Джозеф Антон

Позвонила Кларисса: у нее обнаружили опухоль в груди, «и четыре шанса из пяти, что это рак». Через шесть дней должны были сделать лампэктомию, результат — еще неделю спустя. Голос ее дрожал, но обычная ее стоическая отвага оставалась при ней. Он был страшно потрясен. Перезвонил ей через несколько минут и предложил оплатить частное лечение — все, что потребуется. Они поговорили о том, удастся ли избежать полной мастэктомии, и он передал ей слышанное от Найджелы и Томасины: что хорошо лечат рак груди в больнице Гая, где работает врач по фамилии Фентиман. В журнале «Санди таймс» была публикация о раке груди с фотографией на обложке, и там тоже фигурировал доктор Фентиман. Он подумал: Она должна с этим справиться. Она этого не заслужила. Она справится. Они с Элизабет готовы были сделать все от них зависящее. Но перед лицом смертельно опасной болезни человек всегда одинок. Зафару тоже придется принять бой — Зафару, у которого уже за плечами четыре года страха за одного из родителей. Удар пришел не оттуда, откуда он его ждал. Беда теперь грозила матери, с которой ничего, казалось, не должно было случиться. Он не мог не думать о том, что может произойти. Как он обеспечит Зафару сносную жизнь, если мальчик лишится матери? Ему придется жить в этом засекреченном доме — но как же школа, друзья, жизнь в «реальном» мире? Как он поможет сыну залечить рану от такой ужасной утраты?

Полжизни, сказал он Элизабет, ты карабкаешься к свету. Потом получаешь свои пять минут на солнце, и тебя утаскивают обратно в темноту, где тебя ждет смерть. И едва он это сказал, как ему послышалось, что эти слова произносит Флори Зогойби — мать Авраама из «Прощального вздоха Мавра». Неужели нет предела бесстыдству литературного воображения? Да. Предела ему нет.

Он поделился новостью о Клариссе и угрозе рака с телохранителем Диком Биллингтоном, и Дик сказал на это: «Ну, женщины — они вечно чем-нибудь заболевают».

Самин сказала ему, что у нее был долгий разговор с Клариссой, которой захотелось вспомнить старые дни. Кларисса держалась мужественно, но призналась: ей кажется, что «столько невезения ей не положено». Болезнь Кларисссы навела Самин на мысли о ее собственной смертности. Она спросила его, согласен ли он стать опекуном ее дочерей, если она и их отец умрут.

Он ответил, что конечно же согласен, но, учитывая опасность, грозящую ему самому, ей нужен и запасной план.

В «Бартс» (больнице Сент-Бартоломью) были получены результаты анализов, и они оказались очень плохими. У Клариссы была инвазивная протоковая карцинома, которая, судя по всему, возникла полтора года назад, но была обнаружена только теперь. Нужна была радикальная хирургия. Рак, вероятно, успел распространиться по лимфатической системе. Необходимы были анализы крови, надо было проверить легкие, печень и костный мозг. Говоря, она контролировала свой голос, но он чувствовал в нем ужас. Зафар, сказала она, обнимает ее изо всех сил и едва сдерживает слезы. Она уже приучила себя, проявив огромную силу духа, к мысли о необходимости мастэктомии — но как ей быть, спросила она, если окажется плохо с печенью, с костным мозгом? Как ей жить, сознавая неизбежность ранней смерти?

Он позвонил Найджеле. Она знала одного специалиста, который пробовал — и небезуспешно — новые методы борьбы с раком печени. Это была соломинка, за которую можно было ухватиться. Но именно что соломинка.

Приехал Зафар, остался ночевать. Мальчик подавлял свои чувства. Его мать в тяжелых ситуациях всегда вела себя так же. «Как мама?» — «Отлично». Лучше было позволить ему переварить плохую новость медленно, с его собственной скоростью, чем усаживать перед собой и пугать.

Кларисса побеседовала с ним и произнесла слово «рак». Он сказал ей в ответ: «Ты мне это уже говорила». Но она не говорила.

Новые результаты анализов. В крови, легких, печени и костном мозге Клариссы раковых клеток не нашли. Но у нее «плохой рак», сказали ей. Мастэктомии не избежать, и придется, кроме того, удалить десять лимфатических узлов. Она хотела услышать мнение еще одного специалиста. Он хотел дать ей такую возможность. Пообещал покрыть все издержки. Она обратилась к весьма уважаемому онкологу из Хаммерсмитской больницы по фамилии Сикора, и тот сказал, что не считает мастэктомию необходимой. После того как удалят саму опухоль, достаточно будет химиотерапии и лучевой терапии. Услышав, что можно будет сохранить грудь в целости, она приободрилась необычайно. Она была красивая женщина, и примириться с мыслью, что эта красота пойдет под нож, ей было нелегко. Затем она пошла к хирургу по фамилии Линн, которому предстояло делать лампэктомию, и он оказался неприятным человеком. Милая моя, говорил он ей елейным тоном, золотко, ну почему вы так противитесь этой операции? Ей нужна мастэктомия, сказал он ей, что прямо противоречило мнению Сикоры, главы онкологического отделения, лишало ее новообретенной твердости духа и ставило под сомнение переход в Хаммерсмитскую больницу из «Бартс», где работали симпатичные ей врачи, чьи заключения она ценила. Она ударилась в панику и два дня, пока ей не удалось еще раз поговорить с Смкорой, была близка ка к истерике. Он успокоил ее, сказав, что врачи будут придерживаться предложенного им плана. Она пришла в себя, и они с Зафаром на неделю отправились в велосипедную поездку по Франции.

Самин сказала ему, что, по мнению ее друга Кишу, нью-йоркского хирурга, с таким инвазивным раком шутки плохи и мастэктомия все-таки необходима. Но возможность обойтись без мастэктомии неимоверно поднимала дух Клариссы. А советовать ей что-либо было трудно. Она не хотела слушать его советов.

Позвонил его юрист Берни Саймонс. Получено условно-окончательное решение суда о его разводе с Мэриан, до окончательного решения осталось несколько недель. Ах да, вспомнил он. Я же еще не разведен.

Он получил послание от Бернара-Анри Леви. Хорошая новость: ему присудили очень престижную (très important) швейцарскую премию Колетт[174] — премию Женевской книжной ярмарки. Ему надо приехать в Швейцарию на следующей неделе и получить премию на торжественной церемонии во время ярмарки. Но швейцарское правительство объявило его нежелательным визитером и отказалось обеспечивать полицейскую охрану. Он вспомнил слова мистера Гринапа, что он подвергает опасности население посредством своей тяги к самовозвеличению. Что ж, в данном случае швейцарские гринапы взяли верх. Самовозвеличения не будет. Население Швейцарии может спать спокойно. Все, что он мог сделать, — это позвонить в то помещение Женевской книжной ярмарки, где вручалась премия. Бернар-Анри Леви в своем выступлении сказал, что премия присуждена ему единодушным решением жюри. Председательница жюри мадам Эдмонда Шарль-Ру заявила, что это решение принято «в духе Колетт», которая «боролась против нетерпимости». Однако наследников Колетт присуждение ему премии взбесило: похоже, они не разделяли мнения мадам Шарль-Ру, что наградить Салмана Рушди — это «в духе Колетт». Их гнев выразился в том, что они запретили использовать имя Колетт в будущем. Так что он стал последним лауреатом премии Колетт.

У него был не в меру любопытный сосед — пожилой господин по имени Берти Джоуэл. Однажды мистер Джоуэл подошел к воротам и сказал по внутренней связи, что просит кого-нибудь подойти к его дому «не позднее чем через пятнадцать минут». Элизабет дома не было, так что идти должен был кто-то из охраны. Все напряглись: неужели личность мистера Антона раскрыта? Но оказалось, речь идет всего-навсего о засорившейся канализационной трубе, которая проходила по обеим территориям. Фрэнк Бишоп, новый начальник его охраны, был человек постарше, приветливый, с хорошо подвешенным языком, а еще страстный любитель крикета и член Марилебонского крикетного клуба. Выяснилось, что Берти Джоуэл тоже состоит в этом клубе и был знаком с отцом Фрэнка. Общность интересов развеяла все подозрения. «Рабочие сказали мне, что весь дом обшивается сталью, и я подумал — не замешана ли тут мафия?» — признался Берти Джоуэл, но Фрэнк отшутился и успокоил его. Когда он вернулся и пересказал всем свой разговор с соседом, с парнями от облегчения чуть ли не истерика случилась «Я чистенько с работал, Джо, — похвастался Фрэнк. — Добился результата».