Иное царство

На мгновение он напомнил Майклу Муллана — с такой же ностальгией тот говорил о лошадях под Ипром. Сходство было поразительным, но длилось не более секунды — Ире вновь стал седовласым дикарем с выкрашенной мареной кожей выдубленного непогодой липа и гнилыми зубами.

Охотники вернулись поздно вечером, ухмыляясь в ответ на приветствия женщин, радостно засмеявшихся при виде добычи, которую они несли на шестах. Три лани. Правда, худые, но взрослые. Несколько дней племя будет есть досыта.

Рингбон подошел к вновь разожженному костру, у которого сидели Майкл и Котт. Он жевал кусок сырого мяса, и по его подбородку стекала темная кровь. Другой кусок он протянул Майклу, и тот взял его с благодарностью, вонзил зубы в сочное мясо и почувствовал, как кровь соскальзывает ему в глотку. У других костров разделывались туши. Лани были уже выпотрошены, а внутренности уложены в грудную полость. Теперь они, поблескивая в свете костров, вывалились наружу. Ножи влажно сверкали в руках женщин, которые умело сдирали шкуру, отправляя в рот кусочки мяса. Дети постарше расставляли у костров глиняную посуду, какая только имелась у племени, а двое мужчин сгребали угли под коптильный навес. Настроение было почти праздничное, и Семуин выглядел довольным. Охотой распоряжался он, и в случае неудачи вина в значительной мере пала бы на него.

Рингбон сел к костру напротив Майкла, снял головной убор и принялся скрести затылок, покрытый короткими волосами. Поймал вошь и бросил ее в огонь. Она звонко лопнула. Лицо у него посерьезнело. Он стер кровь с подбородка и сказал Майклу, что разговаривал с Ире. Старик напуган. Они пришли в худой край, сказал он: слишком тут много опасных зверей и всякой нечисти. Надо вернуться на север, рыцари там или не рыцари. А что скажут на это Утвичтан и Теовинн?

Майкл заколебался. Да, ответил он Рингбону, в этих краях есть странные люди и странные звери, так что племени лучше быть все время настороже, потому что где-то близко бродят гримирч. И он рассказал Рингбону о том, что они с Котт нашли на верхнем краю долины.

Лицо лисьего человека утратило всякое выражение, как всегда, когда он размышлял. У Котт он спросил, что она знает про этих гримирч. Опасны ли они для отряда воинов, вот как у них? Каковы их обычаи? И, как ей кажется, насколько близко от лагеря они находятся.

Котт ничего толком не ответила. Сверх того, что она сказала Майклу и Ире, ей почти ничего не было известно. Лицо Рингбона вновь стало пустым. Ему надо поразмыслить над этим, сказал он, — по меньшей мере до утра.

Тут Майкл выпалил, что расстается с племенем, пойдет дальше на юг с Котт. Он идет в Волчий Край. При этих словах Котт обожгла его взглядом.

Головня в костре брызнула угольками, хворост зашуршал, как серебряная фольга. Теперь, когда дождь перестал, ночь была очень тихой.

Чего хочет Утвичтан — его дело. Ни один человек не может указывать другому, куда ему идти, ответил Рингбон, но глаза у него, устремленные на Майкла, стали черными, как кусочки угля. На секунду Майклу показалось, что обычная сдержанность лисьего человека оставит его и посыплются вопросы. Но Рингбон хранил молчание — только покачал головой и на миг уставился на пылающие головни. А когда вновь поднял глаза, в них было горе. Он протянул руку через костер, и Майкл крепко ее пожал. Огонь слизнул волоски с их кожи.

Их снабдят тем, что может пригодиться в пути — пищей, одеждой, шкурами для навеса. А их лошадей хорошо разотрут и накормят остатками ячменя. Затем Рингбон гибким движением поднялся на ноги и отошел к другим кострам, где кромсали туши и пировали.

— Так, значит, ты сделаешь по-своему, что бы я тебе ни говорила? — спросила Котт тихим напряженным голосом.

— Я должен. По-моему, у меня нет выбора. Ради этого, по-моему, я и оказался тут.

И воспоминание о Розе с блеском молнии в глазах. «Ты отыщешь меня, что бы они ни говорили? Обещаешь?» Да, она где-то здесь. Каким-то образом она знала, что с ней случится.

— Котт, прости, я не могу иначе.

— Нет, Майкл, ты меня убьешь!

— Не говори таких вещей даже в шутку.

Наступила ночь, настоящая ночь, непроглядный мрак в безветренном лесу. Майкл научился теперь и любить ее, и страшиться. В мире, правда, были ночные чудища. На самом деле, а не в сказке, и они рыскали во тьме за кругом света, падавшем от костров. Однако в деревьях была неизреченная красота, и в запахе дыма, завивавшемся у их стволов, и безмятежный покой, какого он не знавал даже в деревенской тиши Антрима. Иногда он спрашивал себя, сможет ли он жить, не тоскуя о них.

Лагерь затих, костры догорали, и почти все его обитатели спали, наевшись до отвала. Даже лошади стояли, закрыв глаза, подогнув одну заднюю ногу.

Майкл слегка задремал (он только так и спал все последние месяцы), но тут Котт легонько подергала его за плечо. Он, моргая, сел, уже хватая меч. По лагерю бесшумно двигались фигуры, исчезая из багрового марева угасающих костров. Воины.

— Что случилось? — шепнул он Котт и тут же понял сам.

Огни. Мерцающие синие огни среди деревьев. Они то слабели, то загорались ярче, как пламя тающего огарка, но были льдисто-синими.

— Злые огни, — пробормотала Котт. Они, конечно, видели их и раньше, но не в таком множестве. Бабушка Майкла назвала бы их блуждающими огоньками и напомнила бы ему, что они заманивают путников на гибель. Здесь, в Диком Лесу, они были игрушками древесного народа, безобидными, если не обращать на них внимания. Но теперь их собрались сотни и, встав на ноги, Майкл увидел, что они окружили лагерь плотным кольцом, будто костры осаждающего войска.

Он нашел Рингбона, а Котт вскинула на плечо лук и колчан, прежде потерев кремневые наконечники стрел высушенными лютиками. Магия лютика была слабой, но ничем другим они воспользоваться не могли. Самым грозным оружием в лагере был железный меч Майкла.

В деревьях перекликались совы, и один раз издали донесся волчий вой, но больше не было слышно ни единого звука. Лисьи люди набросали хвороста в костры, и вскоре лагерь стал похож на пронизанный солнцем янтарь в сердце ночи. Женщины усадили детей рядом с собой, а мужчины обходили лагерь по периметру.

Миновал час, и ничего не произошло; Майкл пошатывался, глаза у него слипались. Однако Котт была начеку, а мужчины стояли, опершись на копья, и тихо переговаривались или сидели на корточках, привалившись к стволам. Костры вновь догорали, потому что Рингбон запретил выходить за хворостом за пределы света, а тут его уже собрали весь. Две-три женщины бросили на угли сырые ветки, но они только шипели и дымили. Почти все дети уснули, прижавшись друг к другу — бесформенный бугор под шкурами и мехами. Напряжение рассеялось.

Раздался отчаянный вопль боли и сразу оборвался. Тут же полдесятка воинов устремились на звук, бесшумно осматриваясь. Они увидели валяющееся копье и брызги крови, а чуть дальше на опавших листьях лежали три пальца, точно три огромные личинки.

— Господи! — охнул Майкл.

Мерцающие злые огни внезапно погасли. В те мгновения, пока его глаза свыкались с более глубоким мраком, Майкл ощутил, как колотится его сердце, как бьется пульс на шее.

И словно взрыв бредового безумия.

Кипящая волна приземистых черных теней будто вырвалась из земли вокруг всего лагеря и накатилась на него. Они были черными, как смоль, широкими, как древесные комли, и ковыляли на коротких ногах с помощью непомерно длинных рук с ловкостью обезьян. Они хранили полное молчание, только поблескивали костяные украшения и костяное оружие.

Страшная орда опрокинула ближайшего воина, и он исчез под массой черных тел, закопошившихся на нем, точно черные личинки на падали. Видна была только его рука, все еще размахивавшая дубиной. Они с ужасающей быстротой ворвались в смутный свет костров, и тут их встретили люди Рингбона. Женщины подсаживали детей на ветви деревьев и влезали туда сами с самыми маленькими, а мужчины образовали кольцо, которое мало-помалу сжималось все больше, и вели отчаянный бой, отстаивая свою жизнь.