Дьюри

Но спрашивать у Брукбузельды я не решилась, потому как неизвестно, до куда простирается ее посвященность в королевские дела. Пока же Бру о моей дудке молчала. Но об одной вещи мне ее очень хотелось расспросить.

— Бру, а ты уверена, что вместо Сато всегда говорит принц? — спросила я.

Она удивилась и, озадаченно на меня посмотрев, пожала плечами.

— Ну-у, — протянула она, — а почему ты спрашиваешь?

— Так ведь он со мной сегодня поздоровался, а Милиена в комнате не было… — ответила я и посмотрела в окно.

Сразу как только зашла в кухню, я поняла, что что-то не так. И во время разговора я несколько раз ловила себя на мысли, что мне что-то мешает… Сейчас же я, наконец, поняла, что мешало мне именно окно.

Вчера вечером было темно, и его темный квадрат меня никак не привлекал, да и что там может быть, если в замок мы вошли в непролазной чаще… Та же чаща…

А за окном, за легкой голубой занавесью, виднелся город. Это для меня было большой неожиданностью, примерно такой же, как приветствие Сато… с тем только отличием, что неожиданность эта была приятная и таинственная.

Мне видна была только черепичная крыша дома напротив, небольшая мансарда да башня. А на башне были часы, и стрелок на них было четыре… Ну, зачем им четыре стрелки?..

2

Подойдя к окну, я отвела штору в сторону. Дом напротив был в один этаж. Внизу был двор, мощенный гладким красноватым камнем, дальше кованые массивные ворота. Часы же теперь были хорошо видны.

— Бру, а почему на часах четыре стрелки? — спросила я, не дождавшись ответа на свой предыдущий вопрос, и обернулась.

За столом сидел сам король собственной персоной. Брукбузельда суетилась с кашей возле него, а под ногами у нее вился серый кот. Его круглые глаза хитро сверлили ее спину, когда она отворачивалась от него, пушистая спина выгибалась дугой и терлась об ее ноги…

— Ники! Что б тебя!.. — в сердцах проговорила Бру, перешагивая через кота в очередной раз, а кот, запрыгнув тяжеловато на лавку, едва не свалившись назад, замер, моргнув на меня желтыми сонными глазищами.

Через мгновение удлинились его лапы, потом появились волосатые уши Никитари, и вот уже сам приятный домохозяин замка короля дьюри сидел на лавке.

— А потому что это и не часы вовсе, — проговорил он, пододвигая к себе оладьи, — это очень древняя башня, ей уж лет восемьсот с лишком… Милиен, вымой руки и садись…

Милиен, разрумянившийся и шумный, уже плескался в воде в большой умывальне рядом с кухней. Его было видно в открытую дверь, по краю голубой фарфоровой раковины возле него прыгал на тонких ножках белый олененок.

— Сразу слепил из глины, как только вернулись из конюшни… — рассмеялся Никитари, кивнув Харзиену на брата, — золотые руки у парнишки… и доброе сердце.

Харзиен улыбнулся.

— Он очень похож на маму… До сих пор вспоминаю, какие сказки она мне рассказывала перед сном, — проговорил он, — с волшебными оленями, принцессами… Да… — он оборвал себя на полуслове и замолчал.

Милька пробежал вприпрыжку к столу, уселся и принялся быстро есть. Потом вдруг хитро взглянул на меня, и из руки его побежал ко мне олененок. Словно теплая рука чья-то коснулась моего сердца, — этот мальчишка становился мне все дороже.

Поставив ладони на столе на пути игрушки, я улыбнулась. Ему совсем не с кем играть, но он не докучает никому… И словно пытается меня приободрить. Словно чувствует мое отчаяние. Игрушка уже добралась до ладони, пробежала по ней, раскрытой, и побежала назад… А Милиен, проглотив две ложки, следил за ней во все глаза.

— Так вот, Олие, — заговорил опять Никитари, наблюдая за нами, — ты спросила про башню…

Я быстро кивнула головой. И он продолжил:

— Башня Валиенталя показывает, какой мир сейчас открыт… — Никитари вдруг пошевелил своими волосатыми ушами, такого я никогда не видела и хмыкнула, а он, как ни в чем ни бывало, говорил: — самая неподвижная стрелка — в Асдагальд — этот мир закрыт от нас навсегда, иногда открывается Гурмавальд, но лучше бы этого не случалось никогда — его голубые туманы приносят в наш мир безумие, и тогда рождаются уродливые дети, Ошкур навсегда был закрыт флейтой Валиенталя…

— Ты же сказал, что имя этого волшебника давно забыто? — я искоса поглядела на сидевшего сбоку от меня дьюри.

Он задумчиво катал по столу кухонный нож, ладонью поглаживая его по круглой рукояти. Обернувшись ко мне и прищурившись на солнце, он кивнул:

— Валиенталь означает всего лишь добрый волшебник на старом дьюри, — проговорил он.

— Так вот Ошкур до недавнего времени был закрыт, но Ангерат открыл его, и стрелка вместо черной половины показывает белую, — что означает, что этот мир открыт для нас, — Никитари, рассказывая все это, лениво следил за мухой, ползающей по столу, и сейчас прихлопнул ее рукой и смахнул со стола, — вот такие часы-нечасы у нас, Олие…

— Но ведь есть еще одна стрелка, четвертая, — я стояла теперь к ним спиной и видела, что именно эта стрелка была ближе остальных к белому.

— А когда эта стрелка окажется на белом, мы с тобой уйдем из затерянного города, — голос дьюри раздался совсем рядом, за моей спиной, когда он подошел, я не слышала.

Затерянный город, значит. Вот и я — затерянная… в непонятных мирах, городах… в себе.

— Как же мы вернемся сюда, ведь часы эти только здесь? — тихо спросила я.

— Будешь со мной, вернешься… — сказал он и отошел.

Вау… Но, думаю, это было лишь предложение быть в союзниках… Не больше.

А Брукбузельда, убирая со стола, мне в спину пробурчала:

— Я вот все думаю, Олие, что ж ты у нас как бродяжка-то одета? Или, может, надо так?

Дьюри рассмеялся — первый раз за все утро. Я тоже отошла от окна и села напротив него.

— Отчего же… Ты, Брукбузельда, подыщи что-нибудь ей, но сильно не усердствуй, — сказал Харз, с усмешкой разглядывая мое одеяние.

— То есть король считает — и так сойдет, Бру, просто дай чистый носовой платок, ну, и пару носков в придачу… — не без ехидства добавила я.

Брукбузельда сдержанно хихикнула и поглядела на короля. А тот невозмутимо добавил:

— Что-нибудь подходящее для ярмарки…

Никитари оживился:

— Так вы отправляетесь на ярмарку в Гигасе?! Привези ты мне оттуда кофемолку асдагальдскую, ту, что с дивной мельничкой… Очень мы с моей Брушенькой, любим кофей ихний пить после обеда, а старая кофемолка сломалась…

Брукбузельда всплеснула руками.

— Совсем ты, Ники, обленился, уж, мух не давишь, смотрю я! Мы уж по-старинке как-нибудь, поколдуем-разотрем… — затараторила она, переводя смущенный взгляд с ухмыляющегося лица Никитари на улыбающегося Харзиена.

— Хорошо, учитель, — ответил он. — Привезу тебе кофемолку асдагальдскую… А Милиен в этот раз с вами останется. Слышишь, брат?

Милька, зажав прыгучего олененка в кулаке, не сводил глаз с Харзиена, и сейчас только кивнул головой в ответ.

— Ну и хорошо, — повторил дьюри и посмотрел в окно. — Пора собираться, О…

3

Оказалось, что никто не знает, когда точно та или другая стрелка перейдет на светлое поле этих странных часов, сколько она там пробудет. И те, кто жили в затерянном городе, старались никогда не покидать его.

Сейчас, пока Брукбузельда торопливо забрасывала меня тряпками, какими-то башмаками, сапогами с очень длинными и короткими голенищами, со шнуровкой и с пуговицами… я вдруг опять вспомнила сон… и белое лицо словно наяву встало передо мной, и я вздрогнула…

— Чего это ты? — удивилась Бру. — Примеряй, давай… Вот, смотри, какие сапожки с пуговками, а каблучок какой…

Я же потянулась за мягкими длинными сапогами. Коричневая кожа-чулок сразу приятно обхватила ногу… Вон тот длинный пуловер… и, пожалуй, нужна легкая туника и лосины…

— Лосины, — рассмеялась Брукбузельда, всплеснув руками, когда я ей объяснила, что мне нужно, — что за дрянное название! Крейзы… — и она зашептала укоризненно, — но это же все мужская одежда! Хотя по лесу шататься в наших юбках тоже не резон… Но! Когда ты вернешься, я тебя наряжу как принцессу, я приготовлю тебе белое платье, собранное под грудью, заколю в твои волосы жемчуг, и заставлю надеть атласные туфельки, и ты забудешь про свои крейзы и готы…