Холодная

— Я продаю люстру, — сообщил неожиданно он. — В Лондоне я нашел покупателя.

Эмма медленно подняла глаза. Зачем бы ему продавать люстру? Ведь он согласился продать ее в крайнем случае… У него есть ее приданое… Или уже нет?

— Ты проигрался, — медленно произнесла она.

Ее обвинение было настолько неожиданным, что Теодор не сразу нашелся с ответом.

— Это… — начал он.

— Ты проиграл в карты! — перебив его, закричала она. Теодор, ошеломленный ее криком, молчал, откинувшись на спинку стула.

— Ну скажи мне, что это не карточный проигрыш, скажи мне, что ты не виноват! — она так резко вскочила, что опрокинула стул.

— Это действительно…

— Ну конечно, ты не виноват! Ты уже почти выиграл, когда удача отвернулась от тебя! — с этими словами она выбежала из столовой.

— Черт! — ругнулся Теодор. Кому взбрело в голову назвать эту взбалмошную дуру Холодной Леди? Какого черта Джонас сам не женился на ней?

Эмма решила уехать из Эшли-парка в свое имение. За два дня она спокойно соберет все вещи. Из Дербери, ее поместья, уже привезли старую мебель, и поначалу Эмма даже решила забрать ее с собой, но потом махнула рукой: все равно куда-то ее надо было девать, пусть уж лучше стоит здесь.

Утром зарядил дождь. Несмотря на это, из Лондона приехала повозка, в которую уложили разобранную на части и аккуратно упакованную хрустальную люстру. Теодор отправился вместе с повозкой в Лондон, чему Эмма была очень рада: ей совсем не хотелось с ним встречаться. Особенно после того, как она сорвалась и — Господи! — накричала на него! Ей следовало оставаться холодной и невозмутимой. Несколько лет она воспитывал в себе эти качества — и так постыдно сорвалась!

Дело было в разочаровании. Она уже почти поверила, что вышла за единственного в Англии порядочного мужчину — и вот! Он сам подтвердил, что проиграл в карты огромную сумму. Интересно, хватит ли ее приданого, чтобы покрыть его долг?

«Это не твои проблемы,» — попыталась убедить себя Эмма, но не получилось. Ей хотелось все знать в подробностях: сколько, как, кому, хватит ли у него денег… «Еще не хватало выплачивать его карточные долги!» — возмутилась она.

Через два дня стало ясно, что ей придется остаться в Эшли-парке, потому что дождь почти не прекращался и дороги стали вовсе непроходимы. Это злило Эмму еще больше. Но иногда она задумывалась о том, что если дождь в ближайшие дни не прекратится, то Теодору придется плохо, особенно если у него и в самом деле почти не осталось денег. «Так ему и надо!» — злорадствовала она.

К вечеру третьего дня он вернулся еще более осунувшийся и мрачный, чем в прошлый раз. «Опять проиграл, — решила Эмма. — Но как он успел за три дня съездить в Лондон и вернуться? Наверное, никуда он не ездил, а проиграл кому-то из местных.»

На следующее утро Эмма и Теодор завтракали вместе.

— Вы продали люстру? — равнодушно поинтересовалась она.

— Нет, — мрачно ответил Теодор.

— Нет? — она удивленно приподняла брови.

Теодор зловеще усмехнулся.

— Позавчера ночью была гроза, вы помните, мадам?

— Нет, здесь не было никакой грозы, но какое это имеет отношение к люстре?

— Молния ударила в сарай, где она хранилась.

Эмма позволила себе слегка улыбнуться: она не поверила Теодору.

— Жаль, — сказала она. — Это была очень… красивая и редкая вещь.

Теодор снова усмехнулся, но оправдываться не стал, хотя видел, что она ему не поверила. Если бы Эмма потрудилась узнать подробности, то узнала бы, что один человек из трех, охранявших ценный груз, тяжело пострадал. Остальные двое в этот момент по счастливой случайности ушли в таверну за едой. А пожар, мгновенно охвативший сарай, перекинулся на конюшню. Одну лошадь пришлось пристрелить… Но это все подробности, которые совершенно не интересовали женщину, предпочитавшую придумывать, а не знать точно.

Глава 7

Постепенно становилось ясно, что дождь зарядил надолго. Теодору грозила беда. Поместье Понсонби было расположено вниз по реке, и, как и в прошлом году, его посевы будут смыты рекой, вышедшей из берегов. Но у Понсонби есть другой источник доходов и есть деньги. Так что он не пропадет. А Теодору Хоупли в этом году придется худо. Помня о беде соседа в прошлом году, Теодор оставил незасеянными участки, которые были ближе всех к воде, но и засеянные поля все-таки пострадали от этого дождя.

Чтобы посевы не смыло рекой, вышедшей из берегов, было принято решение сделать насыпь на незасеянных участках. Работников у Теодора было мало. Даже плотники присоединились к борьбе со стихией, не столько надеясь на дополнительный заработок, сколько желая помочь. Они сооружали деревянные крепления, чтобы земля, насыпанная остальными, не была смыта рекой.

Эмма с горечью наблюдала за их усилиями из окна — в те редкие моменты когда дождь редел — и молилась, чтобы ненастье скорее закончилось. Она даже отправил грумов, обычно сопровождавших ее в поездках, на помощь Теодору и его людям.

Теодору претило принимать помощь от жены, но делать было нечего.

— Я не смогу заплатить твоим людям, — сказал он как-то за ужином.

— Я отправила их тебе на помощь, я им и заплачу, — холодно возразила она.

Теодор пристально посмотрел на нее.

— Спасибо, — сдержанно сказал он.

Эмма холодно кивнула в ответ.

Через два дня стало ясно, что борьба со стихией проиграна. Река, не более шести футов шириной, в результате затяжных дождей поднялась на три фута, залив посевы на полях Теодора. Насыпи все-таки не устояли под напором воды. Но, пожалуй, ни у кого, кроме Теодора, положение не было настолько безнадежным. Немалая часть посевов снесена водой. Погибли животные. Разрушены дома. И главное — совсем нет денег, чтобы можно было хоть что-нибудь исправить.

У самого Теодора денег совсем не было, зато они были у его жены. Но он не представлял, как можно обратиться к этойженщине за помощью.

Эмма не могла уехать, пока не спадет река. Она ждала. Часто гадала, как будет выкручиваться Теодор, и упорно повторяла себе, что это ее не касается.

Плотники заканчивали работу в большой столовой. Эмма задавалась вопросом, заплатил ли им Теодор заранее…

Теодор съездил к Понсонби, надеясь, что дела соседа не так плачевны, как у него. Увы, прошлогодний неурожай и нынешнее наводнение сделали свое печальное дело, и хоть Понсонби не оказался в таком отчаянном положении, он не мог рисковать большой суммой денег. Теодор отдавал себе отчет, что давать ему как владельцу Эшли-парка в долг — дело весьма и весьма рискованное. Понсонби по старой дружбе «на неопределенное время и без процентов» мог одолжить не более сотни фунтов. Этого Теодору хватит лишь на ближайшее время: рассчитаться с плотниками и слугами, выплатить кое-что фермерам.

Он пробовал съездить к другим соседям, но там ему буквально с порога давали понять, что денег не было, нет и не будет. Это было бы забавно, если бы не было так безнадежно.

Можно было бы получить деньги под залог дома и поместья, хоть они и немногого стоят. Но еще один такой год — и все хозяйство пойдет с молотка. Правда, неизвестно, захочет ли хоть кто-нибудь его купить.

Эмма говорила себе: пора уезжать, все вещи собраны, тебе здесь нечего делать, — и все равно оставалась в Эшли-парке. Вот Теодор уехал в Лондон. Он не сказал ей, зачем, но она подозревала, что он уехал добывать денег. Он уехал — а она сидела в Эшли. «Поеду завтра,» — говорила она себе, но на следующее утро обнаруживалось какое-то неотложное дело по дому. Впрочем, в этом доме все дела были неотложными. В конце концов она была вынуждена признаться себе, что не хочет никуда ехать, хоть и не понимала почему. Она отправила охрану обратно, а сама обосновалась в Эшли-парке.

«На месяц, не более,» — сказала она себе.

Теодор вернулся мрачнее тучи. Зная состояние дел в его поместье, многие банки отказывались предоставлять кредит. Те же, которые соглашались, предлагали такие немыслимые условия, что проще и выгоднее было сразу продать поместье. Но он не мог пойти на это. По крайней мере, не сейчас, ибо оставалось еще крайнее средство — попробовать договориться с женой…