В перерывах суеты

Мужик с прирученными позанимался еще полчаса, а когда их по домам разобрали, остался и стал свистеть. Пес сообразил, что это он его зовет. Подумал, может, ему мяса дать хочет. Он ведь так все здорово проделал. Но страшно...

Решился. Вылез из-под плиты бетонной, где укрытие себе отрыл, и подошел к мужику. Тот его по голове потрепал, сказал что-то, но Пес не понял. Вот в чем домашние и вправду преимущество имели, так это в том, что людскую речь понимали. Ну так ведь у них и опыта больше. А потом мужик псу кусочек мяса дал. Такого вкусного мяса Пес никогда в жизни не ел. Ну только вчера, так те два кусочка были с землей, а этот совсем чистый.

А на следующий день мужик сразу, как приехал, свистеть стал. Пес выбежал. Опять его по голове потрепали и кусочек мяса дали. Тут стали привозить домашних. Мужик домашних всех в ряд посадил и стал с Псом упражнения проделывать. Ну Пес и старался. И мясо давал мужик, и перед домашними себя показать приятно было. Затем домашние стали за ним повторять. Мужик доволен, гладит его.

С тех пор у Пса постоянная работа появилась — домашних собак тренировать. И содержание постоянное — мясо от мужика. Жизнь стала налаживаться.

«Там»

Она стояла перед свежей могилой самого любимого человека на свете. Одна. Вчера, когда его хоронили, ей быть здесь не полагалось. Всем им — сотням друзей, знакомых, почитателей его таланта, просто зевакам, пришедшим поглазеть на похороны знаменитости, — можно. А ей нельзя.

Вечером, когда в программе «Время» в двадцатисекундном сюжете дали репортажную съемку с похорон, она многих узнала. С кем-то была знакома сама по себе, не через Юру. Кого-то просто видела по телевизору. Известные люди страны прощались с одним из своих.

Подумала: а ведь это мог быть ее круг общения. И сразу себя одернула — не мог. Юра как-то сказал: «Танюшик, я никогда не разведусь с женой. Нельзя развестись с самим собой. Она часть меня. Понимаешь, часть меня самого. Мы вместе сорок лет». Сказал мягко, но уверенно и твердо. Она поняла — это правда. Он не «не хочет», он не может.

Когда он в первый раз завел речь о ребенке, она ответила: «У ребенка должен быть не только отец, но и папа». Юра стал отчаянно ее убеждать, приводил десятки разумных аргументов. Она слушала не перебивая. Ей так нравился его голос, его железная логика, его горящие глаза. Они всегда вспыхивали каким-то сатанинским огнем, когда он доказывал свою правоту. И с ней, и на телеэкране. В других местах она его не видела. Было нельзя.

Он мог тогда говорить все что угодно. Но ребенка она рожать не собиралась. Хватит. Она на себе испытала, что такое — расти без родителей. Семья должна быть семьей. Она-то знает!

Таня воспитывалась в детском доме. Как, почему она там оказалась, выяснить ей так и не удалось. Когда выросла, в старших классах, и стала интересоваться, кто она и откуда, директор детдома ответила: «Ты — наша. И точка! А раскрывать тебе информацию, почему ты к нам попала, я не могу. Права не имею».

Уже став чемпионкой мира по фигурному катанию, когда ее фотографии замелькали на обложках всех газет и журналов России, когда приглашения на телевидение посыпались как из рога изобилия, она опять решила выяснить, кто она? Один из многочисленных поклонников, полковник ФСБ, обещал помочь. Пришел через две недели с огромным букетом роз и перевернутым лицом. Оказалось, архив местного РОНО, находившийся в деревянном домике на окраине Люберец, сгорел три года назад. Директор детдома умерла. Никто из старых сотрудников вспомнить, что было больше двадцати лет назад, не смог. Картотеки и базы данных МВД нужной информации не содержали. А фамилию, да она и сама это знала, ей сменили уже в детдоме.

Мысль о том, что где-то, возможно, живут и здравствуют ее родители, смотрят на нее «по ящику» и не догадываются, что знаменитая Кукушкина и есть их дочь, не давала Тане покоя. Все она им простила, мало ли какие у людей бывают обстоятельства. А вот прижаться к ним, посмотреть на их счастливые лица, полные гордости за успех дочери, — этого ей не хватало. Сколько раз во сне она видела их встречу! Но не судьба...

А еще ей очень хотелось кого-нибудь называть мамой. В детдоме не полагалось. По правилам. Только имя-отчество. Воспитатели жестко пресекали попытки и девочек, и мальчиков назвать кого-то из них «мамой».

Первым ее тренером стала школьная учительница физкультуры. Бывшая фигуристка. На нее тоже распространялись правила детдома. Даже когда они часами вдвоем задерживались на катке, даже тогда слово «мама» произнести было нельзя. Тренером юношеской сборной области был мужчина. «Молодежку» страны тоже тренировал мужчина. Ну а в сборной России ее взял к себе главный тренер. Человек суровый, требовательный, вообще без сантиментов. Он не только по полу, но и по характеру под понятие «мама» никак не подходил.

Могла бы стать мамой хореограф. Однако она была бездетной, а тема для нее — больной. И когда Таня однажды обратилась к ней: «Мама», та резко обернулась с перекошенным от злости лицом и тихо же ответила: «Никогда меня так больше не называй! Мне на роду написано мамой не быть! Значит, и не буду». Потом, смягчившись, уже без злобы и даже как-то извиняясь: «Не обижайся, девочка, мне так проще. Больно! Вырастешь, когда свои дети появятся, поймешь!»

А детей все не было. Уже тридцать лет скоро, а на руки взять некого.

И ведь что обидно! Мужчин вокруг нее всегда было море. И красивая, чего там кокетничать, и известная, а замуж выйти не за кого.

Ее первая тренерша предупреждала: «Засидишься ты, Танька, в девках!» Она не верила. О красоте своей знала. Уметь, при детдомовском-то воспитании, все умела. Почему засидится? Спросила как-то. А тренер ей объяснила: «Характер у тебя — железный. За слабака не выйдешь. И катание любишь по-чемпионски. Значит, если чего-нибудь не сломаешь, быть тебе олимпийской чемпионкой. Вот тогда поклонников будет тьма, а женихов — только из наших. А они тоже на спорте помешанные. Но тебе же ласка, нежность нужны. Забота. А наши, кроме как об очках да секундах, до старости и думать-то не могут!»

Как в воду смотрела! Первые ее мужчины были спортсменами. Хорошие, веселые, но с мозгами, всецело занятыми мыслями о собственных мышцах, дыхании, форме. Как с таким судьбу связывать? Он и не муж, и не отец ребенку. А она хотела как минимум троих деток. Чтобы выросли дружными, помогали бы друг другу по жизни. Не пробивались в одиночку, как она сама.

Когда выиграла вторую Олимпиаду, а стукнуло ей тогда уже двадцать шесть, решила из спорта уйти. Вернее, не совсем уйти, а перестать кататься. Дали ей тренировать молодежную сборную. Как-то сразу освободилась куча времени. Недели не проходило без приглашения на презентации, тусовки, премьеры. Однажды даже в фильме снялась. Телесериале. Роль маленькая, но со словами. Правда, озвучивала ее другая актриса, настоящая.

Соответственно и мужчины поменялись. Журналист, банкир, бизнесмен... Но «любовница классическая» из нее не получалась. Денег от мужчин она не принимала, от машины в подарок — отказывалась. Ну украшения и то, если случался серьезный повод, не отвергала. Но не бриллианты по пять каратов. Такой подарок ко многому обязывал, а она хотела чувствовать себя свободной.

С женатыми Таня старалась не сходиться. Только если казалось, что он готов будет семью бросить и на ней жениться. Нет, строить свое счастье на чужих костях она не собиралась. Но мужики все ведь такие — жену разлюбил, тебя полюбил. Может, кто-то из них и правду говорил, но, повстречавшись месяца два-три, Таня сама понимала — не вариант. Слабый, без характера. Ненадежный. А главное — не родной. Все при нем, но чужой по духу, по интересам, по взглядам на жизнь.

Прожила она, правда, с одним журналистом полтора года. Но случилась у него проблема на работе, и запил. И проблема-то пустяшная, но сломался от первого тычка. Дождалась Таня, пока все наладилось, не бросать же человека в трудную минуту, а потом повернулась и ушла.