Джозеф Антон

Он побывал в Барселоне и выступил там. Слетал в Америку и произнес речь при вручении дипломов в колледже Барда. Никто не покушался на его жизнь. А вот иранского политэмигранта Резу Мазлумана, который при шахе был министром образования, а потом тихо жил в парижском пригороде Кретее, нашли мертвым. Два выстрела в голову, один в грудь. Мир, ненадолго ставший светлее после выхода «Прощального вздоха Мавра», вновь потемнел. В воображении он по-прежнему пытался сочинить для своей собственной истории счастливый финал, но это не очень-то получалось. Два выстрела в голову, один в грудь. Тоже возможная концовка.

Элизабет по-прежнему не была беременна, и в их отношениях опять возникла напряженность. Если она не забеременеет в ближайшее время, надо, настаивала она, попробовать искусственное оплодотворение, хотя его хромосомная транслокация сильно уменьшала шансы на успех. А если она, так или иначе, забеременеет, весьма вероятно, что ее строго охранявшаяся анонимность будет утрачена и о доме 9 по Бишопс-авеню станет широко известно. Это превратит дом в вооруженный лагерь; и в любом случае — как им растить ребенка посреди того кошмара, в котором они вынуждены существовать? Что за жизнь у него будет? Но всем логическим доводам она противопоставляла свою неодолимую потребность в материнстве, а он — свою решимость вести с ней реальную жизнь, и поэтому они готовы были пытаться снова и снова, готовы были сделать все, что потребуется.

Виджай Шанкардасс сообщил из Индии обнадеживающую новость: Индер Гуджрал — министр иностранных дел в новом индийском правительстве — за то, чтобы позволить ему побывать в Индии, и министр внутренних дел с ним согласен. Так что не исключено было, что его долгое изгнание вскоре окончится.

Эндрю показывал издателям план «Земли под ее ногами» и получал обнадеживающие отзывы, но вопрос о долгосрочной публикации «Шайтанских аятов» в мягкой обложке все еще оставался открытым, и Эндрю хотел поставить условием любой сделки с англоязычным издательством, касающейся нового романа, то, что оно возьмет и «Аяты». Издания в мягкой обложке уже продавались во многих странах, а на английском по-прежнему можно было купить книгу, изданную консорциумом, но по существу это была публикация силами автора, и ее нельзя было рассматривать как долгосрочное решение. В Англии Гейл Рибак и британский филиал «Рэндом хаус» двигались к согласию на переиздание «Аятов» в дешевом варианте с эмблемой «Винтидж», но в Америке глава «Рэндом хаус» Альберто Витале был настроен иначе. Решением, предложил Эндрю, может стать издательство «Хольцбринк», чей немецкий филиал «Киндлер» уже выпустил дешевое немецкое издание без всяких осложнений и чей американский филиал «Генри Холт», руководимый колоритным Михаэлем Науманном, судя по всему, был готов выпустить английское издание. Он сказал Эндрю, что в Великобритании хотел бы остаться с «Рэндом хаус», и Эндрю ответил, что пришел к тому же мнению, так что они «работали на одной волне».

Отступив в конце последнего ледникового периода с Лонг-Айленда, ледник оставил там конечную морену, сотворившую поросшие лесом холмы, среди которых они с Элизабет провели то лето. Приземистый, но просторный дом, выкрашенный белой краской, принадлежал Милтону и Патриции Гробоу — пожилой чете, с которой он поначалу не мог видеться, ибо его, по идее, не было на свете: Элизабет якобы приехала на лето одна, «чтобы писать и встречаться с друзьями». Позднее, когда супруги Гробоу поняли, что происходит, они были искренне рады, что предоставляют ему летнее убежище. Прекрасные люди, нравственные, либеральные, чья дочь работала в журнале «Нейшн», они были горды — так они сказали — тем, что смогли помочь. А он и до и после «разоблачения» был счастлив в этом месте, где им не угрожало ничего более опасного, чем болезнь Лайма. Они сообщили, где находятся, ближайшим друзьям, от людных мест в Бриджгемптоне, Саутгемптоне и прочих гемптонах держались подальше, гуляли на закате по морскому берегу, и он чувствовал, как всегда чувствовал в Америке, что его подлинное «я» мало-помалу возрождается. Он начал писать новый роман, и дом Гробоу, окруженный полями и лесами, оказался идеальным местом для работы. Медленно стала разворачиваться книга, которая — он начал это понимать — будет длинной. Элизабет увлеклась садоводством и проводила счастливые часы, ухаживая за садом Гробоу. Зафар отправился в Грецию со своей матерью, а потом приехал к ним, полюбил это место, и на время они сделались просто-напросто семьей, проводящей лето у моря. Они заходили в магазины, ели в ресторанах, и, если люди его и узнавали, они были достаточно сдержанны, чтобы его не беспокоить. Правда, однажды Эндрю и Кейми Уайли пригласили их ужинать в ресторан «Ник и Тони», и художник Эрик Фишл, остановившись по пути к выходу у их столика, чтобы поздороваться с Эндрю, повернулся к нему и спросил: «Не должно ли нам всем быть страшно из-за того, что вы здесь?» Единственным ответом, какой ему пришел в голову, было: «Вам — нет, вы же все равно уходите». Он понимал, что Фишл не имел в виду ничего плохого, просто пошутил, но в те драгоценные месяцы, на которые он сумел вырваться из пузыря своей нереальной реальности, ему не хотелось слышать напоминаний о том, что пузырь по-прежнему существует, ждет его возвращения.

Они приехали обратно в Лондон в начале сентября, и вскоре выяснилось, что осуществилась заветная мечта Элизабет. Она забеременела. Его сразу начали одолевать страхи. Если выбрана лишь одна из его дефектных хромосом, зародыш не сформируется и очень скоро — вероятно, в конце следующего менструального цикла — произойдет выкидыш. Но она испытывала радостную уверенность, что все будет хорошо, и инстинкты ее не обманули. Раннего выкидыша не случилось, и вскоре они увидели ультразвуковое изображение своего живого, здорового ребенка.

— У нас будет сын, — сказал он.

— Да, — подтвердила она, — у нас будет сын.

Ощущение было такое, словно весь мир поет.

«Прощальному вздоху Мавра», наряду с романом австрийского писателя Кристофа Рансмайра «Болезнь Китахары», присудили литературную премию Евросоюза «Аристейон», но датское правительство заявило, что по соображениям безопасности он не сможет присутствовать на церемонии награждения в Копенгагене 14 ноября 1996 года. Якобы имелась «конкретная угроза» его жизни; однако люди из Особого отдела сказали ему, что ничего не знают о какой-либо подобной угрозе и что, существуй она, датчане были бы обязаны их о ней проинформировать. Так что это был всего-навсего предлог. Как обычно, первым, что он почувствовал, было унижение, но затем пришел гнев, и он решил, что на сей раз не стерпит. Он распространил заявление через «Статью 19»: «Возмутительно, что Копенгаген, нынешняя „культурная столица“ ЕС, отказывается позволить лауреату собственной литературной премии ЕС присутствовать на церемонии награждения. Это трусливое решение прямо противоположно тому, как надлежит поступать перед лицом таких угроз, как иранская фетва. Если мы не хотим, чтобы подобные угрозы повторялись, очень важно продемонстрировать их неэффективность». Датские политики из всех партий, включая правящую, раскритиковали решение правительства, и оно пошло на попятный. 13 ноября он полетел в Данию, и церемония награждения состоялась в новом музее современного искусства «Аркен», который был окружен вооруженными полицейскими и походил на концлагерь — правда, все заключенные красовались в вечерних нарядах.

После церемонии его издатель Йоханнес Риис предложил ему и еще нескольким друзьям зайти выпить в один симпатичный копенгагенский бар, и, пока они там были, явилось «рождественское пиво». Мужчины в красных колпаках Санта-Клауса внесли ящики с традиционным зимним элем, и ему досталась одна из первых бутылок, как и один из красных колпаков, который он тут же надел. Кто-то сделал фотоснимок: человек, которого было якобы слишком опасно впускать в Данию, преспокойно сидит, как все, в обычном баре и попивает пиво, напялив праздничный головной убор. Из-за этой вызывающе беззаботной фотографии, которую наутро все газеты поместили на первых страницах, едва не рухнуло датское правительство. Премьер-министру Поулю Нюрупу Расмуссену пришлось публично извиниться за наложенный было запрет. Затем произошла его встреча с Расмуссеном, который поздравил его с этой маленькой победой.