Темные желания

Граф же подумал, что надо быть осторожнее с приказами и учитывать, что Джоанна приучена воспринимать их дословно.

Он окинул ее оценивающим взором. Кажется, она не испытывает ни малейшего смущения от того, что ее ноги разведены и мужчина имеет возможность видеть самые интимные подробности. В спальне горели несколько свечей и камин, так что спрятаться в темноте у нее не было никакой возможности.

Он медленно провел пальцем сверху вниз по ее пухлым нижним губкам, внимательно наблюдая за ее лицом. Даже не дрогнула. Даже дыхание не сбилось. Словно вообще не заметила.

Он повторил движение, в этот раз намеренно надавив в том месте, где было отверстие. Другая его рука в это время лежала на бедре Джоанны, и, осторожно проникая пальцем вглубь ее тела, граф почувствовал, как она заставила себя расслабиться. Он знал зачем: чтобы не было больно. Она была почти сухой, не испытывала ни малейшего желания, просто подчинялась и позволяла делать с собой все, что угодно. Граф некоторое время разрабатывал ее пальцем, пока тело женщины не дало естественный ответ — некоторое количество влаги.

Он потянулся за веревкой. Обвязал сначала ее левую ступню и бедро, так чтобы она не смогла разогнуть ногу, и привязал к спинке кровати. Проделал то же самое с правой стороны. Встал между ее ног. Теперь она не могла бы закрыться или спрятаться от него, даже если бы и захотела. К его удивлению, Джоанна вдруг попробовала это сделать: с едва слышным стоном со всей силы попыталась свести ноги вместе. Его руки лежали на ее бедрах, и он чувствовал, как сильно напрягались ее мышцы в бесплодных попытках. Тысяча чертей! Ему понравилась такая демонстрация беспомощности. Больше чем понравилась. Он готов был немедленно вставить ей, забыв о «конверте». Едва удержался, от избытка чувств сжав пальцы на ее бедрах. Из его горла вырвался низкий звук, очень похожий на звериный рык. Женщина в ответ издала стон и снова сделала попытку свести ноги. Ругнувшись, граф заставил себя оторваться от сладкой добычи, чтобы найти и надеть «французский конверт», будь он проклят. Одним длинным, резким движением он взял свою жертву. Джоанна издала длинный тихий стон и как будто сдалась: бедра ее расслабились и перестали тянуть веревки. Словно обезумевший мальчишка, граф двигался в ней, потом кончил, сдавленно вскрикнув. Отдышавшись, граф обошел кровать и сел с другой стороны — там, где лежала голова женщины.

— Так скажи же мне, Джоанна, каким образом можно добиться такого удивительного послушания? — он провел пальцем по ее щеке. Его орудие, не утратившее пока своей твердости, победно торчало, и граф даже не думал прятаться от ее осторожных взглядов.

— Нет, — чуть хрипло, сдавленно ответила она, понимая, что граф выложил достаточно денег, чтобы надеяться получить ответы на свои вопросы. Он коротко усмехнулся и встал. По звукам шагов Джоанна определила, что граф вышел в гардеробную. Оттуда послышался плеск воды.

Женщина начала понемногу мерзнуть. Она старалась не думать, что граф может захотеть оставить ее связанной на всю ночь. В конце концов, в таком положении она занимает всю его кровать, а ему же надо где-то спать. Но все-таки такая возможность оставалась, и Джоанна знала, что, отказываясь отвечать на его вопрос, она рискует вызвать его гнев и рискует на всю ночь остаться узницей на этой кровати. В конце концов, только в этом крыле дома не менее десятка комнат с кроватями.

Граф все-таки вернулся и принялся развязывать узлы. Джоанна незаметно перевела дыхание. Он снял веревку слева и сам распрямил ее ногу — медленно и бережно. Граф взялся за ее правую ногу

— Скажи мне, Джоанна, зачем ты пыталась свести ноги?

— Чтобы закрыть кое-что.

Граф посмотрел ей в лицо и усмехнулся. Джоанна поняла, что он ей не поверил.

— Ты ведь понимала, что не сможешь. Так зачем?

— Мне было стыдно, — сделала она вторую попытку.

Граф ответил тем же недоверчивым взглядом. Веревки на правой ноге были уже почти распутаны, но он не стал развязывать последний узел.

— Я не люблю, когда мне лгут, — с едва заметной в голосе угрозой проговорил он. Джоанна растерянно пыталась придумать подходящий ответ. Она могла бы сказать правду, но тогда граф мог бы оказаться расстроен, что его попытка подмять, покорить женщину оказалась неудачной. Стараясь, чтобы ее муж был довольным, Джоанна очень четко выучила правила всех его игр. Если он связывал ее — значит, ожидал сопротивления. И она старательно сопротивлялась — так, чтобы почти по-настоящему. Если не связывал — значит, ожидал полного повиновения. И в таких играх никогда не следовало говорить правду. Следовало говорить то, что хотел услышать муж. И говорить правдиво. То есть, так, чтобы он поверил. С мужем ей все удавалось. Граф же, как бы его вкусы ни совпадали со вкусами покойного Лэнгфорда, не верил ей. И задавал вопросы не затем, чтобы закончить постельную игру и полностью удовлетворенным отправиться спать.

— Ты делала это потому, что тебе было особенно неудобно и неприятно, или потому, что ты знала, что это понравится мне? — с нажимом спросил граф, не дождавшись ответа.

— Мне было неприятно, — снова выбрала она ложь. Конечно, ей было неприятно. Ничего приятного в этом нет. Но и ничего страшного. Муж часто связывал ее, иногда в очень неудобных позах, оставляя ее мучиться часами в таких положениях. То, что проделал граф, — это так, жалкая мелочь. И еще она запомнила, что и ему понравилось легкое сопротивление с ее стороны. Надо быть внимательной к мелочам, чтобы крупно не поплатиться.

На лице графа промелькнула гримаса отвращения. Его пальцы сильно сжали ее правую ногу, по-прежнему опутанную веревкой. Едва ли он осознавал, что делает ей больно.

— Меня больше интересует правда, Джоанна. Я предпочту услышать отказ, чем довести дело до того момента, когда ты возненавидишь меня и пожелаешь столкнуть с лестницы в темном коридоре.

Джоанна вздрогнула, сжалась, глаза ее широко открылись. Откуда, откуда он мог узнать?!

— Значит, я угадал, — удовлетворенно, но отнюдь невесело усмехнулся граф. — Ты сама столкнула Лэнгфорда с той проклятой лестницы.

Он ласково погладил ее по бедру, которое только что с силой сжимал.

— Не волнуйся, то, что я успел узнать о твоем покойном супруге, не вызывает у меня ни малейшего сочувствия к нему. Я не собираюсь говорить с кем-нибудь об обстоятельствах его смерти.

Граф развязал последний узел и выпрямил вторую ногу Джоанны.

— Я не держу тебя в своем доме насильно. Расписок больше нет. Ты не давала мне никаких обещаний, я по своей воле выкупил эти бумажки, выбросив деньги на ветер. Просто не мог думать, что кто-то имеет над тобой такую же власть, как и я. Ты можешь уйти в любой момент. А сейчас…

Он погладил ее по ноге, встал, достал из ящика деньги и положил на каминную полку.

— Сто фунтов, за два дня. Они твои. Я открыл счет на твое имя. В дальнейшем деньги буду перечислять туда. А сейчас иди.

Не говоря ни слова, Джоанна поднялась с его постели. Граф только и смог заметить, что она с трудом сглотнула. Ком в горле?.. Он наблюдал, как она накинула сорочку, остальную одежду взяла в руки. Остановилась у каминной полки, посмотрела на деньги. Взяла их, повернулась к нему. Посмотрела прямо ему в глаза.

— Мне не было так уж неудобно. И я знала, что вам будет приятно, — сказала она правду наконец. Опустила глаза и ушла через гардеробную в свою спальню. Граф проводил ее коротким смешком.

В спальне Джоанна могла быть честной с самой собой. Возможно… возможно граф и выдаст ее полиции, но она не верила в это. По крайней мере, не выдаст, пока не наиграется с нею вдоволь. Да, его вкусы похожи, слишком похожи на вкусы Лэнгфорда, и все-таки он немного отличался от ее мужа. Пока что Джоанна опасалась загадывать, насколько сильно. Быть может, совсем не отличался. Ее муж поначалу тоже был довольно сдержан. Но одни и те же игры приедаются, черная душа требует новизны, и тогда становится все хуже и хуже. Возможно, та же судьба ожидает ее и с графом. Единственная разница, как правильно указал граф, — сейчас она имеет возможность уйти.