Страница 17 из 58
…Помню зимние вечера, игру матери на фортепиано, которую я любила слушать, сидя на полу подле ее юбки, и ее постоянное общество, ее участие в наших играх, прогулках, во всей нашей жизни. С тех пор как я начинаю себя помнить, у нас была одна прислуга, находившаяся больше на кухне, а мы бывали с матерью. Нянек у нас, двоих старших, я не помню. Особенно ясно запечатлелась ее игра с нами в нашем зальце, и одновременно столовой, на стульях, изображавших тройку и сани. Брат сидел за кучера, с увлечением помахивая кнутиком, я с мамой сзади, и она оживленно рисовала нам краткими понятными словами зимнюю дорогу, лес, дорожные встречи. Мы оба наслаждались. Ясно вставали перед глазами описываемые ею сцены. Мое детское сердчишко было переполнено чувством благодарности к матери за такую чудную игру и восхищения перед ней. Могу с уверенностью сказать, что никакой артист в моей последующей жизни не пробудил в моей душе такого восхищения и не дал таких счастливых, поэтических минут, как эта бесхитростная игра с нами матери. Объяснялось такое впечатление, кроме присущего матери живого воображения, несомненно, еще и тем, что она искренне входила в нашу игру, в наши интересы, умела для того, чтобы доставить нам радость, увлечься и сама, а не снисходила до игры…
В Нижнем Новгороде, где родители прожили шесть лет, у них составился кружок знакомых из педагогического персонала гимназии, людей, подходящих по социальному положению и развитию, объединенных к тому же коридором гимназического здания, в котором большинство из них имело квартиры. У матери моей — от природы живого и общительного характера — были там добрые приятельницы; можно было, уложив детей, собраться, почитать, поболтать, помузицировать вместе. Получались там все новые журналы. Отец читал иногда вслух по вечерам, между прочим, печатавшуюся тогда частями „Войну и мир“ Толстого».
Из Нижнего весной 1868 года Мария Александровна с детьми совершила поездку в Астрахань к родным Ильи Николаевича. Там жили его мать, брат Василий, сестры.
Так текла жизнь до осени 1869 года, когда в судьбе Ульянова произошел крутой поворот.
Полоса террора после каракозовского выстрела в конце 60-х годов сменилась новым подъемом революционно-демократического движения. Растет возмущение репрессиями, гонениями на печать. На Россию заметное влияние оказывали события за рубежом. Демократически настроенная часть интеллигенции с воодушевлением встретила весть о поражении рабовладельцев в гражданской войне в США. Рост рабочего движения в Западной Европе влиял на борьбу с деспотизмом и в собственной стране.
В марте 1869 года начались волнения студенческой молодежи Петербурга и Москвы. И на этот раз они были подавлены, университеты закрыты, но общественное возбуждение отнюдь не замерло. Для русского интеллигента вновь злободневно зазвучал вопрос: «Что делать?»
Место запрещенного «Современника» заняли в общественной жизни страны «Отечественные записки». Журнал в начале 1868 года возглавили Н. А. Некрасов и М. Е. Салтыков-Щедрин. Каждую новую книжку «Отечественных записок» встречали с неподдельным интересом и друзья и враги журнала.
Один из ведущих публицистов «Отечественных записок», Михайловский, опубликовал трактат «Что такое прогресс». В нем повторена выдвинутая еще Герценом концепция — русская сельская община поможет разрешить социальные противоречия. Определялась и движущая сила развития общества — «критически мыслящая личность»: она возглавляет борьбу против социальных контрастов за равноправные отношения между людьми.
Прямым призывом к интеллигенции прозвучали «Исторические письма» П. Л. Лаврова, опубликовавшего их в 1868–1869 годах в «Неделе» под псевдонимом «П. Миртов». Это произведение имело почти такой же резонанс, как самые значительные сочинения Чернышевского. Обращаясь к передовой интеллигенции, которую, как и Михайловский, Лавров считал двигателем прогресса, автор утверждал, что она нравственно обязана бороться за прогресс. Ведь образование, являющееся пока достоянием меньшинства, куплено за счет порабощения огромного большинства. Эта лавровская идея долга интеллигенции перед народом была с удовлетворением воспринята передовыми ее представителями.
Интеллигенция России была взволнована опубликованным в журнале «Дело» исследованием В. В. Берви (вышедшим под псевдонимом «Н. Флеровский») «Положение рабочего класса в России». Картина народного разорения после реформы 1861 года, которую дал автор, потрясла многих. И он с уважением отзывался о земельной общине, преклонялся перед крестьянином.
Илья Николаевич верил в великие дарования и огромный запас нравственных сил народа, сочувствовал его страданиям и лишениям. Он хотел быть полезным народу, хотел помогать обездоленным людям. Но как?
«Властители дум», выступавшие в легальной литературе, сами не имели четкой программы радикального переустройства общества. Они советовали бороться против произвола местных властей и «мироедства» кулаков, оказывать содействие крестьянам в организации потребительских лавок, касс взаимопомощи, артелей, показательных ферм, сельских больниц и фельдшерских пунктов, юридических и агрономических консультаций. И конечно, они призывали к массовому открытию народных школ.
Чувство неоплаченного долга перед народом, стремление в меру своих возможностей и способностей помочь забитому и темному крестьянству все больше и больше захватывает Ульянова. Возникает глубокая внутренняя неудовлетворенность своей работой в качестве гимназического учителя. Уже четырнадцать лет он преподает — восемь лет в Дворянском институте, шесть — в гимназии. Учит детей дворян, чиновников, купцов. А разве не обязан он помочь в первую очередь тем, кому выпала тяжкая доля содержать государство, тем, из чьей среды он вышел, выбился «в люди»?
И в Пензе и в Нижнем Илья Николаевич постоянно интересовался, как поставлено обучение в разбросанных по бескрайним просторам сельских школах. Убеждался, что организовано оно из рук вон скверно. На селе нет толковых учителей. Школы ютятся в церковных караулках и покосившихся избенках. Попечители невежественны, крестьяне не всегда понимают, зачем их дети должны сидеть за партами.
Сознание необходимости работать для народа, который нужно было просветить и вывести из темноты, нищеты и бесправия, широко охватило передовое общество. Это было время, когда вся Россия обсуждала проблемы образования. В прессе, среди интеллигенции и даже в великосветских гостиных говорили о невежестве народа, трудностях его обучения, об отсутствии школ в деревнях, устарелых методах преподавания.
«Народное образование — возможность просвещать вчерашних рабов — это было увлекательно для многих и многих.
Илья Николаевич был из их числа… ему хотелось поля работы пошире».
«Отца мучило то, что он не служит непосредственно народу, что он считал своей главной обязанностью, своим долгом. Поэтому он и рвался из Нижнего и воспользовался первой возможностью, чтобы подойти вплотную к крестьянам, хотя бы в виде правительственного чиновника — инспектора народных училищ».
Так объяснят впоследствии в своих воспоминаниях состояние отца Анна, Мария и Дмитрий Ульяновы.
Уехать из Нижнего куда-нибудь Илья Николаевич мог еще в августе 1868 года. Тогда попечитель Казанского учебного округа предложил ему место инспектора Иркутской гимназии, пояснив при этом, что он «получит двойные по чину прогоны и не в зачет годовой оклад жалованья 900 рублей». Но Ульянов отказался от повышения в должности и связанных с нею материальных благ.
Вскоре появилась иная возможность. Летом 1869 года министерство просвещения учредило институт инспекторов народных училищ.
Это были новые должности, введенные, как позднее оценил этот шаг правительства В. И. Ленин, «в видах оттеснения земства от действительного заведования народным образованием». [4]В те годы все большую роль в развитии и становлении начальной народной школы играли земства, сельские и городские общества, органы местного самоуправления. Они строили школьные здания, содержали на свои средства учителей. Школа все больше попадала под влияние местных властей, земцев. Правительство, естественно, не могло этого допустить. Оно решило усилить надзор за начальным образованием народа, взять его целиком под свою опеку.
4
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т.5, с. 38.