Страница 115 из 223
Позднее, когда подольские вышли уже на Владимирскую — позади Софии, потому что от присутственных мест их осыпали пулеметным огнем, — оказалось, что среди красногвардейцев идет немало и гайдамаков: казаки–шевченковцы по одному, по двое присоединялись к восставшим. А возле оперы нагнали подолян и целая шевченковская сотня: эта сотня решила нарушить приказ Центральной рады и полным составом присоединиться к восставшим.
Тогда Ливер подал команду: по Фундуклеевской вниз к Крещатику — в атаку! Потому что девушки–разведчицы только что сообщили, что на Бессарабку с Васильковской вышел отряд железнодорожников и рабочих сахарного завода с Василием Назаровичем Боженко но главе.
Вниз по Фундуклеевской подольские красногвардейцы вышли на Крещатик. Боженковцы от Бессарабки махали им навстречу шапками и кричали «ура!».
9
А Боженко проклинал весь свет, поминая черта, беса, дьявола, сатану и самого люцифера. А в первую голову — мировую буржуазию, гидру контрреволюции. Временное правительство, Сашку Керенского и его маму.
Василий Назарович был раздосадован.
Складывалось все, как говорили на Бульонной, на «ять» — и на тебе, такой вышел конфуз!
— Начальник штаба! — кричал в сердцах Василий Назарович. — Пиши мне боевой приказ по всем правилам тактики и стратегии! Если тебя учили по небу шнырять, так ты что — на земле негодящий? Тьфу! Побей тебя сила божья, разве вас, авиаторов, обходным маневрам не обучали? Не обучали? Так обучайся теперь! Чтобы через десять минут был мне приказ к наступлению, как положено: чтоб была легенда, маневр, эшелонирование, прикрытие флангов и формула оперативною задания! Я, брат, сам был фельдфебелем, пока в тюрьму не сел, и во всей этой словесности и тактической муре разбираюсь!
Дело в том, что Боженко решил во что бы то ни стало лобовым ударом захватить штаб — центр руководства войсками контрреволюции. С Демиевки он вывел отряд красногвардейцев человек в триста. Из Киева–второго — железнодорожников сотни две. Да и по дороге пристало разного народа тоже добрая сотня. Войска было под рукой у Василия Назаровича свыше полутысячи — добрый батальон. Но когда Ростислав Драгомирецкий, назначенный Василием Назаровичем начальником штаба, предложил идти на штурм вверх по Кругло–Университетской, — сверху, от штаба, встретили их огнем двух десятков пулеметов да из нескольких полевых трехдюймовок — картечью. Красногвардейцы должны были откатиться и засесть в каменном здании Бессарабского рынка.
Василий Назарович стоял теперь посреди павильона, сразу за мясным рядом, хлестал со злости тушу бычка нагайкой и проклинал весь свет и его окрестности. Нагайку Василий Назарович только что добыл в бою, у какого–то донца и тут же решил никогда больше не расставаться с нею, ибо была она упитанной, как раз по руке, а гарцевать на лошади ему уже весьма полюбилось.
Как раз в это время стало известно, что прибыла подмога: две сотни подольских и сотня казаков–шевченковцев.
— Мама родная! — развеселился Боженко и на радостях так хлестнул нагайкой мертвого бычка, что распорол мороженное мясо до кости, словно мясницким топором. — Да нас же теперь целый полк! Слышь, Ростислав? Даю тебе повышение, будешь начальником штаба полка! Называться будем «Первый полк социалистической революции». Пиши дислокацию, чтоб генералу Квецинскому через десять минут был каюк!
К Боженко подошел Ливер.
— Здорово, Жора! — приветствовал его Василий Назарович. — Молодчина, что с нами соединился! Сейчас спряжемся и будем кончать с контрой!
Ливер ответил на крепкое рукопожатие могучей боженковской руки не поморщившись, но потом, когда Василий Назарович его руку отпустил, сказал с недовольной гримасой:
— Слушай, Василий Назарович, воюешь ты, брат, неправильно. Разве можно — в лоб? Ну пускай нас сейчас и восемьсот, так их же, верно, здесь защищает центр руководства добрых несколько тысяч. И пулеметы. И трехдюймовки… Так дело не пойдет, Василий Назарович.
Тут как раз сыпануло картечью по стеклянной крыше рынка, и мелкие осколки битого стекла дождем посыпались на головы и плечи повстанцев, заполнивших огромный павильон базара, укрывшихся за его толстыми стенами.
Боженко вскипел:
— Что ты мне толкуешь! Кто из нас двоих умеет воевать — я или ты? У кого перемышльская пуля под лопаткой — у меня или у тебя? Я царской армии фельдфебель, а ты недоученный землемер! Я на позициях два года отвоевал, а ты эти годы по сибирским тюрьмам гнил! Тут, брат, не землю мерять и не тюремную вошь бить, а кровь проливать надо! Кровью возьмем, вот и все!
— Кровь надо лить вражью, а не свою, — спокойно возродил Ливер, снимая свою фуражку ученика землемерного училища и стряхивая с ее широкой тульи стеклянную порошу. — А ты хочешь штаб нашей кровью залить. Не хватит, Василий Назарович, нашей крови, чтоб штаб в ней, как в море, потонул. Таким способом нам, Василий Назарович, штаба никогда не взять.
Боженко уже раскрыл рот, чтоб разразиться новыми проклятиями, но в этот момент подошел Ростислав Драгомирецкий с планом города Киева из справочника скорой помощи — это была единственная карта, которой восставшие пользовались в своих боевых операциях.
— Вот, — сказал Ростислав и по армейской привычке вытянулся, докладывая. — Правый фланг пойдет позади новых строений и выйти должен вот здесь: тут новая, eще безымянная улица делает петлю к Виноградной, на Левашевскую, к концу Лютеранской. Левый пойдет проходными дворами через низ Лютеранской и Меринговскую к театру Соловцова. На Банкетной они должны сомкнуться — снизу и сверху. А центральная группа тем временем отвлечет противника на себя и будет заманивать вниз — чтоб его ударные силы втянулись в Кругло–Университетскую. Тогда из дворов Кругло–Университетской, слева и справа, отрезаем их ударную группу и таким образом…
— Долго! — сердито отрубил Боженко, глядя на развернутый перед ним план и, совершенно очевидно, ничего в нем не разбирая. — Да я и названий улиц–то не запомнил. Ни к черту не годится твоя дислокация. Так мы никогда не возьмем штаба.
— А я предлагаю его и не брать, — подал голос Ливер. Боженко совсем взбеленился:
— Да ты что? Контра? Или меньшевистский прихвостень? Ты что предлагаешь? Отказаться от восстания? Предать пролетарскую революцию?
— Нет, — все так же спокойно отвечал Ливер, снова снимая фуражку и отряхивая ее, так как снова ударило шрапнелью по стеклянной крыше, — и предлагаю иначе развернуть боевые действия. Пойми, Василий Назарович. Основной удар штаб направил сейчас на Печерск; если «Арсенал» и авиапарк будут взяты юнкерами, восстание обречено на гибель. Надо идти на помощь «Арсеналу» и авиапарку.
— А я о чем говорю? — взмахнул нагайкой Боженко. — Спасать надо «Арсенал» и авиапарк! Возьмем штаб — и юнкера с Печерска дадут ходу.
— Штаба нам не взять, — упрямо повторил Ливер. — А арсенальцев и авиапарковцев тем временем расколошматят. Там ведь и юнкера, и «ударники», и донцы. Пойми, Василий Назарович, перед штабом мы ничто. А по отношению к тем, кто наступает на «Арсенал» и авиапарк, у нас очень выгодная позиция. Раз мы на Бессарабке, мы, выходит, зашли им в тыл. Правильно я говорю, товарищ офицер?
Ростислав одобрительно кивнул головой:
— Донцы фактически от штаба уже отрезаны. Если нам повернуть фронт…
Боженко хлопнул Ливера по плечу:
— Жора! Друг! Дай мне в морду, ты таки голова! Да, если ж нам флангом на Александровскую выйти, мы ж и юнкеров и «ударников» отрежем от штаба начисто! Молодчина Жора! Вот тебе и недоученный землемер! Вымерял землю что надо! Хрен с ним, с твоим штабом! Айда Собачьей тропой и садом Александровской больницы к дому генерал–губернатора, а там и к царскому дворцу! Начальник штаба! Демиевцы с железнодорожниками пускай по Виноградной на кручу лезут! Ты их поведешь! Подольские с Ливером с правой руки пойдут, Черепановой горой. А всех остальных давай мне: донцам на горб сяду. Не зря у меня эта казацкая нагайка. По казацким спинам пускай и погуляет!
— Надо бы оставить здесь заслон, — подал мысль Ростислав. — Демонстративный. Чтоб противник в штабе не догадался, что мы ушли. Огонь здесь ослаблять нельзя…