Страница 7 из 14
Я таращилась на Татьяну, открыв рот и ничего не понимая.
— Короче говоря, — рассердилась Танька, — не знаю я ничего, что тут творится, в этой деревне! Левка сказал: есть оказия ехать, так и едем сейчас. А то потом, может, месяц никакой машины не будет. Все!
— Да. Пока ехать дают, — сказала Ольга. Она уже успела все наши вещи собрать и теперь тянула из-под меня спальник, чтобы и его тоже сложить.
Я встала. Зачем-то начала искать расческу, забыв, что Ольга наверняка уже сунула ее мне в рюкзак. Я крутилась по избе, разыскивая расческу, а Татьяна села обратно на постель и вдруг говорит:
— А я знаю, кто нас отсюда выпер. Наверняка ведьма эта, бабка Устья.
— Тише ты! — зашикала на нее Ольга. — Вдруг услышит? С ума сошла?!
— Не услышит, — уверенно заявила Татьяна. — Она и дома-то не ночевала, божий одуванчик.
— Что ты говоришь?!
— Я вспомнила. Я ночью слышала, как они с Федором говорили в сенях. Он ее просил, прямо-таки умолял. Говорил: подождем, подождем еще. Измучился, говорит. Чего, мол, тебе Матти плохого-то сделал? Все-таки, мол, родной дядька он мне. А она ему про чертей что-то… И потом злобно так: мол, сам знаешь — чего! Пока он жив, никому, говорит, покоя нет. Сам колдун не сгинет, и чего еще ждать…
Услыхав про колдуна, я непроизвольно вцепилась в Ольгу и затаила дыхание.
— И еще она сказала… Я плохо расслышала, не ручаюсь, но мне показалось…
— Что? Что?! — наседала я.
Ольга толкнула меня, бросила последнее полотенце в свой рюкзак, а Таньке сказала:
— Не надо. Молчи.
Татьяна вдруг побледнела вся, скривилась и руку к горлу поднесла, как будто у нее дыхание перехватило. Чувствуя, что происходит что-то страшное, я просто примерзла к лавке, на которой сидела.
И тут в избу влетели Дима с Игорем. Они несли три рюкзака — свои два и еще Левкин.
— Слушайте, а где все? — спросил Игорь. — Деревня как вымерла. Никого не видно. Хотели зайти попрощаться — никого нет. Избы пустые стоят… И Федор пропал.
— Где Лева? — спросила я. — Где?!
Про деревню и про Федора мне думать совершенно не хотелось. Плевать. Пусть он комсомолец, пусть вроде как участник экспедиции, и вообще хороший парень, но… нет. Это все не мое дело. Не наше. Хватит!
Снаружи раздался испуганный Левкин голос:
— Эй, вы где там?! Давайте сюда!
Мы похватали рюкзаки, Дима с Игорем взяли под руки сомлевшую Татьяну, и всех нас единым порывом вынесло на улицу, под унылый, нескончаемый дождь.
Липкая морось тумана облепила нас со всех сторон, пробралась мокредью под одежду, за шиворот.
Не зная, как выбрать верное направление при такой общей невидимости, мы застыли, озябшие, и торчали во дворе посреди какого-то белесого облака, павшего с неба на землю.
Клочья тумана дышали на нас, наступая и отступая, словно живые. Я моментально продрогла в этом киселе дисперсно рассеянной в воздухе воды.
Потом мы услышали ворчание двигателя: подъехал автобус — облупленный «Пазик», покрытый бурыми пятнами ржавчины, которые походили на пятна запекшейся крови — словно он только что со скотобойни приехал. Окна автобуса занавешивали черные шторки.
— Это что же? — Ольга дернулась и наступила мне на ногу. — Похоронный автобус?
Лева шмыгнул носом.
— Ребята. Надо выбираться.
Он был очень серьезен. Я по лицу его поняла: Лева тоже что-то узнал. Что-то крайне неприятное. У него было такое лицо, что мне стало жаль его. Как руководитель экспедиции, он за всех нас нес ответственность.
— Не будем привередничать, — сказал Лева, оглянулся по сторонам и решительно полез в раскрытые двери автобуса. — Иногда у людей просто нет выбора. Ну?! Забирайтесь сюда. Не стойте!
— А как же Федор? И с бабками попрощаться? — не понял Димка. Игорь подсадил в автобус Татьяну, потом Ольгу, потом мне протянул руку. Димка все стоял и крутил головой, не соображая того, что уже поняли все мы.
— Вперед, — подтолкнул его Игорь. — Долгие проводы — лишние слезы.
Димка пожал плечами, закинул в автобус рюкзак. Вместе с Игорем они влезли и уселись с правой стороны. Лева постучал по стеклу кабины водителя.
— Все на месте! Двигай.
Двери закрылись, и мы медленно выкатились по раскисшей на дожде деревенской дороге. Мотор урчал, машину вело, кидало из стороны в сторону.
Я приподняла черную занавеску, протерла запотевшее стекло. Серебряные избы потускнели от воды, ограды почернели. Дряхлый домишко колдуна Матти стоял распахнутый, расхристанный. На опустелом крыльце никого не было. Никто не держался за ручку открытой двери.
Вся деревня выглядела мертвой и покинутой — ни собаки, ни кота на улице. И ни одного печного дымка над трубами.
Куда все подевались? Жуткие мысли лезли в голову. Мы, кажется, выбрались уже из деревни; мелькнуло слева тяжелой маслянистой чернотой Рыбозеро, и тут Лева сдавленно крикнул:
— Смотрите! Вон они…
Мы кинулись к окошкам. Странная, фантастическая, кошмарная картина предстала нашим глазам. На поляне перед чернеющим еловым частоколом стояли они все. Темные силуэты в предрассветной мгле, окруженные невысокими столбиками. Столбики эти — я не сразу догадалась — были кресты.
Туман дохнул и уполз в низину. Воздух сделался прозрачным, и картина происходящего, словно детская переводилка, проявилась, проступила отчетливее.
Вся деревня собралась на кладбище перед свежей могилой. Разрытая черная почва подсказывала, что здесь только что копали, что-то бросили вниз, что-то скормили матери сырой земле.
На невысоком холмике стояли двое: бабка Устья с жестким лицом деревянного идола и Федор, сморщенный, скукоженный, совершенно некрасивый. Жалкий.
Мы смотрели, проезжая мимо… Но я увидела всю картину цельно, сразу и так ясно поняла ее, потому что ожидала — каким-то женским внутренним напряженным чутьем. Глаза жадно охватили все мельчайшие детали, словно внутри меня взведен был фотоаппарат с самым кратким временем выдержки: вспышка, щелкает затвор — готово! Увиденное мельком навсегда запечатлелось в сознании.
Не знаю, как много заметили остальные, — мы не обсуждали деталей ни тогда, ни после. Нам казалось, так будет легче…
Ведь мне совершенно не хочется думать плохо о бабке Устье, о Филиске, Федоре и других людях, с которыми мы познакомились тогда, в Корбе, в августе 57-го!
И я вовсе не уверена, что стоит всерьез воспринимать субъективные картинки, которые сохраняет память. Слишком страшно. Но…
…Федор поднял голову, глянул заплаканными глазами на старую Устинью. Та, не дрогнув ни одним мускулом, кивнула. Кто-то из мужиков подтолкнул под руку — мол, давай, чего ждешь, парень? Федор размахнулся и, раскрыв в немом крике рот, всадил заточенный кол в шевелящуюся под ним, осыпающуюся землю. Могильный холмик дрогнул, земля просела и опустилась.
Нет, я не хочу плохо думать об этих людях.
Но я уверена — они похоронили своего черного колдуна Матти заживо. И Федор, его родной племянник, сам пригвоздил его к земле осиновым колом.
Иногда у людей просто не бывает выбора, так сказал нам в тот день Лева.
АТАКАН
Литейный мост
Возвращаясь домой, я почему-то изменил обычному маршруту своих вечерних моционов.
Было жарко и пыльно. Но вблизи Литейного моста с Невы пахнуло водой — не прохладой, а таким острым водяным духом, что сразу думается о свежем русалочьем смехе, переливчатом блеске волн, мокрой губке зеленой водоросли на камнях…
Я и не заметил, как свернул к набережной и спустился к воде. И тут же услыхал чудовищные проклятия.
У гранитного парапета, согнувшись в три погибели, стоял невысокий человечек и ругался на чем свет стоит, зажимая пораненную руку. С запястья его лилась кровь.
Зажать порез как следует ему мешала бутылка, которую он еле-еле удерживал за горлышко тремя пальцами — обычный недорогой портвейн.