Страница 116 из 223
— Верно, — сразу согласился Боженко. — Пускай гайдамаки здесь остаются и тарарам подымают! Все равно элемент ненадежный — еще и перекинуться могут, сучьи дети. Давай приказ! Пошли! Вот это будет бой так бой! По всем правилам тактики и стратегии.
Но бой не состоялся.
Только цепь красногвардейцев вышла на Собачью тропу, а с холма над Александровской больницей затрещал красногвардейский пулемет, в тылу сводного полка казаков, который наступал на «заднюю линию» «Арсенала», — донцы сразу подняли белый флаг.
Парламентеры заявили: предыдущее решение казачьего съезда они расценивают как недоразумение и совершенно не желают вмешиваться в дела здесь, на Украине. А потому из боя выходят…
Боженко буркнул себе в бороду какие–то непечатные слова, потом почесал затылок:
— Что ж это вы, хвосты собачьи, своими языками болтаете? Как провозглашать себя властью в Киеве да на Украине, так вон какую бумагу намаракали и распечатали по всем газетам! А как задний ход, так Василию Назаровичу тишком–нишком на ушко? — Боженко вытянул себя нагайкой по голенищу и заорал: — Пишите мне, сучьи дети, и теперь такое решение на бумаге — со всеми подписями и печатями, как полагается! Ростислав!! — окликнул он Драгомирецкого. — Как газеты сегодня, выходят или не выходят?
— Не выходят, Василий Назарович.
— Вот беда! — Боженко снова почесал затылок. — Все равно пишите и гоните мне бумажку сюда: как–нибудь уж расстараемся, чтоб люди узнали! И чтоб не от вас, парламентеров, свинячих, писулька была, а от всего вашего казачьего съезда!
Сводный полк спешенных казаков, созданный из делегатов съезда, срочно созвал очередное заседание съезда, здесь же, в печерских ярах, и вынес такое решение:
«Ввиду открытия конференции представителей от всех войсковых управлений в городе Новочеркасске и в связи с необходимостью плодотворной работы съезда в тесном единении со всеми властями, — переехать съезду в полном составе в г.Новочеркасск. Всем частям, поддерживающим Временное правительство, съезд предлагает держать нейтралитет по отношению к событиям на Украине.»
Боженко свернул козью ножку из крепкой махорки Мангуби с Хоревой улицы на Подоле: легкую махорку Спилиоти с Почаевской на Куреневке он не употреблял, — затянулся так, что резануло в груди, откашлялся и выразил свое согласие.
— Нейтралитет?.. Гм! Пускай будет и нейтралитет. А то тоже мне — наследники престола династии Романовых: свербит им над всей Украиной властвовать! А вшей у себя в чубах уже перещелкали?.. Ростислав! Посылай гонца — аллюр три креста! — в ревком, леший его знает, где он сейчас находится: пускай под землей разыщет и этот рапорт самому Андрюше Иванову в собственные руки передаст! Десять минут на выполнение: одна нога здесь, другая там…
Теперь против «Арсенала» стояли только на правом фланге юнкера и «ударники» в Мариинском парке.
10
И тогда ревком подал сигнал к контрудару.
Ход операции разработан был наперед — по всем правилам позиционной войны: артиллерийская подготовка, кинжальный пулеметный огонь и рукопашная атака!
Из артдивизиона на Печерском базаре, через кварталы нагорной части города, забарабанила шрапнель по крышам кафе–шантана «Шато де флер», где разместился оперативный пункт войск штаба. Тяжелая артиллерия из–за Днепра накрыла свинцом безлюдные днепровские склоны от Почтовой площади до водокачки и Провала, отрезая боевые резервы на подходе. Орудия авиапарка взяли под частый огонь Александровскую улицу, царский дворец и резиденцию командующего округом — дом генерал–губернатора. Две арсенальские пушечки усердно засыпали бризантами аристократические особняки Липок — война дворцам!
Липки и вся нагорная часть города были взяты в огневое кольцо и по квадратам накрыты артиллерийским огнем, но в квартале штаба, между Лютеранской и Банковой, не упал ни один снаряд: по штабу не стреляли, здание штаба было объявлено неприкосновенным — там в подвале находился арестованный первый ревком.
И вдруг воцарилась тишина — мертвая тишина, как перед грозою, и из–за стен «Арсенала» и корпусов саперных казарм загремело «ура». Арсенальцы — на дворец генерал–губернатора и саперы — на Мариинский парк ринулись в атаку.
От «задней линии» и из–за угла Московской улицы арсенальцы шли плечом к плечу с красногвардейскими отрядами, которые разрозненно, поодиночке или группами прибыли в течение ночи с Шулявки, Подола, Демиевки и Слободки. Из саперных казарм и капониров с саперами шли: бойцы телеграфного батальона, рота искровой связи, раненые из печерских госпиталей, солдаты разных частей, присоединившиеся к восставшим, а также селяне и рыбаки из заднепровских прибрежных сел, пробившиеся на помощь пролетариям повстанцам — за власть Советов!
Возле памятника Искре был стык двух флангов атаки — и там сошлись уже и затрепетали рядом два красных знамени: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Власть — Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!»
Широкой цепью рабочие, солдаты и крестьяне с винтовкой на руку двигались от Собачьей тропы до самой Козьей тропки на Козловке, и две–три тысячи голосов запели пускай не в лад, однако разом:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
Отряд сорамбольцев «Третий Интернационал» шел в первой линии на дворец генерал–губернатора. Мишко Ратманский кричал:
— Вперед, пролетарская молодежь! Будущее принадлежит нам! Да здравствует Интернационал и власть Советов!
Данила с Харитоном бежали следом за ним. И теперь уже действительно не было никаких сомнений, что жизнь прекрасна. Ведь были они теперь заправскими революционерами, пускай и соpамбольцы.
Вздувайте горны, куйте смело,
Пока железо горячо…
В окопчике возле Кловского спуска лежал поручик Петров и тоже стрелял. Три фигуры в цепи — Ратманский, Данила и Харитон — это и была сейчас цель для его карабина. Петров был неплохой стрелок — выбивал девяносто из ста возможных. Но то было на стрельбище и мишень неподвижна, а здесь — в бою, и цель перемещалась очень уж быстро, зигзагами. Кроме того, у поручика Петрова дрожали руки: двое бежали зигзагами прямо на него, третий припадал на колено и гвоздил пулями по насыпи перед его окопчиком.
Петрову приказали, и он пошел в бой: он был офицер и привык точно выполнять приказы. Все младшие офицеры штаба были посланы сводным батальоном в окопы, и Петров, таким образом, снова попал на передовую. Только два года тому назад — прямо из седьмого класса гимназии — под Перемышль, а теперь здесь, в родном Киеве, под завод «Арсенал», в двух кварталах от гимназии, которую он так и не окончил. Впрочем, и тогда в первом бою под Перемышлем, было такое же точно облачное, хмурое, словно равнодушное, небо вверху, а вокруг такой же треск выстрелов и грохот разрывов. Но тогда был подъем, воодушевление, в груди теснились слезы восторга и священный огонь! А теперь в душе и сердце — пустота. За что воюет теперь он, Петров? Очевидно, опять — за Россию, родину, А впрочем, он точно не знал. Известно было только — против кого он воюет: против анархии. Против тех, кто разложил армию и тем самым открыл путь немцам. Гимназист–поручик Петров был патриот: он любил родину и с пятого класса знал назубок трактат Карамзина «О любви к отечеству и народной гордости». Вот только не представлял себе, какова его родина и какой ей следует быть. Прошлое отечества Петров знал из учебников Иловайского и Платонова: в прошлом мощь, величие и слава. Настоящее ему пришлось увидеть самому: беспорядок, путаница, неразбериха — ничего не поймешь, сам черт ногу сломит! О будущем отечества в учебниках ничего не говорилось, и сам Петров ничего представить себе не умел. Вроде бы и правильно, а в то же время что–то не так. Тоска! Приказали — и вот он стреляет. А хочется плакать. Что еще будет впереди, кто его знает, а сейчас такое чувство, что жизнь загублена.
Пуля попала Петрову прямо в лоб — и гимназист–поручик Петров свалился наземь.
Данила и Харитон с ходу перепрыгнули через мертвое тело неизвестного офицера, что застывшим взглядом словно вопрошал хмурые небеса: в чем дело? за что? почему и зачем?.. И они побежали дальше, преследуя офицеров, юнкеров и «ударников», которые бросали винтовки и спасались бегством — за Кловский спуск, за Виноградную, в сад Александровской больницы.