Страница 30 из 57
Мне казалось, говорит он искренне, но с какой-то особой легкостью.
— Девятнадцатого января вечером, примерно в шесть часов, — продолжал Кравченко, — я шел по улице. Около универмага увидел Виктора. Последнее время мы с ним не здоровались. И в этот раз он прошел мимо, но потом окликнул меня. Я остановился. Он подошел и предложил побродить по городу. Раньше мы часто так делали… Ходили вдвоем, мечтали. Гуляли мы часа два. Много говорили, вернее, говорил он. Я больше молчал, да мне и сказать было нечего: я чувствовал свою вину. В общем, из слов Виктора я понял, что он сожалеет о нашем разрыве и твердо решил не мешать в наших отношениях с Галей. Помню, он улыбнулся и сказал: «Насильно мил не будешь». Проходя около кинотеатра «Родина», мы надумали посмотреть фильм. Взяли два билета на девятнадцать часов пятьдесят пять минут… После окончания кино Виктор сказал, что ему надо сходить к знакомой девушке. Простился и ушел.
Кравченко не знал, что билеты, которые они купили, находятся у меня. Его ложь настораживала, заставляла задуматься.
— Какое вы смотрели кино? — спросил я.
— «Чапаев». Это наш любимый фильм.
— Вы говорите правду?
— Да, — твердо отвечал он. — Я вам говорю правду. Мне нет необходимости лгать.
— Хорошо. А не скажете, кто отправлял Колесова в больницу?
Мелкие бисеринки пота выступили на высоком бледном лбу Кравченко. Он взял из моей пачки папиросу и неловко закурил.
— Я только сейчас понял, — заговорил он с хрипотцой в голосе, — что вы меня подозреваете в уб… убийстве Колесова. Поймите, я не виноват. Честное слово, не виноват…
— Зачем же вы делаете выводы, Кравченко. Вам никто не говорит, что вы убили. Вас спрашивают: останавливали ли вы медицинскую машину и отправляли ли на ней Колесова в больницу?
— Нет, не видел никакой машины и Колесова в больницу не отправлял. В этом не было необходимости. Мы простились с ним около кинотеатра. Он ушел совершенно здоровым… нормальным. Зачем его было отправлять в больницу? Зачем?
— А что за пятна у вас на пальто?
— Где? Какие пятна?
— Снимите, пожалуйста, пальто. Я вам покажу.
Он с явной неохотой выполнил мою просьбу. Я указал ему на два буроватых пятнышка у воротника, которые заметил еще раньше.
Кравченко покраснел и неопределенно пожал плечами:
— Откуда я знаю, как эти пятна попали ко мне на пальто…
Я позволю себе забежать немного вперед: эксперты, изучившие в этот же день пятна на пальто Кравченко, дали заключение, что эта кровь по группе совпадала с кровью Виктора Колесова. Но эти данные я получил лишь к вечеру, а теперь, видя, что Кравченко сник, решил дать ему поразмыслить и отправил в дежурную комнату милиции.
Когда за ним закрылась дверь, я взялся за телефон. В кинотеатре «Родина» в день убийства Колесова действительно шел фильм «Чапаев». Почему же Кравченко и Колесов не посмотрели фильм? Зачем он скрывает этот факт?
Я решил вызвать шофера Валентина Сергеева для опознания личности Кравченко. Позвонив Сергееву, пригласил в кабинет Кравченко, еще двух парней примерно его же возраста и свидетелей.
Сергеев не заставил себя долго ждать. Через пять минут его зеленая «Победа» затормозила у отдела милиции. Шофер не знал, зачем я его вызвал, но как только появился в кабинете, даже не поздоровавшись, кивнул на Кравченко:
— Вот тот самый человек, который девятнадцатого января на улице Советской подвел ко мне парня, что умер у нас в больнице. Этот человек оставил парня в машине, а сам ушел.
— Неправда, ложь, — глухо выдавил Кравченко. — Я вас, товарищ, никогда не видел, не знаю. Никогда с вами не встречался и никого к вам не садил в машину.
— Э-э-э, дорогой! — горячо возмутился Сергеев. — Я тебя бы и через пять лет узнал. Мне достаточно раз увидеть и амба, морской закон. На всю жизнь запомню…
Я составил протокол опознания личности. Все, кроме Кравченко, подписались. Он отказался.
Оставшись вдвоем с Кравченко, я пытался добиться от него правды. Убеждал, показывал статью Уголовного кодекса, в которой говорится, что чистосердечное признание является смягчающим обстоятельством. Он упорно отрицал свою вину, обвиняя шофера Сергеева во лжи.
Высокая, худенькая, голубоглазая — такой явилась Галина Коробова. Яркий голубой шарф с особым изяществом переброшен через левое плечо. Она села, подобрав пальто, выставив вперед длинные стройные ноги.
Коробова почти все время, пока находилась у меня в кабинете, плакала.
— Михаила я видела последний раз восемнадцатого января, — рассказывала она. — Мы договорились встретиться девятнадцатого, но он почему-то не пришел. И вообще я его больше не видела. Вы знаете, в те дни как-то неспокойно мне было…
— Вы ходили на похороны Виктора?
— Да… О его смерти я узнала от знакомых ребят. Они вместе с ним жили в общежитии.
— А Михаила вы на похоронах видели?
— Нет… Я и сама удивилась. Они ведь были большие друзья. Я подумала, что между ними снова произошел скандал…
— Почему? Может быть, Михаил вам говорил о чем-либо?
— Нет, нет! Он избегал со мной говорить о Викторе. Я ничего не знаю! Я ничего не могу сказать!..
И вот снова мы сидим с Кравченко с глазу на глаз. Сегодня он бледнее обычного. Курит без разрешения, упорно смотрит мимо меня в окно, где на ветках акации прыгают озябшие воробьи.
— Так, Михаил, — нарушаю я молчание, — есть основания полагать, что ты имеешь отношение к убийству Колесова.
— Я не убивал его, честное слово. И ничего не знаю, честное слово.
— Почему ты говоришь неправду? Почему? Пойми, молчание, недомолвки могут привести к нежелательным последствиям. Ты должен все объяснить. Это в твоих же интересах.
Я видел по нему, что он скрывает что-то, боится. И мне думалось, он заговорит только тогда, когда полностью будет изобличен фактами. К счастью, я ошибся.
— Хорошо, — неожиданно выдохнул Кравченко. — Я все расскажу. Все до конца.
Он бессильно опустил руки, поднял глаза, полные слез.
— Я обманул вас. В кино мы с Виктором не ходили. Хотя билеты и покупали. Я предложил пойти в ресторан, Виктор согласился. Раньше мы оба не злоупотребляли спиртным, но на сей раз выпили очень много. Помню, сначала две бутылки коньяка, потом шампанское… Как мы вышли из ресторана — не знаю. Где и сколько ходили, тоже не знаю. Помню, что Виктор падал. Это, кажется, происходило у церкви… Где со мной расстался Виктор — не помню. Но он, мне кажется, был более трезвый. Он рассчитывался в ресторане… Проснулся я уже дома. Вот все, больше я ничего не могу добавить. Может быть, и подходил к машине, может быть, и ударил Виктора — не знаю. Правда, ножа с собой я никогда не ношу… Вас интересует дальнейшее мое поведение. В последующие дни я чувствовал себя скверно. Мне было стыдно за свою пьянку. Я никого не хотел видеть, поэтому не встречался даже с Галиной. С Виктором мы работали в разные смены, и я ничего не подозревал. О его смерти узнал на заводе. Я перепугался: думаю, мало ли что могло произойти, какие-то предчувствия были тревожные. Поэтому не пошел и на похороны… Вот все. Больше не могу добавить ни слова. Делайте со мной, что хотите. Я, честное слово, ничего не помню. Какой-то провал в памяти. Не признавался я по одной причине: мне было страшно. А почему — и сам не знаю…
Итак, верить или не верить рассказу Кравченко? Я пришел к выводу — верить. Ведь, собственно, Кравченко ничего не отрицал. Он лишь утверждал, что ничего не помнит. Подобная ситуация не исключалась. Нужно было выяснить обстоятельства, при которых произошло преступление. Место встречи шофера Сергеева с Кравченко и Колесовым мы уже осмотрели, однако никаких следов не обнаружили. Кравченко в своем рассказе упомянул о церкви. От места встречи Сергеева с Кравченко и Колесовым на улице Советской до церкви было примерно полтора квартала. Я решил осмотреть их.
Осмотр начал с места, где стояла машина Сергеева. На улице по-прежнему держался гололед. Машины двигались осторожно, неуверенно. Ветви деревьев обросли толстой ледяной коркой. Они еле удерживали непосильный груз и готовы были вот-вот обломиться. И только мальчишки чувствовали себя отлично. Они катались, обрывая подошвы ботинок, падали и радовались. Изучая предполагаемый путь движения Кравченко и Колесова, я приблизился к церкви, о которой упоминал Кравченко. Церковь была огорожена забором, выкрашенным в зеленый цвет. Забор состоял из металлических прутьев, концы которых напоминали острые старинные копья. Когда я прошел примерно до середины забора, то обратил внимание на один металлический прут. Вверху он был согнут в сторону тротуара, почти под прямым углом, так что острие копья угрожающе щетинилось мне в грудь. На острие виднелся бурый налет, похожий на ржавчину. Я вздрогнул от неожиданной мысли: «А не здесь ли все произошло?» Мы предполагали, что рану Колесову нанесли ножом или чем-то острым. Этим «чем-то» как раз и могло быть копье церковной ограды. И еще одна деталь привлекла внимание. В ране Колесова эксперт обнаружил небольшие кусочки зеленой краски. Забор оказался выкрашенным в зеленый цвет. Но как же этим копьем Кравченко или кто-то другой мог ударить Колесова? Я попробовал пошевелить прут, однако он был настолько прочно закреплен нижним концом в каменном фундаменте, что даже не шелохнулся. Вокруг меня уже теснилась любопытная толпа: несколько женщин, мужчины, ребятишки и даже один длинноволосый в черном священник. Он стоял по ту сторону забора. В присутствии свидетелей я соскоблил с прута-копья бурый налет, немного зеленой краски с забора и обратился к священнику: