Страница 18 из 74
— Помните, мой милый Ватсон, что когда вы оплакивали меня над Рейхенбахским водопадом, я прятался в расщелине, опасаясь раскрытия тайны моего чудесного спасения — и, вследствие этого, мести друзей к тому времени уже покойного профессора Мориарти. Когда вы ушли, я выбрался из расщелины и отправился в шале неподалеку, где меня ждали посланцы моего брата Майкрофта. С дипломатическим паспортом на другую фамилию я уехал в Норвегию, где некоторое время серьезно лечил правую руку, которую мне ранил полковник Моран. Спустя три месяца, когда мои раны уже достаточно зажили, меня в моем скромном убежище навестил Торвальдсен, руководитель норвежской секретной службы.
— Дорогой Холмс! — сказал он мне. — Я бы никогда не осмелился вас потревожить, если бы не получил разрешение на это от вашего брата — и моего близкого друга — Майкрофта Холмса. Вы известны как лучший в Европе детектив-консультант — так не откажете ли мне в небольшом совете?
— С удовольствием! — ответил я. Признаться, мне порядком надоело вынужденное бездействие, а жидкого кокаина в Норвегии не достать ни за какие деньги.
— Полгода назад, — начал Торвальдсен, — в Тибет отправился отпрыск одной из знатнейших семей Норвегии — Торстейн Робю. Незадолго до этого он окончил исторический факультет в Гейдельберге. В университете он специализировался по культуре Тибета. Завершив учебу, он решил — благо средства позволяли — отправиться в путешествие, чтобы наглядно увидеть то, чему его обучали. Его семья обратилась ко мне — а я, соответственно, к вашему брату — чтобы английские власти в тех краях оказали молодому человеку всемерную поддержку. И вот он исчез! Последнее письмо пришло три месяца назад… — Тут Торвальдсен достал из внутреннего кармана сюртука аккуратно сложенный лист бумаги и протянул мне.
— Что здесь написано? — спросил я. — Свободное владение норвежским языком, увы, не входит в число моих достоинств.
— Он сообщает, что был очень любезно принят местной английской администрацией, а сейчас отправляется в один из бонских монастырей.
Так же, как и вам теперь, Ватсон, мне в то время слово «бон» ничего не говорило — хотя я и догадался, что это какая-то из местных религий.
Я попросил разрешения посмотреть письмо. Оно было написано на английской почтовой бумаге довольно плохим пером — из чего я заключил, что молодой человек писал его в каком-то из английских почтовых отделений тамошней ручкой. Почерк крупный, размашистый — я бы сказал, что писавший самоуверен, бесстрашен — и к тому же в прекрасном настроении.
Со вздохом я вернул письмо Торвальдсену:
— Как вы правильно заметили, я сыщик-консультант, но отнюдь не пророк и не ясновидящий. Находясь в Норвегии, трудно расследовать события, произошедшие в Тибете.
Мой собеседник, заметно помрачнев, поднялся со стула.
— Извините за беспокойство, — огорченно произнес он.
— Впрочем, если хотите, я могу отправиться в Тибет и отыскать молодого человека, — предложил я. — Либо узнать, что с ним стряслось.
— Как?! Вы поедете в Тибет?! — Торвальдсен посмотрел на меня так, словно я изъявил готовность отправиться в царство мертвых. Меня же, признаться, в эту далекую горную страну тянуло два обстоятельства — во-первых, желание понадежнее укрыться от сообщников Мориарти, а во-вторых, слухи о чудодейственной тибетской медицине.
Видно, это дело и впрямь было чрезвычайно важно для Торвальдсена, поскольку он не стал мне препятствовать, а напротив — в кратчайшие сроки оформил паспорт и все необходимые документы, превратившие меня в норвежского подданного по фамилии Сигерсон.
Не буду утомлять вас, дорогой Ватсон, рассказом о моем путешествии — оно было хотя и продолжительным, но вполне спокойным. Как-нибудь в другой раз я непременно опишу два прелюбопытных, хотя, в общем, достаточно простых происшествия, одно из которых случилось еще на территории самой Норвегии, а второе — в России. Кстати сказать, путешествуя по России, я немного подучил русский язык, который не настолько сложен, как принято думать. Меня подогревал интерес к русской криминальной литературе, такой как «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Петербургские трущобы». Впрочем, об этом поговорим в другой раз.
Сейчас же перейдем к моему прибытию в крохотный городок Джангдзе — именно оттуда пришло последнее письмо Торстейна Робю. Английский комендант с охотой сообщил мне, что помнит «моего соотечественника» (чтобы подтвердить свое норвежское происхождение, я придавал речи легкий скандинавский акцент). По его словам, Робю решил отправиться в горы — его весьма интересовали бонские монастыри.
— Сколько я ни отговаривал его от этой затеи, все оказалось бесполезным, — сокрушенно вздохнул комендант. — С тех пор молодого норвежца так никто и не видел. Знаете, в Тибете ходят упорные слухи, будто в бонских монастырях совершают человеческие жертвоприношения, — он покачал головой. — Да что там слухи — я сам видел на их празднестве богато украшенные чаши из человеческих черепов!..
Признаюсь, при этих словах мороз прошел у меня по коже. Я представил себе чудовищные кровожадные ритуалы, сходные с описываемыми г-ном Фенимором Купером в романах о краснокожих.
— Мрачные предостережения английского коменданта меня не напугали, — продолжал между тем Холмс, раскурив потухшую было трубку (я заметил, что он сам так увлекся рассказом, что прекратил даже затягиваться). — И через несколько дней я отправился в глубь Тибета с чайным караваном. Кстати, Ватсон, пригодится для ваших заметок — чай в Тибете пьют, добавляя туда масло и немного соли, так что получается нечто вроде бульона. Как я тосковал там по настоящему английскому чаю, заваренному руками миссис Хадсон!
Я уже приготовился было открыть рот, чтобы спросить — а вспоминал ли мой друг обо мне, — но Холмс не дал вставить даже слова.
— Разумеется, Ватсон, вас я там вспоминал особенно часто, — сказал он. — Думал, например, что вы могли бы прекрасно живописать дорогу, которая вела меня в Тибет: темно-синее небо, как обычно, на большой высоте; редкая растительность, а вокруг, куда ни кинешь взгляд, — горы, да такие, рядом с которыми Швейцарские Альпы показались бы унылыми уэльскими холмами. К сожалению, других тем для размышления я не имел, поскольку со вступлением на территорию Тибета лишился своего главного оружия.
— В Тибет запрещено провозить револьверы? — попробовал догадаться я.
— Нет, Ватсон! Мой знаменитый дедуктивный метод в Тибете оказался совершенно бесполезен! Я безошибочно отличу певучий говорок кокни от шотландского выговора — но в Тибете я с трудом понимал, о чем говорят мои попутчики, где уж там разобраться в акцентах. Мне были неизвестны тысячи мелочей — как работает тибетский кузнец, когда приходят караваны, какая в разных районах Тибета почва… Чтобы все это узнать, я должен был прожить там не меньше, чем в Лондоне — однако на это не было времени. Через два дня довольно утомительного пути мы добрались до городка Недонг — именно сюда, по заверениям английского чиновника, собирался Робю. Забравшись так далеко в глубь Тибета, я обратил внимание, что иностранцы здесь составляли исключительную редкость, и я повсюду привлекал внимание своей европейской одеждой, высоким ростом и бледной кожей. Прямо на базаре я купил «чубе» — тибетский халат на меху, довольно удобный в здешнем климате. Это дало мне возможность хотя бы издалека не выделяться из толпы местных жителей. А под палящим тибетским солнцем щеки мои довольно быстро покрылись коричневым загаром. Однако я не обманывался — тибетцев европейцу таким образом не обмануть.
Неподалеку от местного рынка я снял квартирку. Вы будете смеяться, Ватсон, но квартира из трех комнат на втором этаже обошлась мне за год примерно в один фунт. Хотя квартира и считалась со всеми удобствами, ватерклозет находился во дворе (что довольно неудобно, учитывая тибетский климат), а ванной не было вообще. Местные жители, если им вдруг захочется помыться, смачивают полотенца в горячей воде и обтираются. Правда, такое желание возникает у них достаточно редко. По-настоящему же тибетцы моются раз в год… Устроившись на квартире, я отправился на базар порасспросить о появлявшихся здесь европейцах, а заодно попрактиковаться в разговорном тибетском языке, — продолжил Холмс после небольшой паузы. — Подойдя к рынку, я услышал барабанный бой и пронзительный свист флейт. На рыночной площади разыгрывалось какое-то представление. Актеры, изображавшие, как я мог понять по их костюмам, демонов, сталкивались и расходились в танце, а несколько монахов подыгрывало им на маленьких барабанчиках и свирелях. Я знал, что в Тибете господствует секта «гелуг-па», или «желтошапочники», как их называют в Европе. Однако на этих монахах были какие-то высокие темные шапки со свисающими с их верхушек лентами. В представлении наступил перерыв, и монахи стали обходить зрителей, собирая пожертвования. Один из них приблизился ко мне, и я дал ему несколько монет, отсчитывая по одной, чтобы лучше успеть рассмотреть монаха, — лицо моего друга помрачнело. — Мои самые ужасные опасения подтвердились — флейта, зажатая у него в руке, явно была сделана из человеческой кости. Берцовой, — уточнил Холмс.