Джозеф Антон

Моментальный снимок того дня, когда. Они решили задержаться после трудовой части поездки и отметить Рождество под австралийским солнцем, и полиция согласилась снять охрану, потому что никто не мог узнать, что они остались в стране. Их пригласил к себе романист Родни Холл, живший в красивом, уединенном месте у моря в городке Бермагуи, штат Новый Южный Уэльс, в четырех часах езды на юг от Сиднея. Рождество в Бермагуи, заверил их Родни, будет настоящей идиллией в узком кругу. Когда начались школьные каникулы, из Лондона к ним вылетел Зафар, и они встретили его в Сиднее. В свои шестнадцать с половиной Зафар был высокий, широкоплечий юноша, замечательно уверенный в себе в физическом плане. Утром того дня, когда полиция предоставила их самим себе, они решили отпраздновать это в кафе около пляжа Бондай-Бич, и некий мужчина, похожий на араба, начал странно на них поглядывать, а потом вышел, встал на тротуаре и принялся торопливо кому-то звонить и горячо, с жестикуляцией, разговаривать. Зафар поднялся со словами: «Давайте-ка я выйду поговорю с ним», и его отец испытал странное и приятное чувство, что его защищает собственный сын, но попросил Зафара не вмешиваться. Звонивший, как оказалось, опасности не представлял, и они направились, чтобы пуститься и долгий путь на юг, туда, где был припаркован взятый напрокат «холден» с кузовом «седан».

Элизабет взяла с собой гомеровскую «Илиаду» на аудиокассетах и включила и машине магнитофон, так что во время езды через южную часть Нового Южного Уэльса по шоссе Принсез-айвей мимо Тиррула — пригорода Вуллонгонга, где Д. Г. Лоуренс написал роман «Кенгуру», — и дальше, вдоль океанского берега, музыка австралийских географических названий, похожая на гудение диджериду[212], звучала контрапунктом к воинственным, трагическим собственным именам древней Греции и Трои: Геррингонг, Агамемнон, Наура, Приам, Ифигения, Тоумронг, Клитемнестра, Уондендиан, Джеррауонгала, Гектор, Ятте-Ятта, Мондайонг, Андромаха, Ахилл; Зафар, убаюканный древним сказанием о винно-чермном, рыбообильном море, растянулся на заднем сиденье и крепко заснул.

Примерно на полпути был городок Милтон, он к тому времени просидел за рулем два часа и, вероятно, должен был остановиться и поменяться местами с Элизабет — но нет, настаивал он, он нисколько не устал, он счастлив, что может вести машину. Кончилась очередная кассета, и на мгновение — на долю мгновения — он перевел взгляд на кнопку «извлечь», и тут несколько событий произошли очень быстро, хотя в тот момент Время, в надежности которого он после пересечения линии перемены дат постоянно сомневался, словно бы замедлилось и даже почти остановилось. По боковой дороге приблизился огромный сочлененный контейнеровоз и сделал размашистый левый поворот, и он постоянно потом будет говорить, что кабина водителя заехала за белую линию, хотя Элизабет запомнилось, что он сам слегка вильнул вправо, но как бы то ни было, вдруг раздался оглушительный, душераздирающий звук, жуткий смертельный скрежет металла о металл, и кабина грузовика шарахнула «холден» прямо по водительской двери, вминая ее, и замедлившееся время замедлилось еще больше, ему казалось, их протаскивает вдоль этой кабины целую вечность — может быть, секунд двадцать, а может быть, час, — и, когда они наконец ее миновали, «холден» понесло по шоссе в сторону, к травянистой обочине, а прямо за обочиной, все ближе, ближе, было большое раскидистое дерево, и на каком-то этапе борьбы с рулевым колесом в его вяло соображающем мозгу медленно сформировалась мысль: я не смогу объехать это дерево, мы на это дерево налетим, да, точно, мы на него налетим, мы налетим… налетели, и он посмотрел на Элизабет, которую кинуло на ремень безопасности: глаза широко ты, рот разинут, и из него вылетает белое облачко дыхания, похожее на реплику в комиксах, и в этот миг он испугался, что, может быть, это жизнь покидает ее тело, и он заорал не своим голосом ты не ударилась? не зная, что будет делать с остатком своей жизни, если не услышит ответа.

Проснулся Зафар. «Что-то случилось? — сонно спросил он. — Что происходит?» Да, Зафар, видишь это дерево, которое теперь стоит посреди машины? Вот что происходит, сынок.

Все трое остались живы. В девяти случаях из десяти такая авария привела бы к гибели всех, кто ехал в машине, но этот случай был как раз десятый, и обошлось даже без единого перелома. Машину могло затащить под грузовик, и тогда все они были бы обезглавлены; но она отскочила от колеса. А сзади на полу, рядом со спящим сыном, стоял открытый ящик с бутылками вина, которые они везли Родни в подарок. Когда машина ударилась о дерево, бутылки метнулись вперед, точно снаряды, и врезались в ветровое стекло. Попади они ему или Элизабет в голову — проломило бы череп. Но «снаряды» пролетели у них над плечами. Элизабет и Зафар вышли из машины без посторонней помощи, у не было ни царапины. Ему повезло чуть меньше. Водительскую дверь смяло, ее можно было открыть только снаружи, у него были большие синяки и несколько глубоких порезов на голом правом предплечье и на правой ступне, обутой в сандалию. На предплечье образовалась яйцевидная опухоль, которую он посчитал признаком перелома. Заботливые милтонцы пришли им на помощь, вывели его из машины, и он сел на траву, неспособный говорить, весь уйдя в облегчение и в шок.

И еще одна удача: неподалеку было небольшое медицинское учреждение, больница Милтон-Улладулла, и оттуда быстро приехала «скорая». Мужчины в белых халатах, подбежав, остановились и вгляделись в него. «Простите, друг, а вы не Салман Рушди?» В эту минуту он совершенно не хотел им быть. Он хотел быть безымянным пациентом, получающим медицинскую помощь. Так или иначе — да, это он и есть. «Понятно, друг, сейчас, может быть, момент совсем неподходящий, но не могли бы вы дать автограф?» Дай ему автограф, подумал он. Это медик из больницы.

Приехали полицейские и взялись за шофера грузовика, который сидел в своей кабине и чесал в затылке. Грузовик выглядел так, словно не было никакой аварии. Это чудовище отмахнулось от «холдена» как от мухи, и на нем не видно было ни царапины. Как бы то ни было, полицейские допрашивали шофера с пристрастием. Они тоже сообразили, что на траве, ошеломленный и раненный, сидит Салман Рушди, и хотели знать, какую религию исповедует шофер. Тот был озадачен. «При чем здесь моя религия, не понимаю?» И все-таки — он мусульман? Он верит в ислам? Он из И-ра-на? И поэтому он хотел убить мистера Рушди? Может быть, он выполнял задание аятоллера? Приводил в исполнение — как это называется — фетсо? Несчастный замороченный водитель качал головой. Он не знал, кто этот тип, с которым они столкнулись. Он просто вел себе грузовик и знать не знал ни про какое фетсо. В конце концов полицейские поверили ему и позволили ехать дальше.

Контейнер грузовика был наполнен свежим органическим удобрением. «Это что же получается, — слегка истерическим тоном спросил он Зафара и Элизабет, — нас едва не угробил полный грузовик говна? Мы чуть не погибли под кучей навоза?» Да, именно так. Он, которому почти семь лет удавалось ускользать от профессиональных убийц, чуть было не встретил вместе с близкими свой конец под могучей лавиной дерьма.

В больнице скрупулезное обследование показало, что со всеми все в порядке. Его рука не была сломана — только сильно ушиблена. Он позвонил Родни Холлу, и тот сказал, что отправится за ними немедленно, но это значило, что он приедет самое раннее через два часа. Тем временем в больших количествах начали появляться журналисты. Персонал больницы делал все, чтобы отогнать их подальше, отказывался сообщать, кто в ней получает — и получает ли кто-либо — помощь после дорожной аварии. Но журналисты знали то, что знали, и крутились вокруг. «Вы можете, если хотите, побыть здесь до тех пор, пока за вами не приедет ваш знакомый», — сказали им врачи и медсестры. Так что они ждали в отделении скорой помощи — сидели и пристально смотрели друг на друга, точно желая убедиться, что близкие тут, что они живы.

Приехал Родни — весь забота, весь внимание. Журналисты, сказал он, еще здесь, поэтому — как нам быть? Просто быстро пройти мимо, дать им щелкнуть фотоаппаратами и сесть в машину?