Страница 97 из 223
Он все–таки изловчился, подпрыгнул и упал коню на спину, охватив шею обеими руками. Конь в первый момент остолбенел, застыл, затем пришел в себя и ударил задними ногами. Боженко бросило вперед, коню на голову, но он крепче ухватился за его шею и удержался. Тогда, конь встал на дыбы и сделал прыжок вперед. Василия Назаровича швырнуло назад, и он едва не упал на землю, повиснув в воздухе… Но руки у него были крепкие, и он снова удержался. Тогда конь бросился вскачь по двору, то брыкаясь, то становясь на дыбы, отчаянно мотал при этом головой. Однако Боженко был уже на коне, а раз он был на коне, то и не имел намерения сдавать свои позиции. Пальцы рук он сцепил под горлом лошади, ногами сжал ей бока и только тяжело чахкал при каждом прыжке выкрикивая «хек!», как это делают в момент рубки дров, когда попадают колуном на крепкий сук.
Лошадь поняла, что выхода у нее нет, что тяжелая ноша уже прирастает к спине, и остановилась, растопырив ноги и понуро опустив голову.
— Нет, братцы, какова кавалерийская наука, — тяжело дыша, сказал Боженко, обращаясь к Ростиславу и сторожу. Пот ручьями заливал ему лицо, из прикушенной губы текла кровь, но Василий Назарович был человеком гордого нрава и сумел показать, что для него сущий пустяк объезжать лошадей. — Вот так, брат, американские индейцы разных мустангов в овец превращали. Фу! — Вдруг он рассердился. — A ты, господин поручик, какого дьявола торчишь как чучело? Садись, Ростик, поехали!
— Но куда же ехать, Василий Назарович?
— Как — куда? — совсем разъярился Боженко. — На Демиевку. Поднимем демиевских — будем пробиваться ко дворцу на подмогу. Нет времени! А верхом за десять минут там будем! Ну? Ударили!
Не ожидая, пока его товарищ сядет верхом, Боженко хватил свою клячу ногами по бокам — и лошадь неуверенно шагнула вперед.
— Но–но! — понукал Боженко. — Пошла!
Ростислав подошел к своей кляче. Ему повезло большего — то ли кляча попалась более смирная и раньше выбракованная, то ли она увидела впереди свою напарницу, с которой привыкла десять лет ходить вместе, только она не брыкалась, не била задом и не становилась на дыбы. Она спокойно приняла всадника на спину только печально мотнула головой, посмотрела с укоризной на своего мучителя и поплелась рысцой к воротам.
А Боженко тем временен становился настоящим кавалеристом. Даже нашлись и специфический кавалерийские словечки.
— В шенкеля ее бери, в шенкеля! — советовал он Ростиславу, видимо и сам толком не ведая, что это значит «шенкеля». Свою лошадь он изо всех сил колотил каблуками под ребра. — Аллюром! Давай аллюр!
Лошади пошли мелкой рысью. Ростислав уже догонял своего нового товарища. Еще минута — они были рядом: клячи пожарного обоза за десять лет привыкли ходить в паре.
Всадники миновали Прозоровскую выскочили на Васильковскую — улица была пуста: казаки уже прогарцевали и помчались налево, на Демиевку.
Опускались вечерние сумерки
8
В президиуме Жмеринского совета почти не было большевиков — были только эсеры и меньшевики.
И вчерашнее вечернее заседание президиума Совета не предвещало ничего хорошего. Делегаты донских полков атамана Каледина явились на заседание, размахивали нагайками и грозились изрубить в щепу всех, кто посмеет выступить против законной власти Временного правительства. Шесть эшелонов донцов вызванных с фронта в Петроград бежавшим в Гатчину Керенским, стояли под парами перед вокзалом на воинской рампе и на товарной станции. Президиум решил создать «Комитет спасения революции» и признавать только всероссийскую власть Временного правительства, которое уже не существовало, а на Украине — власть Центральной рады. От власти Советов президиум Совета предлагал тем временем…, воздержаться. Сегодня на утреннем экстраординарном заседании пленума Совета и должно было быть утверждено решение: либо воздержаться, либо…
Пленум проходил и огромном жмеринском вокзале, в роскошном помещении бывших «царских апартаментов»; царь Николай из года в год проезжал черед жмеринскую станцию в Ливадию, в Крым, и непременно съедал здесь прославленный на всю бывшую Российскую империю шашлык, изготовленный жмеринским железнодорожном буфетчиком Тубакаевым.
Пленум собрался и полном составе — в овальном зале с золотой мебелью, с зеркалами во всю стену и парчовыми драпри ни окнах и дверях. Делегаты калединских казаков тоже пришли. Но они уже меньше размахивали нагайками: пять эшелонов отбыли в течение ночи на Киев — Петроград, оставался еще только шестой; с командным составом и штабом. А в зале первого класса, отделенного лишь проходом от «царских апартаментов», бурлила огромная толпа людей — тысячи солдат из гарнизонов или с транзитных маршрутов и местные рабочие из депо и вагонных мастерских.
Пройти сквозь густую толпу, которая плотно заполняла просторный зал первого класса, было почти невозможно — и Ксения Бош с Демьяном Нечипоруком и членами корпусного гвардейского комитета протиснулись в «царские апартаменты» с огромнейшим трудом.
Вокруг, причудливо меняя расцветы, словно в театральном феерическом представлении, так как утро наступило ясное и солнце ярко светило сквозь огромные окна с разноцветными витражами, бурлили толпы людей.
— Разогнать Совет! Туда всякая сволочь проникла! Нет там представителей от пролетариата и солдат! Пускай заседают не у царя за пазухой, а здесь, прямо в зале, среди народа!..
Но в зале заседаний, в царских покоях, представителя Киевского областкома большинство членов Совета встретили неприязненно, послышались даже голоса: «Долой большевика, не давать большевикам слова!»
Однако, по требованию других членов Совета, а в особенности прислушиваясь к грозному гомону людей за дверью, — слово члену областкома и Киевского областного совета, как представителю высшей инстанции, было дано вне очереди.
Евгения Богдановна начала свою речь. Ее выступление должно было быть коротким, «в порядке ведения собрания», но Евгения Богдановна понимала: слово будет пространным — ведь нужно попытаться склонить пленум на свою сторону. Если же склонить не удастся, то оттянуть время хотя бы до прибытия авангарда гвардейского корпуса. Корпус, как условлено, должен был вступить в Жмеринку в одиннадцатом часу.
Евгения Богдановна, начала, как и перед гвардейцами вчера, с международного положении.
Но меньшевики и эсеры тотчас же закричали:
— Не об этом речь! Сейчас не время «растекаться мыслию по древу»! Не время для академических речей!..
Да, это была не солдатская аудитория и не объект для пропаганды и агитации. Среди членов Совета над кучкой рабочих депо и вагонных мастерских преобладали «почтенные» местные обыватели: директор гимназии, начальник станции, городской голова, инженер железнодорожного участка, уездный агроном, главный железнодорожный врач и даже владелец местного Летнего сада.
Евгения Богдановна перешла к событиям в Петрограде.
И снова отовсюду послышалось:
— Известно! Знаем!
Тогда Евгения Богдановна начала характеризовать положение, создавшееся в Киеве в результате продолжительной борьбы за власть трех претендентов: Временного правительства, Центральной рады и Совета депутатов.
Но и на этом ее сразу же прервали:
— Ближе к делу! Ваши позиции и предложения? Ведь к Киеве уже действует «Комитет спасения» и большевики в него вошли!
Вот когда стало особенно очевидно, какой страшной была ошибка, пег — провокация Пятакова.
Что же делать? Как оттянуть время?
— Хорошо! — сказала Евгения Богдановна. — Ежели вы не желаете слушать меня, то, возможно, захотите поговорить прямо с народом? — Она указала на дверь, содрогавшуюся под натиском людей. В царских покоях немного затихло: члены Совета, встревоженно прислушались. — Заявляю! — сказал Бош. — Пока я буду говорить, заседание будет идти своим порядком. Ни если вы лишите меня слова, дверь откроется для тех, кто за дверью!..
В овальном зале на мгновение стало совсем тихо, но сразу же раздались возгласы возмущения: