Страница 96 из 133
Богословы, преподаватели и служители культа выделялись своим одеянием. С давних пор они носили головное покрывало, именуемое тайласан,убор, в котором они представали на дворцовых аудиенциях в IX–X вв. Уже одно это делало их принадлежащими к особо уважаемому социальному классу, но, кроме того, проповедников отличала мантия или — в некоторых регионах — платье с поясом военного образца. Отметим прежде всего, что тюрбан, который впоследствии, в частности в XIV в., в мамлюкском Египте станет отличительным признаком людей пера, ученых и чиновников в противоположность людям сабли, в классическую эпоху еще не приобрел определенного значения.
Со своей стороны народные проповедники, не обладая в городе официальным рангом, оказывали тем не менее неоспоримое влияние на общественное мнение. Среди них можно было встретить людей набожных, аскетов, а также рассказчиков, специализирующихся на изложении истории пророков древности. Никем не контролируемые, они могли ориентировать общественное мнение в нужном им направлении, и зачастую рассматривались как политические пропагандисты. Они могли также распространять теологически вредные идеи, такие, которые алГазали порицал в своей проповеди за слишком большое «упование» на милость Аллаха. Власти сильно опасались этих людей, не имевших никакого определенного образования, никакой определенной компетенции, на которых к тому же не было никакого способа воздействия. Именно этим объясняется тот факт, что в особо напряженные моменты халиф считал необходимым запрещать сборища вокруг такого рода проповедников в мечетях или на улицах.
Другие люди предавались религии без какой-либо личной выгоды, не получая жалованья и даже подчас презирая любую оплачиваемую деятельность. Это были прежде всего те, кто, соблюдая «уединение», о котором говорили правовые трактаты, проводил свое время в мечети, читая Коран, повторяя молитвы и освящая тем самым свои дни, согласно принципам, определенным Газали.
Такими были и суфии, которые с X в. образовывали в некоторых регионах небольшие замкнутые группы, имевшие собственные правила жизни и зачастую существовавшие за счет милостыни или общественной щедрости. Можно например, вспомнить общину, куда смог проникнуть ал-Макдиси и где, соблюдая показную отрешенность, чему способствовало его личное достояние, он сумел добиться, чтобы его считали святым, общение с которым было благословением. Подобные группы, временно сплачивавшие бродяг и отшельников, лишь расширялись и множились, пока в XII в. не обрели настоящие обители, отстроенные зачастую государями, желавшими тем самым снискать еще большую славу. Это означало официальное признание места, занимаемого в городском обществе суфиями, у которых власть предержащие будут отныне искать совета и ободрения, в особенности в своей политике защиты ислама. Но еще раньше проповедники и набожные люди, первоначально занимавшие в какой-то мере маргинальное положение, увидели себя принятыми властью в качестве религиозного класса: хронисты действительно сообщают нам, что в начале XI в. халифы собирали для важных провозглашений относительно догмы не только кади и факихов, но и народных проповедников и аскетов, хотя нам в точности неизвестно, каким образом отбирались представители двух последних категорий.
Суфии и мистики выделялись в те времена своим одеянием — знаменитым шерстяным рубищем, а также образом жизни, проводимой либо в одиноких странствованиях из одного места в другое, либо в общине, подчиненной более или менее строгим правилам и сгруппированной вокруг личности почитаемого наставника.
Однако нравы их не всегда были безупречны. Некоторые мнимые аскеты, пользуясь легковерием своих почитателей, не гнушались хорошего стола, а «аппетит суфиев» даже вошел в пословицу. Кроме того, их упрекали в применении магии и шарлатанстве. Поскольку они жили группами, их также зачастую обвиняли в педерастии, и в антологиях существует масса анекдотов на эту тему, изображающих святошу, героически сопротивляющегося соблазну, а чаще — поддающегося ему; некоторые из них, особо невежественные, даже усматривали в подобной практике религиозную норму. Однако в XI в. во времена мистика ал-Худжвири, распространилась идея о том, что истинное благочестие предполагает целомудрие, редко уважавшееся в первые века, когда суфии были чаще всего женатыми людьми, поэтому некоторые из них останутся холостыми или будут довольствоваться заключением чисто формальных браков.
Именно в этой среде появятся личности, которых станут почитать святыми за приписываемые им чудеса и за присущую им якобы способность обеспечивать действенность молитвы. С XI в. существовало несколько степеней признанной «святости», начиная от ранга «лучших» и «заместителей», вплоть до ранга персоны, именуемой «полюсом», предназначенной руководить мирской жизнью и поддерживать ее с помощью других святых. Но здесь дело касалось космологических спекуляций, не имевших почти никакого отношения к реальности. Хотя остается достоверным, что некоторые благочестивые лица пользовались единодушным уважением и их могилы, в частности могилы основателей ордена, регулярно посещались, нам недостает сведений о том, в каких формах в свое время осуществлялась практика этого «культа святых», который, впрочем, распространялся также на авторитетных богословов и даже на правителей, с особым пылом защищавших владения ислама.
В отличие от религиозных деятелей, проникнутых прежде всего юридической или теологической культурой, даже если некоторые из них увлекались рефлексией, или практикой, или аскетизмом — хотя эти различные тенденции не исключали друг друга, — игравшие важную роль в городе секретари и купцы были обучены различным способам управления и торговли, а также необходимым для этого мирским наукам. Это были люди в общем богатые, влиятельные и образованные, значение которых возрастало по мере того, как исчезали первоначальные барьеры между завоевателями-мусульманами и неарабами. В определенном смысле их можно было бы назвать «буржуа». Но такой термин предполагает активное участие в делах города, что в странах ислама проявлялось лишь эпизодически, когда периоды анархии позволяли локальным ополчениям практически заменять своей властью власть эмира, контролируемую либо нет центральной властью. К тому же подобный термин совершенно чужд категориям исламского порядка, существовавшего в обществе той эпохи.
Не следует также преувеличивать оригинальность городского класса администраторов и крупных купцов, которые обыкновенно получали, помимо специальной подготовки, богословско-правовое образование, сравнимое с тем, что получали и религиозные деятели.
Они зачастую проявляли присущее эпохе пристрастие к религиозным спорам, в то время как их мирские увеселения разделялись богословами, которые тоже любили блеснуть остроумием. Наконец, начиная с XI в. дало о себе знать еще более заметное сближение между администраторами и богословами, солидарными в своей оппозиции военным, чужестранному и неарабоязычному классу «людей сабли», который отныне противостоял в городе классу «людей в тюрбанах».
Тем не менее еще в X в. секретари — о месте которых в окружении суверена мы уже вспоминали, так же как и об их профессиональной деятельности, основанной на ирано-месопотамском культурном типе, — были среди образованных слоев группой, сознающей свои отличительные черты, что подчеркивалось определенными особенностями костюма, такими как ношение длинного платья. К этой группе принадлежали не только простые служащие при канцеляриях, но и штатные писцы какого-либо могущественного лица или даже руководители крупных служб центральной и провинциальной администрации. Кроме того, существовали тесные связи между этой категорией лиц и их особой клиентелой ученых, пребывающих в поисках мецената или места в государственных канцеляриях, а также разного рода дельцами, купцами и менялами, более или менее крупного размаха, которые пытались благодаря им реализовать прибыльные торговые или банковские операции при прямой или косвенной поддержке официальных служб.