В перерывах суеты

И вот два года назад она встретила Юру.

Сколько же здесь венков, цветов! Земля кругом вытоптана. Таня вспомнила вчерашний репортаж по телевизору. Ну понятно, все пришли отметиться. А ей было нельзя. Сегодня никого нет, никто не видит. Значит, ей можно.

«Интересно, а кто из тех, кто был здесь вчера и речи говорил, и платком сухие глаза вытирал, кто из них сюда еще когда-нибудь придет?» — подумала Таня. Может, сын Юрин сколько-то лет и будет приходить, в день рождения и в день смерти. А потом только в день рождения. А потом и вообще не каждый год. Жена. То есть вдова. Да, она Юру любила. Но и у нее забот хватает. Трое внуков, работа. Достойная женщина, чего душой кривить. Могла бы, живя за Юрой, уж сто лет как не работать. Но нет, тянула свой журнал, где главным редактором была уже лет пятнадцать. Может, поэтому Юра к ней и остыл, что журнал ей стал дороже него? Хотя, нет, неправда. Она просто «соответствовать» старалась. «У великого кинорежиссера жена не должна быть домохозяйкой!» — процитировал как-то Юра жену. Это когда Таня в очередной раз сказала, что рожать от него не станет, если не поженятся. Юра гордился женой. А любил ее, Таню. Бред какой-то!

«От Президента Российской Федерации», — прочитала Таня надпись на самом большом и самом безвкусном венке. Вкус. Как много Юра учил ее вкусу. В одежде, в шутках, в манере жестикулировать. Все мужчины до Юры нужны были ей, чтобы не чувствовать себя по-бабьи одинокой. А Юра — нет. Он ей будто семью дал. Заботился, воспитывал мягко, без нравоучений. И секс был с ним совсем другим. Каким-то особенно нежным, ласковым, теплым. Никогда и ни с кем ей не было так хорошо! Правильно говорят: для женщины секс — это эмоции, а не физиология. Теперь она понимает. А Юры уже нет. Вот его могила. Он там, внизу. И она его больше никогда не увидит!

Слезы как-то вдруг, сразу хлынули из глаз. Таня даже удивилась, почувствовав влагу на щеках. Еще в детдоме она отучилась плакать. Там было нельзя, засмеют. И в спорте нельзя. Не принято. Другое дело, когда на пьедестале стоишь и флаг под гимн поднимают. Тогда — можно. А от неудач, от боли — нельзя. Ну почему ей всегда ничего нельзя?!

Господи, что за жизнь такая! Таня плакала, не сдерживая себя. Ей было нескончаемо обидно за свою судьбу. Вроде добилась всего, о чем даже не мечтала. А оценить некому. Родителей не знала. Юра умер. Детей нет. Сколько еще можно ждать счастья?! Что еще ей нужно сделать, чтобы просто жить? Не добиваться, не превозмогать себя, не терпеть и надеяться, а просто жить!

Зря она не стала рожать от Юры. А он так хотел! Был бы сегодня его кусочек рядом. Плоть от плоти его. Было бы для кого жить. Наверное, скажи он ей год назад, узнав о смертельной болезни, что все не надолго, что скоро он уйдет, она бы согласилась. Но он ее жалел, берег, не хотел расстраивать. А потом она сама заметила: с ним что-то не так, он худеет, слабеет, секс все реже и реже, да и то с трудом. Но признался он не сразу. Три месяца назад. И о детях уже не заговаривал. Да и ей от ужаса, от безысходности было ни до чего. Просто побыть с ним вместе, когда у него хватало сил выбраться из дома. А потом просто посидеть ночью у его постели, когда жена, проведя в больничной палате весь день, уезжала домой выплакаться. Большего он ей дать не мог.

Хорошо еще, что Катя, личный Юрин секретарь, его доверенное лицо, передавала записки от него каждый день. Поначалу даже по нескольку за раз. Она была их ангелом-спасителем. Сама влюбленная в Юру, она не мешала их любви — напротив, делала все, чтобы обожаемому ею Юрию Петровичу было хорошо. Странно: она не ненавидела Таню, не видела в ней соперницу, а любила и боготворила за то, что ее любит Юра. «А я не захотела от него родить!» — в очередной раз прокляла свою глупость Таня.

«Все! Пора идти. Завтра опять приеду. Надо посмотреть имя на соседней могиле. Не дай бог, столкнусь здесь с Юрочкиной вдовой, так хоть будет что сказать. Мол, соседи по несчастью!» — подумала Таня и грустно улыбнулась. Она взяла себя в руки. Она опять сильная. Опять одна. Теперь, наверное, навсегда. Другого она не полюбит. Всего тридцать лет, а жизнь кончилась! Осталось существование.

Таня пошла к выходу с кладбища.

У ворот ее окликнули. Таня обернулась. Опустив глаза, с зареванным лицом к ней семенила Катя. В напряженно вытянутой руке, как флаг, несла белый конверт.

— Таня, это вам. Юрий Петрович велел передать. Он сказал, что вы наверняка... — Катя всхлипнула, — что вы обязательно...

Еле пробиваясь сквозь слезы, хватая ртом воздух и с судорогой выдыхая его, она все-таки досказала:

— Придете... после похорон... на следующий... день... Отдать лично... не посылать...

Девушки обнялись. Теперь уже и Таня рыдала в голос, не имея сил себя сдерживать. Они обе потеряли любимого человека. Они стали родными.

Вскрыла конверт Таня, только добравшись до дома. Поставила рядом с собой нашатырь, выпила пятьдесят капель валокордина, сняла с телефона трубку, положила рядом и распечатала конверт.

Милая моя Танюшка! Любимая, единственная!

Печально, но если ты читаешь это письмо, значит, я уже умер. И, исходя из моего предвидения твоих действий, похороны были вчера. Не плачь, родная. Это нормально. Все когда-то умирают. И всегда не вовремя, всегда рано. Я доволен своей судьбой. Я что-то успел, чего-то добился. Но главное, встретил тебя и успел с тобой побыть. А ведь могли и не встретиться. Правда? Нам грех жаловаться.

Ты подарила мне незабываемые часы. Жаль, что их выпало мало. Но ты знаешь, почему их не могло быть больше. Мы говорили об этом, и я думаю, ты меня поняла и не осуждаешь.

Ты — очень сильный человек. Ты справишься. Ради меня хотя бы. Чтобы мне там, хотя, конечно, никакого «там» не существует, чтобы мне было спокойно. При данных обстоятельствах точнее говорить «покойно». Извини, дурная шутка. Но в моем стиле. Ты улыбнулась? Только не реви. Ты же не умеешь плакать. Верно?

Я очень прошу тебя, не надо хранить мне верность. Ты очень молода, у тебя впереди вся жизнь. Я в твоем возрасте снял первый фильм. Только начал творческую жизнь. Поверь, все еще впереди.

Мы с тобой не имеем права ни о чем сожалеть. Так получилось, что я вдвое старше тебя. У меня никогда не было дочери. А ты ею стала. Не говорил тебе этого. Не хотел затрагивать больную тему. Но знай, ты была для меня кем угодно, но не любовницей. Любимой женщиной — да, душеспасителем — да, дочерью — два раза да.

Наверное, во мне говорил эгоизм, когда я настаивал, чтобы у тебя был мой ребенок. Но очень хотелось, чтобы рядом с тобой осталось живое, когда меня не станет. Живое, связывающее нас с тобой, продолжающее нас, объединяющее нас во времени после моего ухода. Ты приняла другое решение. Наверное, правильное. Теперь это только твой вопрос.

И все же, поскольку людям случается менять свои решения, я оставляю тебе такую возможность. Одно условие — ты не имеешь права ею воспользоваться раньше, чем через год после моей смерти. Я хочу, чтобы решение твое было не сиюминутным, а выверенным, трезвым.

В Центре репродукции человека, в банке спермы, под номером 675342 хранится то, чем ты можешь воспользоваться, если решишь, что хочешь видеть рядом с собой моего ребенка. Не торопись, срок хранения не меньше пяти лет. Подумай. У адвоката есть нотариально удостоверенное мною заявление о признании отцовства. Адвокат сказал, что это возможно. Координаты его — у Кати.

Все! О самом сложном сказал. Нет, еще одно. Если родится мальчик и если ты будешь не против, назови его Юрой. Пусть я хоть таким образом останусь рядом с тобой. Прости, любимая, понимаю, как тебе тяжело это читать. Поверь, писать не проще.

Теперь действительно все! Еще раз повторю: я бесконечно благодарен тебе за полтора года счастья. А может, окажется и больше. Я этого сегодня не знаю. Но сколько бы ни было, спасибо!

Люблю тебя, обожаю!

Если «там» все-таки есть, еще увидимся! Будь счастлива! Для себя, для меня! Только будь!