Страница 46 из 65
Бенедикт слабо улыбнулся.
— Честно говоря, я бы и предпочел остаться. «молодым франком», но если вы хотите знать мое имя, то не стану его скрывать Меня зовут Бенедикт де Реми. Своим домом я считаю Нормандию и Англию. Мой отец процветающий виноторговец, а тесть разводит лошадей для "норманнских и английских дворов.
— Ага, понятно, — протянул Фейсал. Услышанное не произвело на него особого впечатления, но как-то заинтересовало. В отношении людской породы он разделял точку зрения, которой придерживался его могущественный господин, считавший, что о человеке следует судить по его делам, а не по деяниям отца и прочих родственников. — А что представляете из себя лично вы?
Бенедикт широко улыбнулся.
— Вы вправе думать, что родители послали меня в паломничество, чтобы укрепить мой дух и характер. Многие состоятельные люди "именно так и поступают со своими своенравными и непокорными отпрысками.
— Относительно вас, Бенедикт, у меня и в мыслях такого не было. Только Аллах способен увидеть, что у человека на сердце.
Бенедикт неопределенно передернул плечами.
— Вы хотите знать род моих занятий? Я помогаю тестю разводить лошадей и сопровождал жену к могиле святого Иакова, рассчитывая прикупить по дороге несколько иберийских жеребцов на развод. Моя мечта — вывести породу самых лучших боевых коней во всем христианском мире.
— И вас не пугает то, что вам, возможно, придется встречаться для этого с неверными? Ведь именно мусульмане в настоящее время владеют самыми лучшими боевыми конями.
Бенедикт снова улыбнулся.
— Не пугает. Я всегда готов к познанию нового и неизведанного… Вероисповедание не должно вставать на пути к достижению совершенства, разве не так?
Лекарь одобрительно кивнул головой.
— Но тверды ли вы в своих намерениях? Не измените свое решение, когда поправитесь?
Бенедикт вздохнул.
— Если я изменю его, то вся моя жизнь окажется бессмысленной. Как бы мне сейчас ни хотелось забиться в угол и спрятаться от людей, я знаю, что заставлю себя продолжать начатое. Поэтому я непременно доберусь до Компостелы и исполню предсмертное желание жены. И обязательно найду лошадей.
— Это хорошо, — после недолгого молчания заметил Фейсал. — Когда мы нашли вашу жену, она сжимала в кулаке футляр с мощами не известного мне святого. Сейчас он лежит там же, где и ваша рубашка, — в моем сундуке. Я знаю, что вы, христиане, трепетно относитесь к таким амулетам.
— Не все, — горько возразил Бенедикт. — Жизель не сомневалась, что такие футлярчики и их содержимое помогают человеку выйти невредимым из воды и огня. Я не очень-то верил в их чудодейственную силу и, как видите, выжил. А она умерла. Не зря в норманнских деревнях говорят: кто черту сродни, тот не пропадет.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Алтарь в крохотной часовенке сверкал так, словно был усыпан драгоценными камнями. Свет, исходящий от тонких остроконечных восковых свечей, выхватывал из темноты холодные каменные стены. Погруженные в полумрак, паломники, казалось, находились наедине с Богом. На обращенной к ним поверхности серебряного с позолотой креста, возвышавшегося над алтарем, словно рябь на воде, мелькали отражения огоньков. Сверху, обратив вниз смиренный лик, смотрела на молящихся статуя девы Марии, облаченная в голубые одежды. Лежащий у нее на руках круглолицый младенец Иисус поднимал деревянную руку для благословения. В ларе для пожертвований, стоявшем в ногах матери Божьей, можно было увидеть все: от простых цветочных венков и дешевых фигурок из глины и дерева до серебряных и бронзовых браслетов и крестов, инкрустированных полудрагоценными камнями.
Бенедикт, преклонив колени, стоял перед крестом и выкрашенной в неестественно розовый цвет статуей. От каменного пола тянуло холодом. Рана на бедре, растревоженная в дороге, мучительно ныла. Он встал с постели всего несколько дней назад и, как только почувствовал себя способным сесть в седло, приехал в селение, где похоронили Жизель.
Сейчас Бенедикт отчаянно пытался сосредоточиться на том, что происходило в часовне. Он знал, что должен хоть на несколько мгновений забыть о своих болях и несчастьях, попытаться отгородиться от кошмаров реальности… Ave Maria, Regina caelorum, Beata Maria… Перед глазами застыла блаженная улыбка девы Марии. Бенедикт сжал в ладони футляр с мощами — холодные выступы агатов и изумрудов впились ему в кожу.
Он решил оставить Жизель здесь, в крохотной деревушке, расположенной у дороги на Компостелу. Молитвы ежедневно проходящих мимо паломников успокоят ее душу. Мысль о том, чтобы разрыть могилу и достать из нее тело жены, казалась Бенедикту кощунственной и безумной Всю дорогу до деревни, милю за милей, молодого человека терзали сомнения. Они сдавливали его мозг подобно металлическому обручу, но в конце концов он решил поступить так, как задумал с самого начала.
— Сеньор Бенедикт, — окликнул его тихий чужой голос Затем кто-то негромко прокашлялся.
Оглянувшись, Бенедикт увидел Анджело Сжимая шляпу в руке, воин опустился перед алтарем на колени и перекрестился.
— Извините за беспокойство, — смущенно пробормотал он, — но господин Фейсал просил передать, что время поджимает Нам пора отправляться в путь, чтобы прибыть к месту назначения до темноты.
Бенедикт разжал пальцы и посмотрел на футляр.
— Я готов. — Поднявшись на ноги, он шагнул к статуе и положил у ее ног сверкающую камнями коробочку — она принадлежала Жизели и должна была остаться здесь У него в памяти навсегда запечатлелось восторженно-благоговейное лицо жены, когда она взяла из рук торговца мощами эту коробочку Она будто не верила своим глазам, дивясь, что такое чудо может существовать на свете и принадлежать ей. Бенедикт перекрестился и, не оглядываясь, вышел из часовни. Быстрым шагом он прошагал мимо кладбища, так и не заглянув на него Что он мог там увидеть, кроме свеженасыпанного холмика земли?
Фейсал уже ждал его, держа за поводья пегого андалузского мерина и невысокую крепкую лошадку, приобретенную специально для раненого Мавр посмотрел на молодого человека с сочувствием, но не сказал ни слова Бенедикт тоже хранил молчание Его сердце переполняла скорбь, в горле пересохло, в глазах жгло.
Они ехали в тишине довольно долго Светло-рыжая лошадка неторопливо вышагивала по дороге, проторенной сандалиями паломников Постепеннр боль в сердце Бенедикта немного стихла, глаза просохли от слез.
— Я не любил ее, — виновато произнес он, обернувшись к спутнику, — но она была частью моей жизни и частью меня самого. Теперь ее отрезали.
Фейсал кивнул, но не сказал ни слова, давая собеседнику возможность излить душу Опытный лекарь, он знал, что рана заживает быстрее, когда ее очищают.
— Нас обручили еще детьми Когда мой отец понял, что я разбираюсь в лошадях лучше, чем в винных бочках, он, заботясь о моем будущем, провел брачные переговоры со своим другом — самым лучшим коневодом Нормандии. — Бенедикт поморщился. — Беда только в том, что в итоге меня обручили не с той его дочерью.
Фейсал удивленно вскинул брови.
— У вашей жены есть сестра?
— Сводная Жизель была законнорожденной дочерью Рольфа Джулитту же родила его сакская госпожа.
— Госпожа?
— Другими словами, любовница Хотя я склонен думать, что на роль его настоящей жены больше годилась она, чем законная супруга, Арлетт.
— А-а-а.
Ненадолго воцарилась напряженная тишина. Бенедикт шумно вздохнул: говорить о Джулитте было неимоверно тяжело, хотя ее образ сиял в его памяти куда ярче, чем образ Жизели.
— В детстве Джулитта ходила за мной по пятам, болтая при этом без умолку. Помню, что считал ее забавной, но ужасно надоедливой маленькой девочкой. У нас была разница в четыре года. Однажды я спас Джулитту от рассвирепевшего гусака и с того дня стал ее героем. Она жить не могла без забав и проделок. И даже когда повзрослела, почти не изменилась. Я терпел ее выходки, как терпел бы их от младшей сестры.