Братья по оружию

Наконец ворота со скрипом раскрылись, и из проема выглянула бородатая физиономия немолодого чеченца, который держал в руках автомат Калашникова.

Пожилой бородач подозрительно оглядел пришельца и, наконец узнав в нем родственника, ровным голосом произнес:

– Входи. – Пропуская юношу, посторонился, опустив автомат.

Они сидели на просторной кухне при тусклом свете ночника, Карим с жадностью глотал куски холодной отварной говядины, запихивал следом лепешку, хватал сальными пальцами зелень. Закон гостеприимства не позволял задавать вопросы, пока гость не утолит голод.

Увидев, что юноша вытирает полотенцем, заменившим салфетку, рот и пальцы, хозяин дома наконец спросил:

– И откуда ты в наших краях появился? – Темные глаза Забгаева впились в лицо племянника.

– С гор спустился я, – признался Бансаров. – Сдал оружие федералам. Они меня десять дней проверяли в «фильтре», но доказать ничего не смогли.

– Значит, говоришь, с гор спустился? – Глаза Руслана Забгаева вспыхнули бешеным огнем. – Струсил?

– Нет, – покачал головой Карим и, широко улыбнувшись, добавил: – Я выполняю приказ. К тебе домой пришел, чтобы передать привет от Казначея. И сообщить, что с этой минуты ты переходишь под мое командование. Полномочия в ближайшее время подтвердят.

Взгляд Руслана Забгаева медленно потух, он тихо произнес:

– Вот уж кого я не ожидал в роли руководителя, так это тебя.

Карим заточил острым ножом спичку и, прежде чем начать ковырять в зубах, с ухмылкой произнес:

– То ли еще будет…

Глава 3. Экзамен на прочность

Боль в затылке была тупой и ноющей, любое движение вызывало волну нечеловеческих мук. Превозмогая боль, Владимир Панчук открыл глаза и попытался пошевелиться. Попытки оказались тщетными, в глазах стояло сплошное кровавое марево, а руки и ноги были крепко стянутыми, не позволяя сдвинуться с места.

Шатун устало прикрыл веки, все, что ему оставалось в подобном положении, – это ждать. Единственное, что утешало, так это пришедшее на память высказывание командира бригады морской пехоты, где ему доводилось служить в начале своей офицерской карьеры: «Боль – это хорошо, раз что-то болит, значит, вы еще живы».

Постепенно наступало облегчение, боль заметно ослабела и погрузилась в глубину мозга, пелена с глаз тоже спала. Теперь Владимир мог хотя бы оценить положение, в которое попал со своими подельниками.

Выводы бывшего морпеха и бывшего легионера, мягко говоря, были не очень оптимистичными. Как ни крути, а выходило, что хреновые они штирлицы, задание еще не успело вступить в начальную стадию, а они уже спалились. И тут же возник новый, вполне закономерный вопрос: на чем они прокололись?

План внедрения в террористическую организацию был разработан гэрэушными спецами, можно сказать, идеально. Документы на чужие имена также не могли вызвать ни малейших сомнений ни у пограничников, ни у полиции.

С этими документами трое отставных легионеров и прибыли в Испанию. Используя свои связи в криминальном мире Европы, Шатун приобрел пару пистолетов, портативный автомат «узи» и несколько наступательных ручных гранат.

Тем временем Качмала отслеживал маршрут инкассаторского броневика, а Милевский подбирал нужную «тачку» для угона. Задача, поставленная гэрэушниками, была проста и эффективна, как первобытное колесо. Имитировать налет на инкассаторов, деньги не взять, но шума поднять как можно больше.

С первой фазой внедрения «Штирлицы» справились блестяще. Инкассаторский броневик был остановлен, сопровождавшие его охранники в перестрелке ранены, причем один серьезно. Но деньги они упустили, прибывший наряд патрульной полиции также успел принять участие в общем «веселье».

Укрывшись за автомобилем, патрульные с восторгом палили из своих «астр» по залегшим возле перевернутого броневика налетчикам. Но после того как в салон патрульной машины влетела граната, брошенная меткой рукой Качмалы, стражи закона мгновенно ретировались, а авто полыхнуло веселеньким костром, который позволил грабителям без потерь покинуть поле битвы.

Дальше в дело вступила «тяжелая артиллерия» в лице европейских СМИ, которые несколько дней подряд бомбардировали обывателей шокирующими кадрами дымящегося перевернутого броневика, полыхающего полицейского автомобиля, повсюду мелькающих санитаров в белых халатах, бегущих с окровавленными инкассаторами на носилках. Но чаще всего показывали молодого, чумазого от копоти патрульного полицейского, который давал журналистам интервью. Сверкая черными, как антрациты, глазами, полисмен то и дело приговаривал:

– Это мало походило на обычное ограбление, больше смахивало на боевую операцию. Поверьте мне, я служил в коалиционных войсках в Ираке и знаю, о чем говорю.

Имеющий уши да услышит…

Тем временем Шатун с подельниками добрался до Альмерии. По полученной от военной разведки информации Владимир знал, куда и как обращаться, чтобы попасть в дом Муллы.

Здесь тоже все прошло без сучка и задоринки. И вот в тот момент, когда Панчук уже считал, что фаза «внедрение» прошла успешно, удар по голове, связанные руки и темный подвал.

Владимир раз за разом прокручивал в голове ситуацию, пытаясь выявить причину провала. Но ничего не выходило. Даже акцент, который мог выдать русскоязычного, за десять лет блужданий по Европе так видоизменился, что его не отличишь от португальского или, скажем, арабского.

Вывод напрашивался самый что ни на есть печальный: сдать их могли только те, кто давал задание на внедрение в «Аль Харамей», «крот» засел в самом ГРУ. Эта догадка прозвучала в мозгу Шатуна как приговор…

Скрип открывающейся двери заставил Панчука мобилизовать все свои силы, он продолжал в полной недвижимости лежать на полу, связанный по рукам и ногам, но теперь это был сгусток смертоносной энергии, раскрытый в ожидании волчий капкан или взведенная осколочная мина: только тронь, и беды не оберешься.

Владимир сквозь прикрытые веки увидел четыре пары ног, обутых в легкие парусиновые сандалии. Как он припоминал, именно в такой обуви ходили слуги Муллы.

Несколько крепких рук подхватили могучее тело гиганта и понесли к выходу.

Помещение, в которое занесли Панчука, было залито ярким светом. Владимира поставили на ноги и прислонили к стене. Несколько минут, ослепленный, он ничего не видел, но постепенно стал прозревать. Вскоре Шатун мог без помех разглядеть место, где он оказался.

Просторная, абсолютно пустая комната квадратной формы. Белый потолок, белый пол, белые стены. В центре комнаты стояла большая деревянная колода, запачканная бурыми пятнами засохшей крови, сбоку в колоду был воткнут широкий топор.

«Для психологического давления реквизит», – отметил Панчук. Что такое «экстренный допрос пленного», он хорошо знал, этому искусству его учили в диверсионных частях морской пехоты, разведке ВДВ и Иностранном легионе. Эти знания даже приходилось применять на практике сперва в Афганистане, потом в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Специалистом в этой области он был неплохим, из тех, кому доводилось «беседовать» с Шатуном, ни один не молчал, все добросовестно «пели», как голосистые соловьи или болтливые какаду, в зависимости от климатических условий проведения боевой операции…

Наконец зрение полностью восстановилось, и Владимир увидел замерших у противоположной стены Милевского и Качмалу, которых с двух сторон также поддерживали слуги Ибрагима Сатари. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять – товарищи Панчука уже подверглись физической обработке. Лицо Виталика чудовищно распухло от побоев, а из разбитого носа Олега стекала кровавая юшка, пачкая алым цветом одежду.

Несколько минут Шатуну было отведено на детальный осмотр товарищей, потом в комнату вошел сам однорукий хозяин усадьбы в сопровождении двоих полуголых арабов. Их смуглые тела при ярком свете лоснились от пота, устрашающе вздыбливались бугры мышц, хотя лица арабов оставались бесстрастными, как у каменных изваяний.