Страница 7 из 11
— Что это?
— Тебе лучше знать. Ты как следует проверил, что в зале никого нет?
— Разумеется! И у входа поставил стражу, — быстро проговорил Лисий, надеясь, что царь слишком пьян, чтобы уловить едва слышное шуршание одежды.
Пытаясь отыскать упавший предмет, они обшарили весь зал.
Вдоль стен стояли треножники с бронзовыми статуэтками богов и героев. Они принадлежали Антиоху Великому. Увлекаясь коринфской бронзой, он наполнил ею все свои дворцы.
Лисий наклонился и поднял с пола статуэтку.
— Вот что упало. В зале никого нет.
Он протянул Антиоху статуэтку. Тот взглянул на нее и побледнел. На лбу его выступили капли пота.
— Что с тобою, государь?
— Артемида… — пробормотал тот. — В Табах храм Артемиды.
— Ну и что? — нашелся Лисий. — Артемида пала пред тобою, показав, что готова на жертвы.
(обратно)
ПОСЛАНЕЦ ДЕМЕТРИЯ
Три дня Диодор не мог встретиться с Лаодикой. Сначала он искал загородный дом, где она скрылась ото всех, а когда нашел, едва сумел уговорить слуг, чтобы те его впустили.
При виде бывшего царедворца Лаодика еще ниже опустила голову.
— Я не нуждаюсь в утешениях, Диодор! — проговорила она устало.
Вся в черном, она была прекраснее, чем в то далекое время, когда девушкой отправлялась в Македонию. «Изумруд в черной оправе!» — подумал Диодор.
— Я пришел не утешать тебя, — начал Диодор торжественно. — Я пересек море, чтобы передать тебе благую весть.
Лаодика вздрогнула.
— Твой царственный супруг и твои сыновья милостью всевышних богов живы. Ромеи сохранили им жизнь, поселив в городке, затерянном в лесах Италии…
Слезы хлынули из глаз женщины, и она их не вытирала.
— Живы… Ты не ошибся… Ты их видел?
— Их видел эллин-цирюльник, живший в том городке, а затем переехавший в Рим. Он отыскал меня и сообщил эту новость…
— Но кто верит цирюльнику? — перебила Лаодика.
— Я сказал, что цирюльник видел пленников. Но о том, что они живы, знает весь Рим. Известно также, почему ромеи, вопреки своему обыкновению, не казнили царя и его сыновей после триумфа. У Эмилия Павла, пленившего твоего царственного супруга, за несколько дней до триумфа скончался мальчик, такого же возраста, как твой Филипп. И он, сочтя смерть карой богов, в чем, я думаю, не ошибся, внял мольбе другого своего ребенка пощадить пленников. Этот маленький ромей также внезапно скончался через несколько дней.
Лаодика задумалась.
— Все это звучит как сказка. Жизнь моих мальчиков выкупили своими жизнями сыновья этого ромея. Мне даже его жалко.
— О, нет! — воскликнул Диодор. — Эмилий Павел не достоин доброго слова. Твой супруг и твои сыновья остались живы благодаря его суеверности, а не великодушию.
— Как ты думаешь, смогу ли я их увидеть?
— Не знаю. Вряд ли тебя пустят в Италию… А если попросить Антиоха, чтобы он обратился к ромеям с просьбой…
— Антиоха! — перебила Лаодика. — Да он, как рак, заполз на трон, который по завещанию отца должен занимать мой брат, и вцепился в него клешнями.
Диодор расхохотался:
— Одно слово, и он встает как живой, — краснорожий от беспрерывного пьянства, с неподвижным бессмысленным взглядом. И даже руки он держит, как клешни, да и в политике умеет только пятиться.
— И долго еще ромеи будут держать у себя Деметрия? — спросила Лаодика.
Диодор развел руками:
— У ромеев триста сенаторов — триста царей. У каждого своя голова. Один скажет: «Пусть царствует Деметрий!» Другой, из упрямства: «Пусть останется Антиох». Третьему придет в голову: «Гнать их обоих! Пусть Сирия будет римской провинцией!» И пока нет единого мнения, Деметрию оставаться в Риме.
— Значит, нужно действовать, — сказала Лаодика. — Использовать каждый промах Антиоха. Сейчас он готовится идти походом на армян и, как мне стало известно, собирается по пути ограбить храм Артемиды в Табах.
— Но ведь Артемида — самая мстительная из небожительниц, — оживился Диодор. — Она за пустую похвальбу Ниобы истребила всех ее детей, превратила Актеона в оленя и дала его растерзать псам, убила Ориона. Неужели она потерпит надругательство над святыней?
— Не знаю, Диодор! Не знаю. Но мне известно, что жаждой мести пылают не только боги. Мне служат двое юношей. Рак казнил их отца. Ты можешь на них рассчитывать. Зайди ко мне дня через два.
Царственным жестом она протянула руку для поцелуя.
(обратно)
НАВСТРЕЧУ ФОРТУНЕ
В октябре город наполовину опустел. Разъехались гости, спасавшиеся в Кумах от духоты. Замер и дом Филоника. На кухне не гремела посуда, не скрипели половицы, лишь из сарая доносился приглушенный гул голосов. Андриск запрягал мулов. Блоссий накладывал в повозку посуду и мешочки со снедью. Занятые делом, они переговаривались вполголоса.
— Не люблю откладывать! — Андриск погладил ладонью влажную, пахнущую потом спину животного. — Дорога тянет! Уже давно пора идти навстречу Фортуне!
— Вот именно! — подхватил Блоссий. — Не дожидаться, пока она даст тебе знак. Шагать! А там — будь, что будет. Так учил Зенон!
— Давно я хотел тебя спросить. Вот Сократ яд принял, хотя ему бежать предлагали. Диоген в бочке сидел. А Зенон что учудил?
Блоссий улыбнулся:
— Учудил… Ничего такого за ним не было. Жил без излишеств. Не пил вина. Не любил многолюдства. Спрятав свою душу от праздного любопытства, он и сам не был охоч до чужих секретов. Поэтому его любили македонские цари. А враги македонян, афиняне, оказали ему, чужестранцу, посмертные почести. Более всего он не терпел болтовни. Как-то юношу отчитал: «У нас для того два уха и один рот, чтобы мы больше слушали и меньше говорили».
— Молодец! — похвали л Андриск философа. — У нас в Эпире говорят: «Лучше воду решетом носить, чем языком трепать».
— Когда ему было столько же лет, сколько сейчас тебе, он занялся торговлей. Корабль его налетел на скалу. Вплавь добрался он до Афин и остался там, отыскав учителей. Попав в Афины безвестным, он стал так знаменит, что македонские цари почитали за счастье письмо от него получить. Так ему улыбнулась Фортуна.
— Как и нам с тобой, — сказал Андриск. — Вот долго ли она улыбаться будет?
— Фортуна — скрытная госпожа, — ответил Блоссий. — Поди узнай, что у нее на уме. Но доподлинно известно, что она не терпит ленивых и равнодушных, а благоволит к расторопным и смышленым.
— Значит, и к тебе. Но разве это дело, достойное твоего ума: подсчитывать доходы Филоника и вести его переписку?
— Мне Фортуна тоже улыбнулась. Через несколько дней я буду учителем.
— Тебя нашли ученики?
— Пока ученица.
— А! — пренебрежительно протянул Андриск. — Большое счастье девчонку учить. У нас в Эпире говорят: «Женщину учить — время тратить!»
— Презрение к женщине — гибельный предрассудок, — проговорил Блоссий убежденно. — Римляне его почти лишены. Римская матрона не рабыня, а госпожа. Да и девочкам здесь дают образование.
— Я поеду! — сказал Андриск, поднимая вожжи.
— Но ты не узнал, кто моя ученица. Это Элия.
— Элия! — воскликнул Андриск. — Ты будешь учить Элию?
— Так распорядился наш патрон в письме к Филонику. Ведь Элии уже девять лет. Ее привезут через несколько дней.
— А чему ты будешь ее учить?
— Всему тому, чему учили меня самого. Зенон считал, что душа женщины склонна к добродетели больше, чем мужская. А добродетель и знания неотделимы друг от друга. Следовательно, давая женщине знания, мы развиваем ее склонность к добродетели.
— А можно, когда я вернусь, ты и меня будешь учить?
— Конечно! Я буду учить вас вместе, как в римских школах.
— Не надо, как в римских, — перебил Андриск. — Вчера я мимо школы проходил, что на агоре. Такой вой стоял…
— Можешь не опасаться, — улыбнулся Блоссий. — Зенон запрещает наказание розгами.
— Одобряю! — сказал Андриск, садясь в повозку. — А Элии привет передай. Хорошая она, хоть и ромейка.