Страница 6 из 14
Гибли чужаки от голода, холода и болезней, но и людики тоже гибли, совсем мало их осталось. А Земной волхв, перекинувшись медведем, входил в дома пришлых и задирал насмерть. Много крови лилось.
Увидав лихую силу волшебства, стали люди просить волхва Земного, чтобы избавил он их от своей немилости, и приносили ему дары, будто он сам стал хозяином.
Радовался Земной волхв и гордился собой.
А Небесному волхву тем временем снова явился во сне умерший отец. И сказал новое пророчество:
— Летит на нашу землю орел с востока, несет под крыльями тысячи и тысячи мертвых. Народ этот силен: срубит он наш лес, построит лодьи, чтобы плавать по морю, и дома построит каменные, много. Прежней жизни не станет и все переменится, когда придет этот сильный народ.
Небесный волхв передал пророчество своему племени. Испугались люди — вот и новая напасть пришла! Что делать?
А Земной волхв тут как тут, смеется. Медвежья голова трясется на нем от хохота.
— Нечего вам бояться! — сказал. — Сам я погублю чужаков, всех до единого. Все местные ижэндэд служат мне, и я над ними самый сильный хозяин.
Начал волхвовать колдун, семь и еще раз семь дней колдовал. Топи болотные заговорил, деревья в лесу задобрил, со всеми чертями речными и морскими уговоры заключил.
И вот явились чужаки с востока. Принялись рубить лес, класть гати, валить деревья и строить лодьи. Возили камень, запруживали ручьи и ставили каменные дома.
А заговоренные духи земли начали губить пришельцев и на морском берегу, и в болотах, и в лесах. Реки разливались и топили их, деревья в лесу падали им на головы, болота затягивали в трясины, лихорадки и ознобы сводили чужаков в могилу.
Задумались старые люди: поднял Земной волхв всех ижэндэд против человека, накормил и напоил кровью — захотят ли они когда-нибудь остановиться? Или, поубивав чужаков, заодно и людиков всех до одного истребят? Сказали люди Земному волхву: обильно посеял ты смерть в нашей земле. Только что же взойдет от твоих посевов?
А Земной волхв, человек со звериной душой, посмеивается.
— Это разве беда? Пусть гибнут чужаки. Пусты дома, что построили они, и пусты дела их. Все тонет в болотах.
Но сказал тогда Небесный волхв:
— Не все ты знаешь, Медвежья голова! У народа с востока есть сильный богатырь и такой покровитель на небесах, который всем ижэндэд хозяин и каждому человеку хозяин тоже.
В небесной Манале решено было построить город, который будет для Маналы вратами и ключом. Вот почему пришел сюда этот народ. Это сказал мне мой отец, и мой дед, и прадеды мои. Не тебе и не твоим ижэндэд со всей этой силой тягаться!
И вскоре сбылось сказанное Небесным волхвом.
Увидав, что каменные дома, поставленные по одному, тонут в болоте, богатырь восточного народа взял свою рукавицу, начертал на ней рисунок города, всего целиком — и подкинул высоко в небеса.
Наутро рукавица спустилась с неба, а город уже стоял на ней, готовый и крепкий, полный красивых каменных домов, дорог и каналов. И сияли над небесным градом золотые кресты — знаки нового бога, который сильнее всех местных духов-ижэндэд.
Это чудо так поразило старых людей, что вся жизнь их с той поры переменилась. Перестали они рыскать, словно звери, среди лесов за пропитанием, а поставили на своей земле крепкие деревянные дома, научились пахать, хлеб растить, коров держать и жить, как и мы сейчас живем.
Слушали мы бабку Филиску, слушали… Игорь, конечно, заснул. Таня его толкала, чтоб хоть не храпел. Лева едва дотерпел до конца рассказа — так долго молчать для него мука. Дождавшись, пошел занудствовать, пытаясь привязать устную легенду к исторической канве:
— Свейский народ? Хм… Думаю, в вашем сказании отражены попытки шведов отвоевать у новгородской республики торговые пути. И насчет крепости понятно — сперва Ландскруна, «Венец земли», потом крепость Ниеншанц. И, наконец, деяния Петра. Верно, бабушка Фелицата? Небесный град… Ключ и врата… Хм… Любопытно. Что-то в этом есть. Я думаю…
Лева долго бы разглагольствовал — он у нас такой. Но я его перебила.
— А что же с волхвами-то стало? — спросила я пряничную Филиску.
Бабка Устья дрогнула щекой. До сих пор она молчала, а тут — словно идол деревянный проснулся и осерчал.
Я даже испугалась, ожидая… Чего? Не знаю. Она замерла и молча смотрела перед собой, словно терпела какую-то внезапную боль.
Добродушная Филиска спокойно ответила:
— А что с ними стало? Как со всеми людьми — по заслугам.
Небесный волхв — белый колдун, он душегубства не творил, с нечистью не связывался, помогал людям. Жил долго и умер легко.
А Земной волхв, колдун черный… Того долго земля не принимала. Много крови пролил, да и жаден был. Черти-ижэндэд, с которыми он уговоры заключал, терзали его. Они ведь, черти, как? Все по дому переделают: и дом выметут, и дров наколют, и воды нанесут, и горшки перемоют, но покоя-то они не терпят!
И вот дергают своего господина: давай да давай нам работу. А не то самого тебя разорвем, защекочем. Вот черный колдун и вертелся все, работу им давал: то скотину у людей по болотам черти разгонят, то снова собирают. Драки между соседями устраивают. Сети рыбакам то позапутают, то снова распутывают. Гривы лошадям в колтун собьют. Ну, а если и совсем делать нечего — так сидят, у дома веревки из праха завивают, в глаза прохожим песком сыплют.
Устал черный колдун от своих верных слуг до того, что о смерти заскучал. А черти и помереть ему не давали. Корчи насылали, трясучку — мучили, не отпускали на покой. Один только способ есть черному колдуну спокойно помереть — должен он хоть обманом, хоть хитрыми посулами, но непременно кому-то своих чертей в руку передать.
А до того — хоть истлей он весь от старости, как пень трухлявый, — а не помрет ни за что.
— А если не сможет? — подал голос из угла Федка.
— Чего не сможет? — спросила Филиска.
— Так… чертей-то передать?
Бабка пожала плечами.
— Ну, тады что…
— Тады кол осиновый помогёт, — твердо вымолвила бабка Устья. — Коли родня сжалится. Ну, все. Расходитесь ужо. Не лучину ведь зажигать! А лектричества у нас нету седня — Дементий сказал, за Рыбозером столб сопрел, аварийка завтра приедет.
Сказала — как отрезала. Ни у кого и в мыслях не было возразить.
* * *
Всю ночь мучили меня дурные сны: говорящие медвежьи головы за окном, бабка Устья верхом на ухвате, Филиска, изо рта которой сыпались пряничные города… Федка, мокрый, уставший, который приходил плакать в избу: «Не могу больше. Сил нет терпеть. Черти замучили…»
Несколько раз просыпалась я, дрожа от ужаса, но в темноте избы делалось еще страшнее: все казалось, что кто-то царапается в подполе, странные потрескивания идут от бревенчатых стен, и мерещились красные огоньки в черном жерле русской печи — то ли угли разгораются, то ли нечисть таращится на меня из мрака.
Не в силах бороться с такими страхами, я зажмуривала глаза и вновь проваливалась в очередное нелепое сновидение.
Утром меня разбудила Татьяна:
— Вставай! За нами машину прислали!
Я подскочила, вся в испарине со сна. Попыталась собраться с мыслями.
— Вставай же! — теребила меня Татьяна. — Лева велел срочно собираться всем!
Танька выглядела испуганной. Бледная и растрепанная Ольга уже металась по избе, заталкивая в рюкзаки раскиданные повсюду наши вещи: рубашки, сохшие на печи носки и свитера, штормовки и всякую мелочь.
— Да что за спешка такая? Мы же всего-то три дня побыли, а собирались — не меньше недели!
Я села на постели, пытаясь хоть что-то понять в происходящем. Ольга, всегда такая спокойная, закричала на меня:
— Собирайся!
Татьяна старалась держать себя в руках, но видно было: ей это тяжело дается. Я начала спешно одеваться под грозным Ольгиным взглядом, а Танька вполголоса объясняла:
— Я ничего не знаю. Сама понять не могу… Левка утром прибежал, как полоумный, еще темно было. Растолкал меня: срочно, говорит, сейчас же вставай, поднимай девчонок. Нам райком машину пришлет, надо немедленно ехать. А то, говорит, дождями дороги тут развезет… Или уже развезло? В общем, ехать надо как можно быстрее, а то хуже будет. Потому что им теперь не до нас… Тарахтел, тарахтел. Я ничего понять не могла. Мне показалось, что это как-то с Федором связано. Не знаю, спросонья, что ли? Я даже сейчас понять не могу: вместе они с Левой приходили или Лева один тут был? Сейчас вот говорю тебе, и все мне кажется, что вроде бы Федор с Левкой рядом стоял, только бледный до зелени, будто смерть увидал. Вроде он попрощаться с нами хотел, но ведь все спали.