенат, — такой аберрации сознание не желало допускать.
А что, если он очутился-таки на родной Земле и в своем измерении, только где-то в северных краях, на черт его знает каком расстоянии от дома? И от этого места до ближайшего жилья, как до Китая.
Такой расклад напугал Воронкова пуще перспективы застрять в совсем чужом мире. Ну что была бы за глупость — повидаться с паукообразными гуманоидами, одолеть жуткого хищника в не нашем лесу у не нашей речки, пройти по совсем уж нечеловеческим краям, выбраться из заброшенного не нашими военными бункера, все преодолеть и превозмочь и замерзнуть в диких лесах Подкаменной Тунгуски, где и тела-то не найдут…
Обидно.
— Нужно выйти к дороге, — выдыхая вместе со словами густой пар, скомандовал себе Воронков.
И пошел буквально куда глаза глядят — вперед. Перспектива найти дорогу была сомнительной. Но тут ведь главное — двигаться по прямой. Не закружить в лесу.
— Ну, что, Джой, не чуешь ничего? Нет ли поблизости какого зимовья. Или лучше пригородного шоссе. Если поймаю тачку, то могу пуговицей с брюликом расплатиться, — говорил он, проваливаясь в снег почти по колено и волоча за собой долгие полы шинели.
В подтверждение готовности расплатиться пуговицей он ухватился за одну и рванул, потом спрятал в часовой карман джинсов. В крайнем случае хоть останется на память.
И все же в лесу была одна странность, не замеченная прежде. На дальнем горизонте чувств маячила угроза, которая сгущалась кругом. Некая вражья сила наполняла лес своим присутствием. Враг был чужой — не Воронкова враг, а кого-то другого. Про Сашку здесь не знали, не чуяли его присутствия. Хоть это радовало.
Но тяжелая злоба двигалась по лесу в его сторону. И будто со всех сторон. Воронков ощущал это совсем слабо, но даже на таком расстоянии сконцентрированная персонифицированная ненависть заставляла волоски на коже рук вздыбливаться, как от ледяного ветра.
«Буря кончилась и светила луна!» — вспомнил Воронков прочитанную в незапамятные времена строку откуда-то. Откуда — не вспомнил, но рассказ был жутковатый, и фраза эта имела в нем ключевое значение.
Сашка остановился.
Вдруг родилось понимание, что вокруг него бушует буря. А он находится в самом последнем безопасном месте этой бури — будто в глазу урагана.
Вот оттого-то и тихо так. Ни шороха, ни птицы, ни зверя лесного не слышно. И луна, как лампа в морге, на одном из столов которого так покойно лежать, светит с высоты, пронизывая будто самую ткань мироздания своим мертвенным светом.
И вдруг будто колокольчик тенькнул вдали. Будто перестук раздался. Далеко, но все ближе стали слышаться звуки.